Покаяние пророков

– Подумай хорошо, нам придется спать в одной постели. Это тебя не смущает?

– Напротив, это меня возбуждает. – Она сняла очки и вместе с ними – образ учительницы женской гимназии. – Свершится то, что бывает только в грезах одинокой женщины. Просыпаешься и чувствуешь; рядом спящий мужчина… Чужое, незнакомое тело, от которого исходит тепло, обволакивающее мужское дыхание… Ночь и полная темнота, случайные прикосновения рукой, обнаженным бедром и – запрет! Табу! Ничего нельзя! А запретный плод так сладок…

– Ты что, сексуальная маньячка? – в сторону спросил Космач.

– Нет, я одинокая женщина.

– Так вот, легенда по поводу супружества отменяется. Мы брат и сестра.

Вся эта родственность была обязательной, ибо по нравам и законам староверов чужие люди не могли странствовать вместе. Это вызвало бы настороженность, разрушило едва установленный контакт с оседлыми неписахами. Если есть доверие к тебе, то оно автоматически распространяется на жену, сестру, брата, сына, но ни в коем случае не на чужого, пусть даже самого близкого по духу человека, которого ты привел с собой. Из&за незнания подобных щепетильных тонкостей была загублена не одна экспедиция, кержаки закрывались наглухо и своим подчеркнуто равнодушным отношением или в открытую выгоняли гостей из скитов, не объясняя причины, и еще весть пускали по Соляной Тропе, чтоб не принимали этих ученых странников. Данила, кабинетный аналитик, не мог найти твердого и определенного объяснения такому явлению, хотя высказывал предположение, что это продиктовано сохранившейся у старообрядцев родовой психологией семнадцатого века: доверять можно только кровной родне или супругу.

Наталья Сергеевна не спорила, однако и особой покорности не проявляла.

– Если это нужно для дела, я готова быть и сестрой. «Миленький ты мой, возьми меня с собой…» – пропела она. – Но не забывайте, Юрий Николаевич, нас с вами повенчал сам Василий Васильевич, а мы его рабы и работаем на него.

Аргумент был веский, неоспоримый и прозвучал обидно. Космач лишь поежился и ничего больше не сказал.

И пока он раздумывал, кем лучше представить ассистентку, к выбору легенды подтолкнул случай. После переправы через холодный, ключевой Сым Космач пустил коней на дневную кормежку, сам же лег на песке, обсыхал и грелся на солнышке, поскольку плыл вместе с лошадьми. Наталья Сергеевна переезжала реку на резиновой лодке, вместе с вещами и седлами, и потому решила искупаться в теплом заливчике, а заодно затеяла постирушку, пользуясь тем, что на жарком и ветреном берегу нет гнуса и сохнет все быстро. Она уже давно не стеснялась Космача, походные условия, в которых оказалась привыкшая ухаживать за собой женщина, диктовали свои правила, а может, умышленно поддразнивала его – в любом случае, дорвавшись до воды, она раздевалась донага, хватала шампунь, мыло с мочалкой и устраивала баню. Так было и на этот раз. После мытья и стирки она развешивала на кустах белье, когда Космач увидел на берегу человека – короткого бородача средних лет, стыдливо отвернувшегося в сторону. Дерюжная лапотинка, валяная шапка, несмотря на жару, бродни из сыромятной лосиной кожи и старенькое ружьишко на плече – странник, и сомнений нет.

– Христос воскресе, люди добрые! – весело поздоровался и поклонился, когда Наталья Сергеевна, схвативши платье, спряталась в ивняке. – Простите уж, что не ко времени явился… Да ведь дело житейское, дорожное…

Космач тоже раскланялся, натянул брюки: вынесло же его в такой час! И ведь наверняка давно стоял затаившись, подсматривал, прежде чем выйти…

Мужичок помялся.

– Лошадки&то твои кормятся?

– Мои…

– Кобылки добрые, особенно гнедая… Ты не ученый ли? А то слух был, идет нынче не один – с женой…

Вести по Соляной Тропе разносились молниеносно и необъяснимо с точки зрения здравого рассудка.

– Ученый…

– Вот и я смотрю… А меринок у тебя прихрамывает, должно, стрелку намял.

– Да есть маленько…

– На ночь в глину поставь, так отойдет.

Космач достал из вьюка пачку винтовочных патронов, но отсчитал всего пять, подал встречному.

– Помолись за путников, божий человек.

У того глаза блеснули радостно: хоть и бродил с дробовиком, но винтовку наверняка имел. И если даже нет, то патроны эти были своеобразной валютой, за обойму давали соболя, пуд ржаной муки или фунт соли

– Благодарствую, – ответил сдержанно. – И помолюсь. А зовут меня Клавдий Сорока. Слышал?

– Конечно, слышал!

На Соляной Тропе его знали все, а известен Клавдий был тем, что ходил выручать попавшихся в каталажку странников. Если кого&то из беспаспортных кержаков задерживала милиция, он приходил в тот поселок, сдавался сам и, когда оказывался за решеткой, невероятным путем выводил оттуда своего единоверца и сам убегал. Он давно был объявлен во всесоюзный розыск, и Космач не раз видел его портреты на пристанях и вокзалах, однако Клавдий не унимался и преспокойно ходил в мир.

– Ну так прощай, ученый муж! – застрекотал Сорока. – Авось еще свидимся! Коли помолиться нужда, так здесь близко камень намоленный есть, Филаретов называется. Больно уж радостно бывает на нем. Ангела тебе в дорогу!

Как только встречный скрылся за деревьями, из кустов вышла Наталья Сергеевна, не торопясь стала одеваться. Космач ничего не сказал ей, лишь ругнулся про себя и начал скручивать подсохшую лодку. Ассистентка же с той поры перешла на «ты» и называла его мужем, со всеми прилагательными, – вживалась в роль.

Когда Космач пришел в Полурады, глава рода Аристарх уже покоился в колоде, и встречал их отец Вавилы, Ириней, встречал как родных: в зимней избе поселил, за один стол со своим семейством посадил. Это могло означать, что стал он теперь главой рода, хозяином, от которого в общем&то будет зависеть успех экспедиции. Только почему&то дивы лесной, Вавилы, не было видно. Точнее, она существовала где&то близко – то засветятся ее огромные глаза в темных сенях, то в прибрежных кустах или буйных зарослях цветущего кипрея мелькнет, как птица в ветвях, но увидеть ее близко, тем более поговорить, никак не удавалось. Пару раз Космач звал ее, чтобы подарки вручить – титановые легкие пяльцы и набор ниток мулине (Вавила любила вышивать) и еще маленький радиоприемник с запасом батарей и часики, – но юная странница исчезала. Однажды он чуть не столкнулся с ней по пути на пасеку, расставленную за деревней на старом горельнике, – несла на коромыслице два деревянных ведра с сотовым медом, под ноги смотрела и не сразу заметила Космача.

– Здравствуй, Елена, – назвал истинным именем. – Что же тебя не видать нигде?

Убежать бы, да ведра тяжелые и по густому лесу с коромыслом не пройти – остановилась, вскинула голову.

– Пусти-ка, Ярий Николаевич, не стой на дороге.

– Я тебе подарок принес, пяльцы и нитки цветастые, но никак отдать не мог. Мелькнешь – и нету…

– Лето, Ярий Николаевич, женской работы много, и присесть&то некогда.

– Покажись вечером, так и отдам подарочек.

– Нет уж, не покажусь, – ответила будто бы весело. – Посторонись-ка, дай пройти.

– Ты возьми подарок у Натальи Сергеевны, – обескураженно вымолвил он. – Она отдаст…

Вавила вдруг восхитилась:

– У тебя такая красивая жена! Вечером вдоль поскотины ходила – царевна египетская, Клеопатра.

Она еще и Клеопатру знала! Однако в тот миг мысль лишь отметилась в голове и мимо пролетела, поскольку Космач неожиданно и в общем&то беспричинно разозлился.

– Наталья Сергеевна мне не жена. Мы работаем вместе, мы оба – ученые.

А она засмеялась непринужденно и погрозила пальчиком:

– Зачем так говоришь, Ярий Николаевич? Не обманывай! Коль вы на одну перинку ложитесь, знать, жена. Нехорошо от своей жены отказываться!

Доказать ей тогда было ничего невозможно.

– Ну и что же теперь, так и будешь прятаться от меня?

– Ой, да пусти!

– А угостишь медом, так пропущу.

Она тут же отломила белый, налитый язык сот и ловко вдавила его в подставленный рот, а руку, облитую жидким, незрелым медом, с какой&то отчаянной страстью вытерла о его усы и бороду как о тряпку. Он слова сказать не мог, отступил в сторону и остался с забитым, разинутым ртом.

Вавила потом обернулась, засмеялась и ушла…