Дождь из высоких облаков

– Почему ты не спрашиваешь, куда поедем?

Надежда устроилась поудобнее, пристегнулась ремнем.

– Это для твоей же безопасности.

Милиционер у дверей почему-то отдал честь…

Камера стояла в пустом зрительном зале, а на сцене шла рядовая, не костюмированная, репетиция мюзикла.

Надежда и режиссер сидели рядом в зале.

Оператор отснял эпизод, развернул камеру на режиссера и корреспондента. Подал знак.

Надежда говорила в микрофон:

– Мы с детства знаем прекрасную повесть Вениамина Каверина «Два капитана». Мюзикл по мотивам этого произведения – дань моде или вы угадываете зрительский интерес? Ведь речь опять идет о войне.

Режиссер выглядел несколько напряженным.

– Наш спектакль не только о войне. Прежде всего это повесть о мужестве, о долге, чести и достоинстве. Наконец, это поэма о любви. Мы хотим поговорить со зрителем о великом и вечном, о том, что не подвержено вкусам или влиянию моды. Наши актеры поют и говорят стихами, потому что только так можно выразить эти чувства и найти прямую дорогу к сердцу зрителя. Война и любовь – вещи, казалось бы, несовместимые, взаимоисключающие друг друга, но именно в их противоборстве проявляются все главные качества человеческого духа…

На последних словах режиссера камера скользнула по пустому залу к сцене, где шел кульминационный эпизод спектакля…

Надежда монтировала сюжеты для новостей и видела этот отрывок уже на мониторе. Ей что-то не нравилось в размышлениях режиссера, в словах о войне и любви; хмурясь, она снова и снова прокручивала этот отрезок.

И потом, когда она ехала в полупустой электричке и опять вспоминала ту их встречу, эти слова рефреном звучали в сознании…

Зимнее ночное шоссе укачало Надежду, и она задремала, изредка открывая глаза. Машина то поднималась в гору, то спускалась с крутого подъема, проплывали слепящие фары встречных автомобилей, мелькнул указатель – Владимирская область. Андрей сидел за рулем, будто влитой, молчал и был отчего-то неулыбчивым, сосредоточенным.

Свернули с трассы на заснеженную и пустынную дорогу, которая окончательно убаюкала Надежду.

Но едва машина остановилась, она проснулась.

У редких фонарей за окном тревожно метались снежинки, какой-то поселок в сугробах, собачий лай.

– Где мы? – спросила Надя настороженно.

– Деревня Головино, – невесело обронил Андрей. – А река, знаешь, как называется? Вольга. Все богатыри отсюда родом.

– А мы что будем здесь делать?

– Сейчас пойдем в гости.

– К кому?

– У меня друг погиб. Ликвидировали ЧП, разбирали завалы… В общем, Володьку накрыло… Здесь живут его родители.

– Какие завалы, Андрей? – испуганно спросила Надежда.

– Взрыв бытового газа, подъезд обрушился.

– А почему ты там оказался?

– Потому что работаю в МЧС.

– Теперь понятно… А это удобно – среди ночи?

– Другого времени не будет. Мне надо кое-что передать.

Андрей взял сумку, и они вышли на улицу.

В деревянном доме света не было, ветер гнал с крыши снег, заметало калитку и крыльцо, со скрипом качался фонарь – казалось, это давным-давно брошенное жилье…

– Здесь же никого нет, – бессильно проговорила Надя.

– Есть, – возразил он. – Видишь, дым из трубы?

– Значит, спят.

– Они не спят…

Увязая, с трудом пробрели по снегу и взошли на крыльцо. Андрей постучал. В тот же миг в окнах загорелся свет.

– Кто? – спросили из-за двери.

– Это я, дядя Паша, – отозвался Андрей.

– Сережа! – Дверь открылась. – Сережа приехал!

Надежда старалась скрыть недоумение.

Рослый, крепкий старик с седой щетиной и острым взглядом провел их в дом и только здесь обнял Андрея, после чего взглянул на Надежду, вежливо поздоровался.

– Раздевайтесь, проходите.

Навстречу из комнаты вышла пожилая женщина в выцветшем цветастом халате, в платке на плечах, кинулась к Андрею и уж было заголосила:

– Ой, Сереженька…

Но дядя Паша оборвал причет, произнеся негромко и властно всего одно слово:

– Валентина. – Затем добавил тем же тоном, но с тончайшей и какой-то трепетной лаской: – Собери-ка на стол, гости у нас.

И тем самым как бы оторвал ее от чего-то тщательно скрываемого горького, переключил на обычные хлопоты.

– Это Надежда, – коротко представил Андрей и усадил ее на старый венский стул.

И хотя горе томило, угнетало и горбило стариков, Надежда чувствовала, что оба приметили ее, приласкали взглядами, из посторонней сделали своей.