Дождь из высоких облаков

– Ну как ты, тетя Валя? – спросил Андрей.

Та накрывала на стол и только махнула рукой:

– Да я-то ладно. Неделю полежала и снова на ногах…

– Позавчера из больницы выписали, – сообщил дядя Паша. – Опять уколов наширяли, ходит…

– Поедете в санаторий, – строго сказал Андрей. – На два месяца, оба. И не спорьте. Я распоряжение привез.

Старики переглянулись.

– Ой, Сереженька, да какой санаторий? – запричитала тетя Валя. – У нас же коза, кролики, пчелы…

– Поедем, – решил дядя Паша. – С пчелами до весны ничего не сделается, а козу и кроликов побоку.

– Как побоку? – испугалась тетя Валя, но сразу же замолчала.

– Нам надо обстановку сменить. – Дядя Паша разлил водку в рюмки. – А то мы тут вдвоем с тобой досидимся… Раз государство дает возможность, надо ехать. Ну что, чокаться не будем. Вечная память. – И выпил махом.

Андрей лишь пригубил и поставил рюмку.

– А ты что, Сергей?

– Я за рулем, дядя Паша. Мне бы чаю.

– Вы что же, сейчас и назад? – ахнула тетя Валя, снимая чайник с плиты. – И не переночуете?

– Я к вам в санаторий приеду, – пообещал Андрей и открыл сумку. – Простите, что все так неторжественно… Сами понимаете. – Он достал коробку и встал. – Вот, Павел Анисимович и Валентина Васильевна, передаю вам на хранение. Все документы… Мой совет: спрячьте подальше, пока неспокойно. Никому не показывайте.

Дядя Паша принял коробку, зачем-то пожал руку Андрею. А тот вынул бумажный пакет и положил на стол.

– Здесь деньги и банковские документы. Разберешься, дядь Паш.

– Разберусь. – Старик приоткрыл коробку и что-то там рассматривал, не смея прикоснуться. – Елки-моталки, да когда же он успел? И ведь ни слова…

– Он все успел, дядь Паш…

Тетя Валя прикрыла рот концом платка, готовая расплакаться, но наткнулась на строгий взгляд мужа и застыла.

Андрей подвинул к ней сумку:

– Тут личные вещи, теть Валь…

Старик бережно поставил коробку, налил водки.

– А что же твоя Надежда не выпила? – спохватился он. – Кто у вас за рулем? Ну-ка до дна!

Хотел еще что-то сказать, но покосился на жену и промолчал – может, чтоб не вызвать ее слез…

На пустой платформе «Соколово» сидел и скулил фокстерьер. Мелкий дождь собачьей тоске не мешал, а придавал содержания.

Но грохот электрички преобразил пса в одну секунду. Он заметался по сторонам, залаял в предчувствии громадного счастья.

Надежда вышла из вагона, раскрыла зонтик, и в тот же миг из мороси с заливистым лаем выскочил к ее ногам Граф.

Он присела, обняла собаку, заговорила радостно:

– Ты меня встречаешь, Граф! Почувствовал! Ах ты, мой родной пес! Соскучился по маме, да? Долго не приезжала?

Пес трясся от возбуждения, взвизгивал и мазал грязными лапами кожаный плащ.

Из темноты выступил отец в гремящем мокром дождевике и с длинной палкой.

– Ушастый все вечерние электрички встречает, – доложил он. – Каждый день сюда ходим… А ты сегодня даже с зонтиком!

Надежда поцеловала очень сдержанного на ласки отца, свернула свой зонтик и взяла пса на руки.

– Ты на лапы-то его посмотри!

– Ничего, отмоемся!

Потом, на даче, уже отмытый, Граф сидел на коленях Надежды, положив голову на стол, – ужинали втроем.

– Ты мне Швырева привезла? – вспомнил отец.

– В следующий раз обещали. Но зато нашла Маркеса.

– Уже хорошо… «Осень патриарха»?

– Нет, «Сто лет одиночества».

– Это я читал… Но еще раз не помешает.

– Пап, ты, может, переберешься домой? – безнадежно попросила она. – И сам будешь ходить в библиотеку…

– Перебраться? – вдруг спросил тот. – Надо подумать…

– Хотя бы на осень, пап. А то в деревне холодно, сыро.

– Что мне – холодно?

– В городе зимой лучше, печь не нужно топить!

– Печь топить – хорошо…

– А снег чистить? Когда заметет?

– Я ведь знаю, отчего ты меня уговариваешь, – не глядя на дочь, прямо сказал старик. – Тебе одной тоскливо в квартире сидеть.