Прищеп Пекарика

– Доброе утро, Лера… – за окном на соседнем доме в полутьме осеннего утра вспыхнула реклама кока-колы в виде дорожного знака, окрещенного водителями кирпичом. На секунду он даже отвлекся: будто увидел впервые.

– Алё? Ты что, не рад мне? – Лера, чувствовалось, не привыкла к такой реакции на ее особу.

– Лера – ты что? Я очень рад тебе, просто я еще не проснулся толком, – Александр смотрел на рекламу и удивлялся – как мог не замечать этого раньше. В красном круге – в центре – бутылка кока-колы, лежащая поперек. Проезд запрещен! Дальше нельзя! Остановись! И скорей сюда – к нам. В сознание вплыл образ Михаила Задорнова с его неизменным комментарием о тупых американцах. «Конечно, – обрадовался, – все для тупых американских школьников, как один знающих правила дорожного движения».

– Саша, я должна извиниться перед тобой. Забегалась вчера. Вспомнила поздно, поэтому звонить не стала.

«Эти два слова – «тупые» и «американцы» – благодаря Задорнову стали уже – не разлей вода. Молодцы кокакольцы! Профи! Как четко обыграли «кирпич» на уровне подсознания» – снова отреагировало сознание.

– Да ладно. Не страшно, – барашком, готовым к закланию, проблеял Дарский.

– Ты вчера звонил – что-то хотел?

– Да, в общем-то, нет. Хотя – да! – спохватился, – Хотел!

– Ну, так не томи – говори.

– Может, мы встретились бы как-нибудь за рюмочкой кофе? Поболтали?

– Да не вопрос, Саша, – без малейшей паузы согласилась Лера, как будто только что сама хотела это предложить, – Когда и где?

Ожидаемый, но такой неожиданный пассаж на мгновение выбил Дарского из колеи логики.

– Ну… – он замялся.

– Ну, вот. Как конкретно – так сразу в кусты? – Лера засмеялась.

– Ты меня смутила скоростью, – усмехнулся сконфуженно Дарский, – До обеда я точно не смогу. У меня сегодня преподы безбашенные: не придешь на занятия – или отработка, или потом на сессии гнобить будут.

– А я что, говорю, что прямо сейчас? Меня после обеда тоже больше устроит. Саш, а давай где-нибудь ближе к четырем, – безапелляционно заявила Лера.

– Давай, – согласился Александр, – А где?

– Я позвоню тебе, как освобожусь. Тогда и решим, – оставила Лера за собой последнее слово.

Это и понравилось Дарскому, и не понравилось одновременно. Активность девушки как залог приятных неожиданностей с точки зрения будущей близости его очень даже устраивала. А вот подсознание почему-то возмутилось: видимо, миллиарды лет развития этого первичного уровня сознания – где-то в примитивной глубине – бунтовали. Его мужской природе это казалось неестественным. Активное начало встречалось с таким же – активным. Возникало противоречие. В этой глубине появилась двойственность, требующая развязки. Двойственность взывала к интеграции, на худой конец – к нейтрализации, к уничтожению себя самое, не в силах терпеть напряжение. Инстинкт продолжения рода говорил – перед тобой самка. А подсознание никак не могло понять – с кем имеет дело. Активная позиция женщины вводила его в заблуждение, предлагая роль ведомого? На место в иерархии, уготованное по праву развития, кто-то претендовал. «А по праву ли?» – пришла разумная, но запоздавшая мысль, когда уже нейрогуморальная система возмутила кровь. Ее секрет, распространившийся по артериям и венам, уже сделал свое дело, растворив ложку дегтя в бочке еще только-только зарождавшихся сладких отношений.

Александр быстро позавтракал и сбежал по лестнице во двор. Чуть не растянулся на крыльце, поскользнувшись на остекленевшей поверхности. Дождевой пыли, вызвавшей благодаря минусовой температуре такие метаморфозы, уже почти не было, лишь деревья, с ветками в тонком хрустальном обрамлении, говорили о ней. Все смотрелось сюрреалистично в бордово-фиолетовых сумерках начинавшегося утра, где даже проезжая часть, обработанная химреагентами, предстала в таинственном для глаз виде.

Через несколько минут после того, как «бэха» сбросила обороты разогрева, к лобовому стеклу устремился теплеющий воздух, и ледяная корка под скребком стала податливей.

Выезжая со двора, Александр газанул и тут же притормозил перед выездом – проверил сцепление колес с обледеневшим, казалось, асфальтом. Все оказалось нормально.

В университете и лекция декана, и два практических занятия – все тянулось, как никогда. На втором лекционном часу, правда, профессор продолжил сравнительный анализ человеческой психики. Ту тему, что начал на предыдущем занятии. Александр даже увлекся, потеряв на какое-то время интерес к предстоящей встрече с Лерой: поймал себя на мысли, что все аспекты теории, подаваемой профессором, вся терминология – все ему почему-то знакомо. Как будто все это он уже проживал, и у него дежавю. А еще – было ощущение, что все, о чем говорилось, каким-то боком касалось его. Как будто декан сообщал это именно ему. Говорил только для него. А вся остальная аудитория – так – фон, декорация. «Прямо волшебство какое-то», – удивился.

На этот раз профессор коснулся инстинктивности и интуитивности. Четко провел анализ, разграничив их. Показал суть работы низшего и высшего центров сознания в рамках взаимодействия трех планов бытия, отраженных в целом человеческой психики. Как «животное» и «божественное» противостоят друг другу в среднем ее отделе. Два состояния сознания, взаимодействуя, дают – в соответствии со средой обитания и окружением – человеческое представление в каждый отдельный момент времени жизни. В разных соотношениях. Александр поразился, услышав поначалу не совсем понятный, впечатавшийся в память тезис, похожий по своей сути на каламбур. С него профессор начал: «Инстинктивность – это проявление интуитивности на нижнем уровне сознания. Интуитивность же – проявление инстинктивности на высшем». Не успел он «прожевать» это, как Пекарик спросил:

– Что это означает? Есть у кого-то предположения? Мысли, может, какие-то возникли? Не стесняйтесь, – он улыбнулся, – Вы же знаете – за промахи я не наказываю: научная мысль должна быть выверена.

Что-то шевельнулось в голове Дарского. Но такое смутное. Бессловесное. Пауза продолжилась недолго. Желающих заработать очко у декана не оказалось.

– Ну что ж – понимаю. Тема архи сложная. Особенно с позиций официальной науки, ставящей во главу угла эмпирическое и рационально-эмпирическое постижение действительности. Как будто то, чего нельзя пощупать или осознать проективно, фигурально выражаясь, существовать не может. Нет эксперимента – нет явления. Но все гораздо проще, чем кажется. Вот смотрите! Инстинктивность – я имею в виду, прежде всего, врожденную, безусловную рефлекторность – это закрепленные генетически удачные находки природы, дающие возможность функционирования физического тела человека даже в тот период, когда сознание еще не сформировано. То есть, инстинктивность – это, если можно так сказать, воплощенная материально интуиция земной природы, делегированная ей через функцию эволюционного развития снизу. И кстати – которую Вселенная, как высшее проявление интуитивного, космического сознания, ни на мгновение не оставляет без присмотра, контролируя эту самую природу и ее эволюцию… сверху, – добавил он, после чего на несколько секунд замолчал, разглядывая аудиторию, словно сомневаясь – правильно ли поступает.

И вот здесь, – продолжил профессор, – хотелось бы, как безусловную, так и условную рефлекторность нижнего уровня психики ввести в понятие «инстинктивность», ибо для нее созданы предпосылки – три базовых инстинкта, подразумевающих выживание: индивида, рода и вида. И с точки зрения принципиальной работы данных центров для любого организма это рамки совершенства функции…

Пекарик вдруг замолчал, снова осмотрев аудиторию. Дарский машинально оглянулся и по глазам понял, что у большинства его коллег «поплыли мозги».

– Та-ак! Хорошо! – снова улыбнулся декан, – Тогда попробуем по-другому. Что я имел в виду? Что функция любого органа ограничена. Возьмите, например, руку или ногу. Как бы вы ни старались, но вы не можете их разогнуть больше того, что вам дано, не повредив. Это условия нашего существования, где необходимы опорные точки, создающие ориентиры в пространстве. А иначе – зачем нам скелет?

Аудитория несколько оживилась.

– Взаимодействие инстинктивности и интуитивности, дающее нам максимально комфортабельные, если так можно сказать, условия выживания, человечество заметило давно. Очень хорошо данное явление символически передает шестиугольная звезда Давида. Интуитивность, то есть опыт, который приходит с количеством повторений удач и неудач, создает инстинктивное постижение действительности и его усовершенствование уже на высшем уровне психики. Вспомните феномен «маугли» и то, что человек – продукт социума гораздо в большей степени, чем природы. Вы же не будете спорить, что принятие решения взрослым человеком и ребенком будет различаться? Или решение профессионала и любителя? Или – если не совсем тактично выразиться – умного человека и глупого?

Послышались неуверенные реплики.

– Все, господа. На сегодня, что хотел я вам сказал. Остальное – в следующий раз. Жаль, не было времени просмотреть ваши письменные экзерсисы по поводу прошлой моей вольности – отойти от учебного плана, дать вам для осмысления не научный, в кавычках, взгляд, существовавший задолго до появления и развития нашей нынешней цивилизации.

Последние слова профессор договаривал под аккомпанемент звонка.

Проходя мимо декана, Дарский к удивлению своему почувствовал, что хочет повернуть в его сторону голову. Снова появилось ощущение волшебства: Пекарик как будто заполнял его собой, невидимо распространяясь на всю аудиторию. И он обернулся.

Профессор, чуть улыбаясь, взирал на него с высоты академической кафедры. Именно взирал: было ощущение, что декан просматривает его насквозь. Или, точнее, сканирует. Просвечивает. Стало ужасно неприятно. Даже отвратительно. Будто тебя выворачивают наизнанку. И при этом делают укол попеременно в каждую клеточку открывающихся внутренностей. «Жалкое зрелище», – отметило униженное собственным ничтожеством сознание. Что-то блеснуло в глазах профессора, заставив внутренне содрогнуться и, наконец, придти в себя. Первое, что почувствовал, это стыд за то, в каком униженном состоянии только что находился. Стыд за раболепие, возникшее по чьей-то воле, которую ощутил на себе. Как будто генетически впечатанная память веков и тысячелетий, выстраивая вслед за иерархией стаи и стада иерархию социума, заранее определяла ему соответствующую нишу в нем. Вся его суть от такого откровения психики содрогнулась. «Неужели все так просто? И мой ум, моя воля… ничего не значат? Моя личность… тоже ничего не значит? А значит… – сознание чуть не захлебнулось от догадки, от нахлынувших чувств, – только то, что я есть?»

И сразу же вспомнилось «Я Есмь» Христа из Евангелий, которые он как-то из любопытства пролистал.

«Вот оно – Сущий во мне. Я в Боге – во Вселенной, и Бог во мне – его тонкие структуры и частичка – дух, обросшая и моим умом, и моей волей, и личностью. И все это соответствует той сути, которая и есть мое изначальное «я». Я Есмь. Во мне столько Бога, сколько я его заслуживаю. И соответственно этому во мне все остальное»…

Профессор так смотрел на него, как будто это он только что, просканировав содержимое «Александр Дарский», ввел в него некий сгусток знаний, взорвавший изнутри, поразив плотностью и скоростью частоты вибраций входящей информации. И пусть длилось это откровение какие-то сотые доли секунды – неизгладимое впечатление оно все же оставило.

– Коллега, подойдите, пожалуйста, – во фразе декана обычная манера иронизировать. «Даже, когда серьезен, все равно прикалывается», – пришла мысль.

– Да, Вениамин Петрович. Слушаю вас.

– Да нет, Александр Александрович, это я вас слушаю. У вас что – ни одного вопроса ко мне нет?

– Вы даже мое отчество знаете, Вениамин Петрович? Это весьма льстит моему самолюбию, – попытался в тон профессору пошутить Дарский.

– А мое самолюбие считает нелестным для себя, что куратор идет к курируемому, а не наоборот, – дал понять, что шутки закончились, Пекарик.

– Извините, Вениамин Петрович. На самом деле, я не хочу беспокоить вас по пустякам. Вы же сказали – по организационным вопросам можно обращаться к методисту. Она в курсе. Она же у нас ведет практические по вашим лекциям. И она владеет той информацией, которая мне пока что необходима, – Дарский все же улыбнулся, – Как только я подготовлюсь – начитаю дополнительный материал, сразу же к вам.

Пекарик ответил на улыбку, но при этом покачал головой.

– Ну, ладно, – и добавил серьезно, – Хорошо, Александр, я вас понял. До встречи.

9.

Для Румана началась работа по изучению материала, необходимого для максимально чистого проведения задуманного. Как посмеивался сам Михаил Моисеевич, «ликбез для кандидата в доктора психологических наук, доцента кафедры прикладной психологии Румана».