Под знамением Бога Грозы

Лабарна вынужден был согласиться:

– Говори. Но недолго. У нас есть дела более важные.

Суппилулиума уверенно вышел вперед. Он встал напротив лабарны. Арнуванда не выдержал его тяжелого взгляда. Глазки забегали по сторонам, как бы ища поддержки. Телохранители напряглись, готовые в любой миг закрыть собой властелина.

Но Суппилулиума повернулся к Большому Собранию.

– Уважаемый панкус. Я вижу перед собой достойных людей. В ваших жилах течет чистая хеттская и хурритская кровь. Предки некоторых из вас служили еще божественному Лабарне. Вы – хранители веры. Вам известны законы нашей земли, которые диктовали нам мудрые всезнающие Боги. Не вспомните ли, что полагается тому, кто предаст Родину, покинет ее в трудный час, побоится сразиться с врагом, пусть даже, во много раз сильнее его?

Все потупили взоры и молчали. Они прекрасно понимали, о ком идет речь. Но разве кто-нибудь посмел обвинить в предательстве Арнуванду. Суппилулиуме это не понравилось, хотя он и предполагал, что большинство участников Большого Собрания – трусы, но должен же хоть кто-то его поддержать! Вдруг сзади раздался громкий голос Цулы:

– По закону Великой Хатти, его ждет смерть!

Вслед за ним жезлоносец Хухулилла воскликнул:

– Смерть! – После этого выкрика он был обречен.

Суппилулиума продолжал:

– Я не буду себя оправдывать. Каждый знает, что все обвинения в мою сторону – ложь. Но пусть кто-нибудь мне объяснит: почему тот, кто должен был защищать нашу священную столицу, ушел из нее, отдав на растерзание врагу город божественного Лабарны? Вместо того чтобы дать честный бой и, если суждено, умереть со славой, он бежал, прихватив с собой самых сильных воинов Богини Вурусему. Он сохранил свою драгоценную жизнь. А в Хаттусе погибали женщины и дети с оружием в руках, защищая храмы. Теперь, когда святыня восстает из руин, он вздумал мешать. Не предательство ли это?

– Ты хотел, чтобы я погиб в Хаттусе, а власть перешла к тебе? – взвизгнул Арнуванда, брызгая слюной, но Суппилулиума его не слышал.

Голос бунтаря звучал все уверенней и громче. У присутствующих мурашки забегали по телу. Так дерзко никто не имел права говорить о правителе. А Суппилулиума продолжал:

– Да, я приказал не подчиняться лабарне. Он предал свой народ, свою страну и был проклят Богом Грозы. Я сам это видел. Бог Грозы отвернулся от него, а меня назвал своим сыном.

Суеверный страх заклокотал в душах вельмож. Каждый хетт, каким бы набожным и безгрешным он не был, трепетали при малейшем упоминании о Боге Грозы. Наконец, напряжение, скопившееся внутри Большого Собрания, вырвалось наружу – панкус взорвался. Поднялся невообразимый шум, словно град камней обрушился с вершины горы. Ничего нельзя было разобрать. Кто-то восхвалял Суппилулиуму и доказывал, что он неприкосновенен, если находится под покровительством Бога Грозы. Другие, и их было меньше, ругали его за то, что он осмелился нанести оскорбление правителю и обвинить его в предательстве.

Арнуванда не на шутку перепугался. Все вышло не так, как ему хотелось. По замыслу, он должен был обвинить Суппилулиуму в предательстве, а тот, как послушный и преданный слуга, просто обязан был на коленях молить о пощаде. И тогда великодушный властитель смилостивился бы над ним. Наказание вынес бы не строгое: сослал куда–нибудь к границе с Ахеявой или Исувой. Вскоре все бы забыли имя Суппилулиумы. А теперь что ему делать?

Арнуванда сидел бледный. Его тонкие побелевшие губы нервно дрожали. Лицо перекосило. Накладная кучерявая бородка сбилась в сторону. Казалось, он вот-вот расплачется, словно напуганный ребенок.

Красавица Фыракдыне с восхищением слушала речь Суппилулиумы. Из этих расфуфыренных червяков, которые величают себя «Великим Родом», никто бы так не посмел дерзить правителю. Она взглянула на своего жалкого супруга, фыркнула и с презрением отвернулась. Ее взгляд ласкал смелого юношу.

Суппилулиума повернулся к Арнуванде.

–Ты – предатель! – перекрыл он гул голосов. – Ты прятался, как суслик в норе, когда твой народ, как лев защищал свое логово. Ты молился Богам, когда, вместо раззолоченного калмуса в руках нужно было держать остро отточенный меч, а вместо молитвы петь боевую песню. Не жертвенных баранов надо было нести к истанане, а головы врагов. Боги помогают быку, когда он просит придать ему сил в смертельной схватке, а не когда мышка жалуется на своих обидчиков. Лабарна Арнуванда, Боги от тебя отвернулись, а народ тебя проклял!

В зале споры уже чуть не доходили до драки.

– Вы слышите, что он говорит! – срывал голос Арнуванда. От страха его пробрала икота. – Мешеди! Взять!

При этом восклицании зал стих. Вооруженные слуги кинулись в центр и окружили Суппилулиуму. Цула с криком бросился к нему и в три прыжка оказался возле своего повелителя. Меч его зловеще заскрежетал, вылезая из ножен. Вид у него был, как у разъяренного льва. Мешеди тут же отскочили, но не растерялись ни на миг: вокруг Суппилулиумы и Цулы сомкнулось кольцо из острых наконечников. Одно движенье – и их бы подняли на копья.

– Как ты посмел обнажить оружие перед лабарной?! – гневно прохрипел Арнуванда, немного осмелев.

Суппилулиума понял, что на этот раз силы не на их стороне. Его рука легла на вздувшееся плечо Цулы. Слова прозвучали, как приказ:

– Вложи меч и отдай им.

Цула резким движением вогнал меч обратно в ножны. Оружие клацнуло, словно зубы в пасти волка. Воин снял с плеча перевязь и швырнул меч на пол.

– С этого момента, вы – пленники. Будете содержаться в темнице, пока я не решу вашу участь, – объявил лабарна Арнуванда окрепшим голосом.

Их вывели с Большого Собрания под стражей. Они уходили гордо, как победители, с высоко поднятыми головами. Арнуванда весь затрясся, когда заметил, каким восхищенным взглядом провожает их Фыракдыне. Лишь только шаги в коридоре стихли, Фыракдыне резко и грациозно поднялась со стульчика. Она обвела присутствующих дерзким насмешливым взглядом и небрежно произнесла:

– Я прошу Солнце наше, лабарну, звездоподобную таваннанну и уважаемый панкус отпустить меня на молитву.

– Разве тебе не интересны государственные дела? – спросил Арнуванда. – Ведь в будущем ты станешь таваннанной.

– Сейчас мои дела – рожать детей, – с вызовом ответила Фыракдыне. Ее ответ больно задел самолюбие лабарны. Накануне выяснилось, что он бессилен, и никакие маги и лекари пока не могли ему помочь.

– Может, ты стесняешься присутствия стольких мужчин? – попробовал глупо съязвить Арнуванда.

– Мужчины? – гневно сверкнула перекрасными очами Фыракдыне. – Где они, мужчины? Было двое, да и тех увели!

Все ахнули и запричитали. Никто не ожидал такой дерзости от хрупкой легкомысленной девушки.

– Придется моей швее заказать женские хасгалы для всего уважаемого панкуса.

С этими словами она удалилась, не обращая внимание на недовольно шумевших, пристыженных вельмож. Вооруженные мешеди при входе не разомкнули копья, ведь лабарна не дал разрешения Фыракдыне удалиться. Тогда она, не раздумывая, вынула из складок хасгалы тонкий кинжал. Вид ее был настолько решителен, что мешеди тут же расступились. Арнуванда хотел им приказать остановить ее, но старая таваннанна его осадила:

– Не позорь себя! Поссорился с братом, теперь еще с девушкой будешь воевать? Мало других забот?

Суппилулиуму и его верного телохранителя темными коридорами вели в подвал под халентувой. Сюда не проникали лучи солнца. Если кричать, то наверх не прорвется ни единого звука.

–Что с нами будет, повелитель? – шепотом спросил Цула. В голосе прозвучала плохо скрытая тревога.

– На панкус не надейся, – покачал головой Суппилулиума. – Они все – трусы, впрочем, как и их правитель. Сейчас нас приведут в подземелье и посадят в разные закоулки. Тебя, может быть, и оправдают. Хотя, вряд ли – ты обнажил меч в присутствии лабарны на Большом Собрании. Самое мягкое наказание за такой поступок – пожизненное заточение. Но могу тебя успокоить: в этом подземелье долго не протянешь. К сезону жим твой труп обглодают крысы.

– За себя я не беспокоюсь, – мужественно ответил Цула. – Но твоя жизнь, повелитель…

– Со мной поступят еще проще. По тайному приказу брата, меня сегодня ночью удавят на собственном поясе. Утром объявят, что я повесился, не перенеся позора.

– Но как же Хатти без тебя?

– Молись, – все, что смог посоветовать Суппилулиума.

По крутой каменной лестнице они спустились глубоко вниз. Стражники с факелами приняли пленников у мешедей и повели дальше по низкому сводчатому туннелю. Их догнал старик, слуга лабарны. Старик обладал неприятным серым лицом со всклоченной бурой бороденкой. Еще больше вызывало отвращение его левый глаз, подернутый бельмом. Правый же холодно и пронзительно смотрел из-под облезшей брови. Он приказал развести пленников по разным помещениям.

Тяжелая дубовая дверь отворилась. На Суппилулиуму пахнуло могильной сыростью. Но он без страха перешагнул порог темницы. Стражники последовали за ним.

Пламя факелов отбросило свет на мокрые сводчатые стены из грубо обтесанного камня. С низкого потолка звонко падали капли. На земляном полу темнела не просыхающая лужа.

Суппилулиуму подвели к стене, где свисали надежно вмурованные в камни, потемневшие от времени, но еще крепкие бронзовые цепи. Он почувствовал, как холодные оковы защелкнулись на запястьях. Тюремщики натянули цепи и закрепили их так, что руки Суппилулиумы оказались разведены в стороны. Выполнив свое дело, стражники удалились. Последним выходил одноглазый старик. Он хищно сверкнул напоследок колючим уцелевшим оком.

Дверь захлопнулась. Пленник оказался один в непроглядном мраке. Лишь монотонно падали капли с потолка, да где-то противно попискивала голодная крыса.