Год мертвой змеи

– Неизвестно, товарищ военсоветник, – наконец отозвался Ли после короткого обмена уже отдельными словами. – Вон тот товарищ говорит, что неделю назад в районе недавно обновленного заграждения «Апсом-малый» постом наблюдения береговой обороны ночью были отмечены взрывы и вспышки. Но он добавил, что это ничего не значит: интервенты могли вести траление бомбометанием или просто расстреливать плавающие мины.

– Верно. А обломков на берег не выкидывало? Спасательных жилетов? Гидросамолеты не летали над морем больше обычного? «Маринеры», старые «Каталины», британские «Сандерлэнды»? Геликоптеры?

– Нет, – перевел Ли после очередного обмена неразборчивыми словами. – Ничего не видели.

– Тогда мимо, – вздохнул Алексей. Он не особо рассчитывал, что ему скажут что-нибудь и хорошее, и правдивое одновременно, но человеку свойственно надеяться. – Как запланировано? Десять минут... отдыха, и разгрузка?

Ему хотелось сказать «десять минут перекура», но по понятным причинам он вовремя заменил слово.

– Двадцать, – попросил местный офицер и еще показал на пальцах, дважды сжав и разжав ладони. – Очень тяжело.

Просительный тон Алексею понравился: офицер явно пытался завоевать его расположение.

– Хорошо, – согласился он. – Я не возражаю, если товарищ флагманский минер не против.

«Ухайдаканные», как это называется, тяжкой физической работой бойцы просто попадали, где стояли. Большинство – прямо вокруг мин. Сумерки постепенно становились все светлее и светлее, и Алексей посмотрел в небо, опять мгновенно поменяв настроение с удовлетворенного на настороженное и сам этому удивившись. Не дай бог, принесет разведчика не вовремя, а тут мин полная палуба.

Расчеты установленных на заградителе зенитных полуавтоматов и «ДШК» находились в полной готовности, в касках; один из офицеров стоял на баке, расставив ноги и водя по горизонту биноклем. Можно было предполагать, что и другие огневые средства этой пародии на военно-морскую базу находятся в полной боевой готовности. Разумеется, на многое они не способны, но расслабляться в любом случае вредно. Случалось, реактивные самолеты сбивали и из крупнокалиберных зенитных пулеметов. А иногда – даже из полуавтоматических одноствольных установок, вроде тех же устаревших «сорока-пяток», наверняка списанных с советских кораблей.

«Десять минут уже прошли, – сказал Алексей сам себе, нервно поглядев на часы. – А мы все сидим и отдыхаем. Опасненько...» Переступив с ноги на ногу и с неудовольствием покосившись на беседующих о чем-то корейских офицеров, он снова начал разглядывать матросов минного заградителя и бойцов охраны базы. Кстати говоря, переводчик Ли в минуту откровенности признался ему, почему так не любит употреблять нормальное в общем-то слово «солдат». Тот самый учитель русского, который был то ли белогвардейцем, то ли железнодорожником, научил его неплохо. И не только русскому, но и истории. Иначе командира взвода Хао Мао-ли не оскорбляло бы применение слова «солдат» по отношению к его боевым товарищам. «Солдаты сражаются за сольдо, за итальянские деньги. Или за американские, – объяснил он Алексею, как будто тот этого не знал. – А бойцы идут в бой за Родину. За свою страну. Или как мы, добровольцы, – чтобы помочь своим братьям-корейцам. Вы же помогали полякам и остальным?»

Алексей хмыкнул про себя, облокачиваясь на леерную стойку и с интересом глядя на здоровенного рыжего матроса. Тот повесил шапку прямо на свинцовый колпак, закрывающий взрыватель мины, и теперь бурно, с присвистом, сопел во сне. И полякам помогали, и датчанам, и голландцам, и чехам. Всем, кого мы освободили, кладя свои жизни. Брат Гошка – за поляков, отец, друзья, соседи, одноклассники – за всех остальных скопом. А потом вдруг неожиданно оказалось, что они тоже все сплошь участники движений Сопротивления. Что-то у них странное такое было сопротивление всю войну, пока мы не пришли. Братья-чехи немцам самоходки клепали, спин не разгибая. Танковый полк «Вест-ланд» – голландцы, 11-й и 23-й панцергренадерские – тоже голландцы, 48-й и 49-й пехотные полки вермахта – обратно, голландцы. «Нордланд», «Генерал Сейфардт», «Де Рюйтер» (хоть бы Де Рюйтера постеснялись, суки, – адмирал же в гробу перевернулся!) – куда ни плюнь на фронте, всюду за немцев или голландцы воевали, или венгры, или румыны. Не-ет, югославы – честнее: единственные в Европе, кроме нас, кто завоевал себе право плюнуть в просвет Бранденбургских ворот и не обслюнявиться при этом с головы до ног. Маршал Тито, конечно, тот еще сухарь моченый, но то, что пишут в газетах – ерунда. Никакой он не враг. Вот здесь – да, здесь враги, это четко и ясно. А там... Большая война покажет, кто на самом деле друг, а кто враг, приспосабливающийся под маской друга. Но пока ничего вроде. Живем мирно. Посмотрим.

Разобравшиеся «по минам» корейцы дождались своего сигнала и, буйно взревев на разные голоса, начали вытаскивать их обратно на берег – к грузовикам, что должны были отвезти опасные шары куда-то в подземные хранилища. Такие, которые были способны выдержать попадание даже самой тяжелой бомбы, применявшейся американской авиацией по обычным целям. Тяжелая авиабомба, 16-дюймовый снаряд находящегося где-то поблизости «Миссури» или даже 8-дюймовка какого-нибудь из их тяжелых крейсеров могут, пожалуй, добраться и до каземата, но для этого нужно точно знать, где тот находится. А это уже забота местной контрразведки и предмет бдительности каждого отдельного бойца.

Впрочем, с точки зрения капитан-лейтенанта, боевая стрельба «Миссури» или даже «Лос-Анджелеса», если пересчитывать на износ орудий, стоимость каждого залпа, стоимость топлива и так далее, – стоила во много раз больше всей этой «передовой военно-морской базы». Включая мины, минзаг и всех, кто здесь живет и дышит. Так что такую попытку можно было бы едва ли не приветствовать. «Едва ли», – потому что скопищем сараев интервенты на этой войне никогда бы не ограничились. Приди сюда «Миссури», «Толедо» или даже британский «Ньюкасл» с его девятью шестидюймовками – и прибрежного поселка Йонгдьжин больше не будет. Его снесут и сожгут до основания, вместе с мирными жителями, не захотевшими сбегать от наступления коммунистов и уже из-за одного этого виновными скопом, со всеми детьми и неспособными двигаться стариками. Такое здесь уже бывало. И нужно быть «свежим», сравнительно новым на этой войне человеком, каким был Алексей, чтобы относиться к такой возможности не с точки зрения военной необходимости и логики боевых действий, а как нормальный и психически полноценный человек, то есть с ужасом.

Мины сходили с палубы одна за другой. На каждую наваливалось человек пятнадцать, и уже через несколько секунд она начинала двигаться по рельсам, потом по доскам. Мины были отличные, те же почти новые «КБ», с какими он работал в Соганге, но на самом деле еще лучше – с противопараванным прибором «Чайка» образца 1942 года. Произведены они были, разумеется, в Советском Союзе, и можно было только догадываться, какой ценой доставлены практически вплотную к линии фронта. Скорее всего – путем сложной работы советских, китайских, а потом и корейских пароходов и барж, по цепочке перегружающих друг на друга мины и весь остальной военный груз в паршиво оборудованных, малолюдных портах.

Именно поэтому здесь не подходила «АМД» – с момента обсуждения этого вопроса с флаг-минером мнение военсоветника не поменялось, чему весьма способствовало «встраивание» в местные реалии. Ясное дело, гальваноударный взрыватель мины «КБ» хуже, чем неконтактный индукционный или акустико-индукционный, ставящийся на более современные типы мин. Но слишком «АМД» тяжела, а 230 килограммов взрывчатки «КБ» – это тоже хорошо, 283-метровый минреп – идеально для тех глубин, на которых они собираются их ставить, а «Чайка» – это вообще отлично.

Когда корейцы закончили разгрузку, снова не уложившись в норматив, но все равно в очень приличном темпе, Алексей полюбовался, как кораблик под «самыми малыми» оборотами дизеля вводят в мини-канал, и за 15 минут он снова превращается в нечто убогое и непрезентабельное. Маты, сетки, щиты, доски – все это ничего или почти ничего не стоило, а работало здорово.

К этому времени первый луч солнца выглянул было из-за горизонта и тут же опять спрятался в низкие серые облака, из которых сыпало и сыпало редкими мерзлыми снежинками.

– Молодцы, – с удовольствием сказал он подошедшему к нему и остальным командиру корабля, уставшему так, что казалось, каждую загруженную и затем выгруженную обратно мину он волоком тащил на себе.

Кореец не обратил на его слова вообще никакого внимания. Просто не повернул головы, пройдя мимо Алексея к флаг-минеру, и это слегка покоробило. Все же пришлось смолчать. То, что он не знает корейского, – его собственная вина, а у командира корабля, через двенадцать часов уходящего в первый боевой поход, всегда достаточно собственных мыслей, чтобы еще обращать внимание на постороннего все-таки офицера.

Впрочем, уже к середине дня командир минзага начал вести себя с военным советником совершенно иначе. Этому немало способствовало и то, что вдобавок к непосредственной штабной работе (многочасовому выверению планов минной постановки, со всеми расчетами, бумагами, формами и картами) оба провели грязную и холодную работу с липким на морозе железом – и в первую очередь именно с минами. Каждую Алексей тщательно осмотрел, особое внимание обращая на состояние якорных тележек – весившие больше тонны (и даже больше английской тонны)[43 - 1 Английская, или «длинная», тонна – 1016 кг.] мины подверглись за время транспортировки такому количеству разных нагрузок, что случиться с механикой их тележек могло все, что угодно. А заклинившая на рельсовой дорожке в момент постановки мина – это сорванная боевая задача, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Что Алексею особенно понравилось – командир минзага вместе с младшим офицером своего корабля, имя которого, разумеется, тут же забылось, полностью и подряд проверили все те мины, которые он уже осмотрел сам. Лебедки, на которых были накручены минрепы (такие же смычки тросов и цепей, какие он видел и в Соганге), блокировались механизмом, «думатель» которого был замкнут на удерживающий пружину крупный кусок сахара. Можно было догадаться, как корейцам и китайцам хотелось отколупнуть кусочек, но сахарные блоки сияли буро-коричневыми хрустящими гранями, на которых не было заметно ни одного скола. Не сделали этого даже матросы, у которых для такого мародерства были все возможности.

В морской воде, когда мина уйдет на дно, сахар размокнет, высвободив пружину, удерживающую блокировку лебедки. Тогда под тягой всплывающего поплавка мины ее минреп начнет разматываться, остановив метровый рогатый шар на такой глубине, чтобы его не увидели с поверхности в самую ясную погоду и не смогли задеть плавающие туда-сюда рыбачьи лодки и шаланды. Но при том любое судно с осадкой, достаточно большой, чтобы коснуться одного из выведенных на корпус контактных взрывателей, и при этом способное своей массой и скоростью смять защитный колпак, вызовет взрыв у своего борта почти четверти тонны взрывчатки. 230 килограммов – это на море чрезвычайно много: такого хватает, чтобы оторвать нос или корму эсминцу. Местные аналоги немецких и японских БДБ[44 - Быстроходная десантная баржа.], активно применяемые для перевозки войск и грузов во время десантных и разведывательно-диверсионных операций, таким взрывом перерубает пополам. А «Морской охотник» вообще разрывает на части. На это было бы интересно посмотреть...

К часу дня, когда они наконец-то закончили с минами, все трое отдали бы месяц жизни за пару часов сна или хотя бы кусок мыла. С подволока бункера сыпались земляные крошки, путающиеся в волосах, глаза слезились от мелких частичек пыли, лезущих под веки, и от мерцающего света слабых переносных ламп, вытянутых откуда-то из глубины галереи на пуповине разнокалиберных проводов.

– Ли, переведи ему, – попросил Алексей удивительно вовремя появившегося китайца-переводчика. – Почему не вырыли просто глубокую, крытую траншею рядом? Замаскировали бы, и все...

Опять обидный обмен непонятными словами, и только через минуту приходит ответ: «Не стоит. Даже на сотню метров все равно грузовики нужны, а рядом – опасно».

Поразмыслив, Алексей вынужден был согласиться с корейцами. Учитывая активность вражеской авиации, даже временное хранение мин вплотную к кораблю было действительно рискованно, а на лишнюю сотню метров их руками не протащишь. Значит, все равно требуются те же самые погрузочно-разгрузочные операции, которые были наиболее выматывающей частью всей работы. И которые предстояли им уже вечером.

Под землей это в глаза не бросалось, а к требованиям желудка Алексей привык относиться с презрительной неприязнью, но сейчас уже оказалась середина дня. До выхода оставалось еще часов восемь. Вроде бы все обстояло нормально, но что-то его тревожило. Прислушавшись к себе и не сумев связать странное ощущение с осознанием того, что выход в море в этих водах опасен сам но себе, он разозлился и по второму разу полез в пачку формуляров на мины, и так-то аккуратно проверенных.

Корейские офицеры, быстро, но уже тепло попрощавшись, ушли на свой корабль – копаться в дизеле и механизмах зениток. Наверное, пешком – грузовики после завершения разгрузки перегнали куда-то совсем уж далеко, чтобы не демаскировать склад. Помаячив, ушел и переводчик. Сам Алексей, со стоном хватаясь за поясницу, вылез из галереи на божий свет почти сразу же после него – бумаги можно было просматривать и наверху. Грязные пальцы, черно-рыжие от мазков застывшей на холоде смазки, оставляли на листах грубые жирные разводы, но это уже не имело никакого значения. Этим бумагам жить осталось недолго. Самим минам, скорее всего, тоже – если он ошибся в своем недавнем споре с флагманским минером по поводу района, где их предстоит ставить. А если корейские моряки ошибутся в технике постановки или если их просто угораздит наткнуться в темноте на патрульный корабль или самолет с радаром, то недолго осталось жить и им...

Оставив мины на попечение мерзнущего в ватнике часового и вернувшись за двадцать минут неспешного шага к штабному домику, Алексей уловил здесь некоторую растерянность – сначала в лице моряка-корейца, что-то быстро попытавшегося объяснить ему широкими жестами ладоней, а затем и в том, как повел себя флаг-минер. Обычно его одутловатое лицо имело либо нормальное спокойное выражение, либо демонстрировало окружающим понятие «Я – начальник, попрошу этого не забывать». Сильных эмоций на нем Алексей до сих пор явно не встречал. Теперь же он едва не подпрыгивал на месте то ли от злости, то ли от возбуждения, изгибал брови то в одну сторону, то в другую, а при виде своего советника, устало входящего в комнату, даже притопнул ногой.

– Хао! – громко заорал он. По коридору пронесся топот, и переводчик Ли, явно находившийся где-то рядом, протиснулся в дверь за спиной Алексея. Уже зная, что употребление имени среди китайцев ограничено обычно кругом семьи и наиболее близкими друзьями, капитан-лейтенант моргнул, не зная, что может быть причиной подобной фамильярности. Вопросов же он задавать не стал – понятно, что на него и без того вывалят, что там у них случилось. Поймали шпиона, в днище минзага обнаружилась течь через плохо проклепанные листы обшивки – да мало ли что? Интересно только, почему флаг-минер так возбудился, будто это военсоветник в чем-то виноват?

– Туда! Туда!

Комвзвода Ли, выслушав корейца, сам пришел в возбуждение и буквально закудахтал, хватая удивленного советника за рукав шинели. «Куда – туда?» – захотелось спросить Алексею, но представив, как все это прозвучит, он едва не засмеялся.

В коридоре стоял еще один кореец, с любопытным и одновременно суровым лицом. Дождавшись, пока китайский переводчик, советник и флаг-минер пройдут мимо, он пристроился им в кильватер. Все меньше понимая, что происходит, и начиная предполагать совсем уж большие неприятности, Алексей вошел в дверь, на которую ему показали. Это была очередная комната, увешанная патриотическими плакатами на корейском языке и профильными схемами боевых кораблей интервентов.

– Ага! – сказал поднявшийся из-за стола с какими-то мисками и чашками крепко сбитый мускулистый китаец. – Пришел, да?

Второй, сидящий наискосок, через угол стола, от первого, ничего не сказал, но оторвался от еды, внимательно и цепко поглядев на вошедших. В груди у Алексея екнуло. За ним? За что?

– Товарищ военный советник, – высунулся из-за спины Ли. – Вот, товарищи прибыли, а никто не знает ничего. И я ничего не знаю! А вы...

– Так, так, тихо! – скомандовал Алексей, за какую-то секунду начавший понимать происходящее. Первое впечатление обмануло его – вставший, когда они вошли, явно не был китайцем. Уже хотя бы потому, что говорил он как москвич. – Не мельтеши!

Это слово переводчик мог и не знать, но интонация до него явно дошла. Ли замолчал на полуслове.

– Кто такие? – спросил Алексей сразу обоих непонятных людей – и сидящего, и стоящего, обводя их взглядом в попытке ухватить какую-нибудь важную деталь.

– Э-э...

Первый, тот, что по-хамски спросил его «Пришел?», как-то смешался и ответил уже другим тоном:

– Инженер—старший лейтенант Петров.

Второй с сожалением отодвинул миску от себя и поднялся, вытягивая руки по швам:

– Старший лейтенант Зая.

Изумленный Алексей приподнял брови. Ничего себе фамилия! На «заю» старший лейтенант не был похож совершенно. Скорее уж на росомаху – одного из самых впечатляющих хищников, водящихся в тех краях, где они с братом росли. Это или разведка, или все же МГБ... Но тогда непонятно присутствие инженера, что бы это ни означало.

– Я капитан-лейтенант Вдовый, советник при ВМФ КНА, – сказал Алексей, не отрывая взгляд от лица старшего лейтенанта Заи. – Предъявите документы немедленно.

Тот помедлил секунду, но полез в нагрудный карман. Форма у обоих была китайская, как и у самого Алексея, и уже одно это несколько успокаивало. Его товарищ повторил движение еще секундой позже.

– Да у нас проверяли уже, товарищ капитан-лейтенант, – миролюбиво пробурчал он.

Отвечать тут было незачем, поэтому Алексей сконцентрировался на том, чтобы припомнить слухи о возможных вербовках чужими разведками, о которых ему так много говорили перед отправкой. И вспомнить о проверочных «псевдовербовках», с которыми он сталкивался еще в Польше. Документы вроде бы были самые настоящие: «Всем военнослужащим, и гражданам Союза Советских Социалистических Республик... Оказывать всяческое содействие... При исполнении служебного задания... Имеют право на мобилизацию сил милиции. Имеют право останавливать скорые поезда». Прочитав две последние фразы, Алексей поднял голову и посмотрел на земляков с уже новым чувством – как на пришельцев с какой-то другой, новой планеты. Подписаны бумаги были Г. М. Маленковым, председателем Совета министров СССР. Прочие документы были попроще, в основном на корейском и китайском, – это он оставил уже на совести Ли и остальных. И вдобавок ко всему – «одноразовые» нестандартные офицерские книжки без указаний предшествующих мест службы и прочих отметок, но с фотографиями, именами, а также почему-то размерами обмундирования и группами крови по Янскому[45 - Я.Янский – чешский врач; внес важный вклад в формирование общепринятой системы групп крови, известной сейчас как «система АВ0».], вынесенными на третью страницу. Действительно, старшему лейтенанту повезло именоваться Заей, а у того, который Петров, имя-отчество были то ли эвенкские, то ли ханты-мансийские – этого, привыкший к северным и сибирским именам еще в Бурятии, Алексей все же не понял.