Год мертвой змеи

– Виноват... Хаигуньмар-ыль коньбухамнида[37 - «Я изучаю корейский язык» (корейск., вежливая форма).]...

Это тоже было понятно. Как раз эту фразу он знал и сам, но на ней все и заканчивалось. Знать чужой язык, а тем более язык союзников, конечно, очень полезно – однако еще в 1950-м обнаружилось, что попытки использовать хотя бы даже в учебном бою корейский язык (призванные в дополнение к опознавательным знаками ВВС КНДР убедить супостата в «местном» происхождении корпуса) заканчивались у всех максимум смехом. Отлично подготовленные летчики, не забывшие еще курсантскую зубрежку и успешно сдавшие все зачеты по требованиям маскировки радиообмена, немедленно теряли любую возможность говорить на корейском при первом же взгляде на чужой самолет в своем прицеле. Либо – при виде его за своим плечом. Это стало ясно уже в Ляодуне[38 - Ляодуньский полуостров был арендован у Китая Советским Союзом, в 1950 году на нем проводилось боевое сколачивание 50-й ИАД. Сборка и облет направляемых в Китай и Корею истребителей осуществлялся уже в Мукдене и Аньшане.] в 1950-м, и самое позднее к весне 1951 года от этой практики отказались полностью.

Единственное, что Олег вынес из убогого, усеченного к нынешней зиме языкового курса – это то, что цифру «1» в применении к своему позывному выбирать надо все же из китайского ряда[39 - В корейском языке (как и и японском) используются два ряда названий для числительных: собственные и заимствованные из китайского языка.], произнося ее как «Иль».

Применять по отношению к себе обычное корейское «Хана» ему не хотелось совсем. «Лисицын – хана» – такое, по его мнению, в эфире звучало бы вовсе не смешно. Все же, если не считать китайские и корейские числительные позывные, которые учили «на всякий случай» (вероятно, чтобы при необходимости иметь возможность торговаться), советские летчики пользовались в воздухе исключительно русским языком. В горячие моменты он привычно и неизбежно переходил в безудержный мат – вроде того, которым так изобильно воспользовался при знакомстве все тот же офицер-китаец. То ли он пытался их впечатлить, то ли они просто не поняли друг друга, но матерная ругань с вопросительным тоном произносимой приставкой «нихон-го?»[40 - Японский язык (яп.).], зачем-то добавляемой китайцем к каждому третьему слову, выглядела по меньшей мере странно.

Пройдя мимо последнего пустого капонира, они вышли на летное поле, на котором только редкий пунктир камешков обозначал границы рулежек. Аэродром Догушань, редкая по своей глубине дыра, из которой, тем не менее, регулярно поднимались в воздух китайские истребители, нет-нет, да отщипывающие кусочки от почти ежедневно лезущих через линию фронта американских и, реже, британских эскадрилий.

– Смотрите, – показал ведомый.

В десятке метров от входа в очередной капонир, где укрывался одетый в заиндевевшие маскировочные сети «МиГ», располагалась очерченная такими же камешками фигура, залитая битумом или гудроном, занесенным сейчас полосками смерзшегося снега. Фигура изображала кисть человеческой руки, сложенную в несложный оскорбительный жест: привет тому авиаразведчику, которому повезет сюда долететь. Китаец проследил направление взгляда подполковника и широко, от всей души улыбнулся. Олег с огромным трудом удержал в себе потребность так же широко размахнуться и тоже «от всей души» врезать ему по скалящейся улыбке. Он отвернулся, и в памяти немедленно всплыли последние минуты погибшего летчика, каким он его запомнил на земле, перед самым рядовым вылетом, когда начальник штурманской службы полка заменил второй день температурившего командира 2-й эскадрильи, известного в полку под оригинальным прозвищем «Хромой». Как Олегу рассказали, сначала прозвище звучало как «Хромой Кентавр», но его сократили в односложное буквально на второй день, а почему именно оно возникло, к февралю уже не помнил никто: с ногами у капитана все было совершенно нормально.

Сегодня Олег заработал себе 25-й «личный» сбитый. Свой первый в Корее – и при этом не устаревший поршневой разведчик или штурмовик, а великолепный «Сейбр». Некоторые считали, что сбить «Мустанг» тяжелее. Возможно, это так и было, потому что и их, и «Тандерджеты» сбивали реже, но основная боевая работа полка заключалась именно в борьбе с истребителями противника. Предполагалось, что это позволит китайцам и корейцам действовать по ударным машинам, но взаимодействие оставляло желать лучшего, и результативность китайских и особенно корейских истребительных авиачастей никогда не была особо высокой.

Интересно, что по крайней мере в их дивизии настроение в отношении воздушной войны над Кореей было достаточно бодрое, если не сказать «оптимистичное». Боевой счет держался в их пользу: до сегодняшнего дня 913-му официально засчитали 15 сбитых – все без исключения «Сейбры», притом не считая подбитых. Правда, две победы были записаны на его предшественника Костенко, уже ушедшего в дивизию, но это ничего не значило. В полку явно собрались хорошие летчики, а в отношении нескольких из них, в том числе капитана Федорца и старшего лейтенанта Александрова из 1-й эскадрильи, Олег с высоты своего опыта мог предсказать, что они высоко поднимутся. Его собственная сегодняшняя победа «размочила», между прочим, официальный боевой счет 2-й эскадрильи, но если бы только вернуть сегодняшнее утро, с какой бы радостью временно исполняющий обязанности ее командира штурман полка, страдающий от редкого появления своего имени в боевом расписании и отсутствия сбитых с момента прибытия в Маньчжурию, отдал бы его обратно...

Ведущий их за собой офицер снова произнес что-то длинное и бессмысленное, и Олег даже оглянулся но сторонам, не зная, обращены ли эти слова к нему, все равно ничего не понимающему, или к кому-то другому – скажем, к бредущим рядом и чуть позади летчикам-китайцам, поглядывающим на них и негромко переговаривающимся между собой. Угу, еще одна местная достопримечательность – хвостовое оперение «Инвейдера», аккуратно воткнутое в склон холма. Устанавливавшие его бойцы явно наслаждались собственным чувством юмора. Хотя фюзеляж сбитого наверняка этими же самыми летчиками бомбардировщика бы отрезан всего на метр от оперения, пристроен он был так, чтобы создавать впечатление, будто все остальное вбито в холм одним могучим ударом. Практическая шутка – черная, но от этого не менее доходчивая. Фактически Олег и согласился прилететь на вечер к «соседям» только для того, чтобы отвлечься, так что можно порадоваться, что они стараются вовсю – но все равно помогало это ему плохо.

С бетонки летного поля, полуокруженного грядой холмов, они свернули вбок, и вскоре протоптанная в снегу тропинка, прорезавшая сдвоенный ряд увешанной ржавыми жестянками колючей проволоки, превратилась в неглубокий ход сообщения. Его обмерзшие стенки доходили едва до плеч, но ширина оказалась порядочная – так, чтобы без помех могли разойтись два человека. Идти пришлось настолько долго, что Олег начал в конце концов отвлекаться от своих горестных мыслей, пытаясь понять, что вообще происходит. По его подсчетам, прошли они километра два. Ход сообщения за это время многократно разветвлялся, а потом просто сошел на нет. Еще несколько минут по почти пустому пространству, постепенно перетекающему один отрог холма за другим, – и впереди показалось то, что Олег сначала принял за какой-то невероятный, торчащий из земли исполинский прыщ. Только метров с десяти он разглядел, что это двухамбразурный дот необычной формы, отлично замаскированный и с закрытыми стальными ставнями амбразурами – потому-то, собственно, он и не опознал его сразу.

– Ого, – не удержавшись, произнес он в ту минуту, когда они огибали дот. Ведомый, так же выворачивая голову, согласно кивнул. Общевойсковая подготовка у летчиков была, разумеется, самая примитивная – но то, как удачно эта точка расположена и укрыта, впечатлило обоих.

К тому моменту, когда группка китайцев и они с ведомым обошли дот по внушительному кругу и снова нырнули в разветвлявшуюся за его тыльной стороной систему траншей, советские летчики уже перестали чему было удивляться и со спокойными выражениями лиц последовали туда, куда им указывали. Короткий ряд шалашей – высоких, но самых примитивных, как рисуют в детских книжках. Если бы обещанный чай обнаружился именно здесь, они бы тоже не слишком удивились, но потом начались обычные глинобитные китайские домики. В один из них, у входа в который раскачивался под порывами ветра бесполезный на свету фонарь в литой красной рубашке, их и завели. Ведомый, приостановившись, прежде чем шагнуть на дощатую лестницу, пожал плечами, спокойно оглядываясь по сторонам.

– Я только не понимаю, почему нас на машине не могли довезти? – сказал он в пространство.

– Из экономии топлива, – буркнул Олег. – И для моциона. Пошли уж.

Ведомым у Олега в последние дни был молодой летчик до сих пор не с очень характерным для Советского Узбекистана именем Владлен – и вообще чуть ли не первый чистокровный узбек, которого он встретил на этой войне. Ему говорили, что в двух других полках 32-й ИЛД полно не только кавказцев (в одном лишь 913-м имелось двое осетин), но и узбеков, однако он был здесь пока слишком мало, чтобы познакомиться со всеми. Летчиком Владлен был отличным, бывалым и исключительно везучим – в этом Олег уже не раз имел случай убедиться. А сегодняшний день репутацию старшего лейтенанта (не успевшего, разумеется, застать «ту» войну) только подтвердил.

На самом деле помещения, в которых жили китайские летчики, оказались не так уж и далеко от аэродрома. Вероятно, это было логично – жить в стороне, в не привлекающих лишнего внимания убогих домишках-пятистенках. Дополнительная безопасность, какой бы она ни была, того стоила. В конце концов, к началу 1950-х годов прежняя ситуация несколько изменилась, и подготовка пилота современного истребителя стала обходиться значительно дороже, чем сам этот истребитель. Подобный подход раньше был применим только к особым летным специальностям: ночники, палубники, «всепогодники», обученные к полетам в «слепых» условиях, пилоты арктической авиации. Сейчас дело обстояло несколько иначе, и подполковник Лисицын понимал, что здесь это вполне оправдано: на этой войне воевали исключительно профессионалы. Именно из-за этого любой домик в пределах первого километра от взлетной полосы и рулежек аэродрома Догушань будет для врага целью гораздо более привлекательной, чем даже капониры с истребителями, в которые еще надо попасть. А так... В двухстах километрах дальше от линии фронта стремление к комфорту и полноценному отдыху наверняка перевесило бы, но здесь все было верно. Так и надо.

В конце концов, достаточно неплохо можно было устроиться и тут. Обшитые досочками стены, бязевые занавески, простые и бесхитростные карандашные и акварельные рисунки, прилепленные к стенам кусочками засохшего мякиша или чем-то подобным. Нормально. Взяв в руки пылающую жаром чашку, протянутую одним из ребят-китайцев, Олег все-таки не выдержал и улыбнулся, пусть и грустно. Чай перед вылетами, чай после вылетов – нормальная такая война. Дома в дополнению к обычному роскошному ужину был бы коньяк, но времена действительно изменились, и теперь пилоты реактивных машин алкоголь на войне не пьют – слишком уж это, оказывается, влияет на возможность результативно работать.

– Видели «По-2», товарищ подполковник? – спросил Владлен, качающий в руках собственную чашку.

– Да, видел, конечно... – Этот самолет, в отличие от других, стоял на поле ничем не укрытый – то ли собирался в вылет, то ли на самом деле был просто габаритным макетом, точнее он не разглядел. В любом случае мысль о том, чтобы в 1953 году, в прямом соседстве с сотнями «Сейбр-джетов» и «Тандерджетов» подняться в воздух на фанерно-перкалевом биплане, вызвала у Олега оторопь, поэтому он прошел мимо самолета не повернув головы. Забавно, но в теории он знал, что не прав – эффективно бороться с ночными «По-2» американцы так и не научились. Но вот все-таки...

– Думаешь, не справятся до завтра с твоей машиной?

– Может, и справятся, – почти равнодушно пожал плечами узбек. – Но только все равно дивизионного инженера нужно в полк вызывать, без этого Сам даже раздумывать не будет, давать разрешение на боевую эксплуатацию, или нет.

– Разбирать?..

Оба помолчали, думая. Доставлять поврежденный истребитель в тыл, возможно, придется: его повреждения все-таки оказались серьезными. А для этого нужно, чтобы он мог выдержать перегон. Теоретически, можно разобрать и вывезти его в «крате», огромном ящике, способном войти в железнодорожный вагон, но...

– Может, и обойдется, – предположил парень, отхлебнув чай с таким звуком, что Олег поморщился.

– Может, и так, если инженеры согласятся, – кивнул он, проглотив остаток все равно прозвучавшей в его голове фразы, чтобы не обидеть молодого. – Чего гадать? Все равно несколько дней ремонта минимум. Найдется уж, на чем тебе летать, было бы желание...

«Соседи» переговаривались всё более свободно и громко, так же бросая на них частые взгляды, в которых улавливалось сложное смешение чувств: от почтения до настороженности. Самый молодой из летчиков поднялся, поднес к ним чайник, долил. Очередная серия кивков, неловких улыбок, невнятных, не складывающихся в слова звуков. Худосочная дверь неожиданно распахнулась, и в нее буквально ворвалась группа людей в таких же бурых неопрятных куртках, какие были на пришедших с ними летчиках. Увидев двоих советских пилотов, они застыли на месте и начали переглядываться и смущенно улыбаться – совершенно как школьники, пришедшие в класс и заставшие там незнакомого взрослого человека. Сын учительницы, Олег такое видал не раз и что делать, знал.

– Ли-Си-Цын, – четко произнес он, поднявшись и стукнув себя кулаком в район сердца. – Сет-Тасот.

Владлен, вставший, как и положено, рядом, эхом назвал свой позывной. «Товарищ подполковник, ну куда же их командир делся?» – спросил он после этого.

Китайцы загомонили, представляясь: вроде бы это были летчики соседнего полка той же 14-й ИАД ВВС НОАК. Им явно хотелось пообщаться – и с редкими гостями-союзниками, и со своими. Последнее было написано на их лицах настолько отчетливо, что Олег просто махнул им рукой: «Давайте». Сначала один, а затем несколько других из пришедших, кивнув, последовали его совету. Осталось двое, в которых долг гостеприимства на минуту перевесил стремление узнать, как было в этом бою, в который ушли шестеро, а вернулись четыре. Но не имея возможности общаться, чувствовали они себя настолько неловко, что, один за другим пробурчав что-то извинительное, тоже утянулись в угол. Дравшиеся рядом с ними истребители этого полка, включая того высокого скуластого пилота, которого Олег запомнил с самого первого момента на земле, показывали руками, – что с ними было. Уж это-то в переводе не нуждалось точно. 'Го и дело, они указывали на Олега с Владленом, и каждый раз все окружающие их дружно вздыхали и вздрагивали, оборачиваясь и провожая взглядами движения их ладоней.

Так продолжалось довольно долго: уцелевшим в бою парням явно хотелось выговориться. Постепенно происходящее начало вызывать у Олега некоторое раздражение. В конце концов, их пригласили на ужин и изъявление благодарностей. Если они не могут найти никого, говорящего по-русски, то уж накормить их все-таки было можно. Можно только представить, о чем говорят в родном 913-м. Штурман полка, старая «Собака», повел эскадрилью да и потерял летчика в первом же бою. И сам теперь пропал – празднует, вероятно... Молча выругавшись, Олег отставил в сторону надоевшую ему чашку и решительно встал. Владлен, молодец все-таки, сам встал тут же, не потеряв ни секунды.

– Где ваш командир? – спросил подполковник по-русски приостановивших обмен возбужденными восклицаниями и снова обернувшихся к ним китайских летчиков. – Понимаете? Чанг?

Черт, ему было даже не похлопать себя по тому месту, где располагается погон: в китайской армии знаки различия отсутствуют принципиально. Максимум, чем командир полка или дивизии может отличаться от рядового, – это ткань, из которой будет пошит его френч, да еще иногда красная повязка на рукаве. Встретивший их сначала в том туннеле китаец был староват для строевого летчика, да и держался он по-командирски – но как объяснить, что именно он им нужен?

Китайцы быстро и негромко сказали друг другу несколько слов, и ближайший из них снова улыбнулся и потянулся к чайнику. Олег чуть не взвыл от злости. Такое впечатление, что чай на этой войне расходуется в больших объемах, чем керосин. Нет, ему это надоело. Глупо было ожидать, что здесь найдется человек, знающий или русский, или по крайней мере немецкий – но это уже не его проблема. Он шагнул к двери, и летчики пригласившего их полка замахали руками, что-то возбужденно ему втолковывая. Обиделись, мол, уговаривают остаться. Ладно, еще минуту.

Шатаясь из одного угла имевшей всего два окна комнаты в другой, злясь на себя и на эту чертову войну, за считанные минуты забравшую еще несколько жизней молодых, веселых, смелых ребят, подполковник остановился у единственного, насколько он мог видеть, в этой комнате плаката, изображающего новейший советский бомбардировщик «Ил-28» во всех трех проекциях. Склонив голову набок и поглядев на короткий ряд свисающих неравномерными вертикальными столбцами иероглифов, явно дающих какие-то технические или количественные характеристики (обозначающие семерку и десятку простые крестообразные «Кии» и «Шии» сразу бросились в глаза даже ему), Олег застыл, размышляя. Конечно, в паре мест к работе художника можно было придраться, но в целом пропорции были соблюдены весьма неплохо. Плакат был явно не самодельный, а типографский, но при этом по его нижнему краю тянулась длинная, в два ряда цепочка написанных от руки цифр – уже «нормальных», арабских, и очень похожих на расчет радиуса действия с боевой нагрузкой 2 и 3 тонны. Эти цифры он узнал прежде всего по тому, что они были показаны как «2000» и «3000» и даже обведены. Возникал вопрос: почему этот плакат настолько важен, что он является единственным в этой комнате – комнате отдыха, как он понял? Да, китайцам вроде бы передают «Ил-28», и сколько-то у них наверняка уже есть. Более того, на аэродромах советского Дальневосточья их становится все больше и больше. Так что, наверное, логично, что китайские пилоты зазубривают их силуэты. Но все равно – тревожно.

Олег вспомнил подготовку «первой», названной потом «Золотой», авиагруппы «Чапаева» летом 1944-го. В тот раз вовремя полученная рядовыми летчиками информация о поступлении в войска наглядных пособий для опознания самолетов тогда еще союзников и о том, какие прозвища они используют для идентификации советских самолетов, позволила им уяснить или хотя бы просто предположить – для чего именно их готовят. Пожалуй, о замеченной детали стоит рассказать по крайней мере командиру их полка – весьма неглупому мужику и вдобавок хорошему летчику, что гармонично в нем сочеталось. В полку его, кажется, не любили, но почему именно, Олег до сих пор не разобрался. Что-то такое может во всем этом быть... Можно вспомнить, что ударная авиация северокорейцев – точнее, те разрозненные группки переданных им выведенных из консервации быстро устаревающих советских машин, которые они пытались использовать в начале войны, была сметена американскими и британскими истребителями быстро и почти без потерь. Отдельные уцелевшие еще «Ил-10» (в общей сложности то ли шесть, то ли восемь пригодных к боевой эксплуатации машин на весь фронт) время от времени демонстрировали какую-то активность в воздухе, те же «По-2» летали по ночам над вражескими траншеями, как и десять лет назад, шарахаясь от ночных «Скайнайтов» и «Тигровых Кошек»[41 - Американский ночной истребитель F3D-2 «Skyknight· (известный под прозвищем «Китенок Вилли») действовал в Корее с весны 1952 года, состоя на вооружении 513-й эскадрильи авиации морской пехоты США. Он быстро вытеснил двухмоторный истребитель F7F-3N «Tigercat», состоявший на вооружении этой же и 542-й (убыла в марте 1951 года) эскадрилий авиации морской пехоты США.]. Время от времени «По-2» добивались и чего-то серьезного – так, что черный нефтяной дым стоял в небе по нескольку дней. Решатся ли китайцы поднять в воздух свои новые бомбардировщики? Если думать, умно наморщив лоб, то в голову сразу придет, что их применение почти официально переведет войну из чисто оборонительной во что-то новое. Атаковать порты, железнодорожные узлы, крупные мосты, корабли в море – все это будет совершенно правильно с военной точки зрения. Но при этом станет именно тем, чем занимаются сами интервенты, и поэтому немедленно вызовет противодействие – в первую очередь политическое.

Пока на тех аэродромах, где базировались части советского 64-го истребительного авиакорпуса, не было ничего, что можно было бы применить для атаки вражеских наземных целей или кораблей. Ни единой бомбы, ни единой ракеты, ни подвесных систем для применения фосфора или горючих смесей. Только оборонительное оружие, только снаряды к авиапушкам: одной «Н-37Д» и паре «НР-23» или «НС-23КМ», стоящих на их машинах. Задача – прикрытие промышленных и административных стратегических объектов на территории юго-восточного Китая на мукденском направлении, переправ и коммуникаций войск КНА и КНД на территории КНДР до рубежа Пхеньян—Гензан. Если в войну вступят советские или китайские бомбардировщики, даже с расположенных за Ялуцзяном аэродромов, вроде того же Аньдуна, Мяогоу или Дапу, способные достичь большей части японской метрополии – островов Хонсю, Сикоку и Кусю, то... «Ил-28» – это сейчас, наверное, единственный ударный самолет в регионе, способный выбить американские и британские оперативные соединения в Желтом и в большей части Восточного моря. К чему такое может привести? Ну?

Жизнь, со всеми ее непростыми поворотами, научила подполковника ВВС Лисицына немножко разбираться в том, что может сделать скоростной и тяжело вооруженный ударный самолет с напичканным боеприпасами, горюче-смазочными материалами и человеческими телами боевым кораблем. Но не учитывать способность американских и британских корабельных соединений выбить до трети атакующих машин одной лишь зенитной артиллерией тоже нельзя. Более того, в непосредственной близости к берегам Кореи в море у американцев сейчас находится 9 или даже 10 авианосцев, под завязку набитых реактивными «Бэньши», «Пантерами», да вдобавок и новыми модификациями поршневых «Корсаров». А помимо них есть еще и англичане. Но все равно это реально. Один только риск попасть под удар реактивных «Илов» отожмет большую часть кораблей интервентов за островную гряду Сакисима—Окинава—Токара – и для этого не нужна даже фактическая результативная атака с каким-нибудь «Ньюкаслом», переломленным пополам 500-килограммовыми бронебойными авиабомбами где-нибудь под Анма-до или Уи-до; достаточно будет простой демонстрации. А после этого снабжать войска, ведущие активные боевые действия, американцам станет значительно сложнее.

«Более того, – Олег сунул руки в карманы и, бросив последний взгляд на неожиданный здесь плакат, начал ходить между стеной и застеленным газетами столом. – Если строящиеся с утра до вечера авиабазы на полученных Советским Союзом от Японии по мирному договору 1945 года Южно-Курильских островах и юге Сахалина войдут в строй, с них можно будет успешно работать по северной теперь половине Хоккайдо. И, разумеется, по всему Хонсю. Но это...»

Остановившись, он подумал, что даже сама мысль о том, что Советский Союз может быть прямо втянут в эту войну, тоже не была нова. Уже совсем не первый год эта мысль приходила в голову всякому, кто осознавал, что война людей, населяющих северную и южную половины Корейского полуострова, окончательно зашла в тупик. Но как именно это может случиться, предсказать было достаточно сложно – скорее всего именно потому, что такого кошмара не желает ни одна сторона. И при всем при этом появление над полем боя сделанных в Советском Союзе реактивных бомбардировщиков вполне способно такой сценарий вызвать. Коммунистический Китай связывают с Советским Союзом официально оформленные союзнические отношения, и только это удерживает империалистические державы от того, чтобы вновь превратить Поднебесную в то, чем она была последнюю сотню лет – рыхлое, разъедаемое коррупцией изнутри и агрессивными соседями снаружи огромное и пассивное тело, гниющее заживо.

Сейчас китайцы совсем другие, чем сто или даже пятьдесят лет назад, подумалось Олегу, когда он взглянул на коллег-пилотов, с усталыми и напряженно-серьезными скуластыми лицами снова обсуждающих перипетии прошедшего боя. Эти не слишком отличаются от него и его ребят. Более того, они дерутся жестче и злее, потому что дерутся за страну, с которой их связывает кровное родство. За свою страну они станут драться так, как дрались за Советскую Украину, Россию, Белоруссию и Прибалтику советские люди. Им не хватает только опыта – лишних десятков и сотен часов налета на учебных и боевых машинах, которые есть сейчас у летчиков советских полков. Но это дело наживное, если им повезет в нескольких последующих боях.

Может ли быть такое, что Китай играет в свою собственную игру на поле реального корейского и потенциального дальневосточного театра военных действий? Не на тактическом уровне, то есть обучая свои войска и кадры при помощи советских советников, получая если не новейшую, то во всяком случае вполне современную технику и копируя те военно-производственные технологии, до которых им в мирное время добраться было бы не просто. Нет, в больших, в стратегических масштабах? Как минимум просчитывая возможности, плюсы и минусы втягивания Советского Союза в войну в своих собственных интересах? Будет ли в такой войне хоть что-нибудь, кроме минусов для самого коммунистического Китая? И для нас?

Олег покачал головой, с недоумением посмотрев на непонятно откуда взявшуюся чашку с чаем в своей руке. Все равно он не понимал ни в большой политике, ни в оперативном искусстве почти ничего, что выходило бы за границы, очерченные должностью штурмана истребительного авиаполка и старшим офицерским званием, полученным им за воздушные победы и удачливость. Переговоры о мире, почти без перерыва ведущиеся в задрипанном Пханмунчжоме[42 - Диалектное произношение названия корейского городка Паньмыньчжон.] и далеком Нью-Йорке, сорвутся в очередной раз – почему-то отчетливо подумал подполковник ВВС СССР Олег Иванович Лисицын. Республику Корея и Ли Сын Мана не устроит потеря северных территорий, расцениваемых как однозначно собственных. США и отчаянно цепляющуюся за остатки своего статуса Британию тоже совершенно не устроит стабилизация обстановки с окончательным превращением КНДР в очередное коммунистическое государство с многомиллионным населением. А Китай не согласится с утратой только что приобретенного статуса государства, которое уже просто своей военной силой, десятками обстрелянных стрелковых и авиационных дивизий может заставить с собой считаться – в том числе и тех, кому такая перспектива не нравится.

А советские летчики будут продолжать гибнуть на этой войне, и останки тех, кто не сгорит в своих машинах еще в небе, навсегда останутся на маленьком кладбище в когда-то китайском, потом русском, а потом снова китайском Порт-Артуре – в Люй-Шуне. Так ведь?

– Товарищ подполковник, – позвал Владлен.

Олег поднял голову. Оказывается, его ждали уже все, включая того самого китайца, которого он про себя счел командиром этого полка – или, по крайней мере, одним из старших офицеров. Появился он незаметно и теперь стоял, разглядывая лица советских летчиков с таким выражением на спокойно-усталом, мрачном лице, которое, если бы не цвет кожи и не выдающиеся скулы, могло бы быть лицом самого Олега, постаревшего еще лет на пятнадцать. Да. Пора было идти.

Узел 5.0

22 февраля 1953 года

Если глядеть на календарь, то прошло еще сравнительно немного времени с того момента, как Алексей Вдовый, капитан-лейтенант советского флота и военный советник при флагманском минере ВМФ КНДР, прибыл на театр военных действий. Но этот срок, казалось, растянулся на многие месяцы – так много в нем было событий.

Нет, рутины, разумеется, тоже хватало – ее всегда хватает на войне, если ты не героический разведчик в тылу врага, как бывает в кино, а обычный офицер не очень высокого ранга, делающий свое дело. Рутиной были бесконечные разговоры с собственно флаг-минером о минах заграждения, минных защитниках и торпедах, которые поставляются в Корею либо планируются к поставке, а если не поставляются и не планируются, то почему это возмутительное обстоятельство имеет место и как с ним бороться. Последнее, в значении «вы нам должны!», звучало в речах корейца раз от разу все отчетливее.