Будет ли в нем семья?
Пора просыпаться моим домочадцам. И они уже проснулись. Мама мужа всегда встает первой. Старшая женщина в доме, но в роли добровольной слуги, уступающая всем лидерство. Так не было заведено испокон веков. Но так установилось в нашем доме. Я в последнее время позволяла себе нежиться в постели до последнего, но вскакивала сразу же, как только слышала ее шаги. Когда мы встречались, она не смотрела на меня, опускала глаза, понимая, что живет в доме, где иные законы времени, иные вещи. В своем закрытом взгляде она хранила свои устои, другое понимание вещей и отношений.
Но одновременно с полным осознанием своей силы и молодости, которыми я наслаждалась много лет, я чувствовала, что мой дом меня подавляет. Как могло такое случиться? Может ли быть иначе? Я строила свой дом пятнадцать лет, но он начал мной управлять? У меня есть, была, своя комната. Она же и моя тюрьма в последнее время. Я ее любила, но в последнее время плохо за ней следила. Она меня начала стеснять. Я пыталась вырваться за ее пределы с помощью книг, вина, телевизора, фотографий и дел, но как-то не совсем успешно.
Все кажется таким фальшивым.
Карнавал вокруг не прекращается ни на минуту. Все в масках. Человек с голым лицом – чужак. Его толкают со всех сторон сказочные герои. Морды животных и люди без лиц пытаются привлечь внимание к себе. Они творят жизнь, в которой нет долга, достоинства, чести и ответственности.
Тем, кто без масок, тут же предлагают их. Кто-то снимает свою и отдает. На его же лице остается еще одна личина, еще более ужасная. Многие меняются лицами при совместной жизни. Даже дети примеряют тряпки, бумагу, пластмассу и фольгу на свои чистые и наивные личики. Старики, столкнувшись в слабости и болезни со своим лицом, стремятся закрыть его хотя бы обветшалыми кусками крашенного картона и ветоши. В храме, на работе, перед сном, на экране телевизора – все играют, фальшивят и скрывают то, чего, вероятно, никогда и не знали. Некоторые не осознают, что они прячут свое лицо, так как носят маску давно и она приросла, изменив личность под себя.
Некоторые усердно ищут свое Я, не снимая, по незнанию, с себя весь этот хлам и не очищая душу от лжи.
Но вот и маска смерти мелькнула! Она остужает веселье, меняет не только чувства и мысли ее обладателя, но и состояния тех, кто увидел ее со стороны. Изнутри ощущают ее и ведут сами себя в преисподнюю, отражаются в лицах наблюдателей и видят свое отражение в других как в зеркалах, распространяя себя в первую очередь среди своих близких, детей и внуков.
Быть открытым, искренним и естественным считается неприличным, словно быть голым, что простительно только маленьким детям в бане и на пляже.
Кто-то в порыве страсти споткнулся и приоткрылся, что сделало заметным его страдание – состояние и переживание, причиняющее боль от раны, гибели или смерти.
Сама жизнь под маской многим невыносима, особенно если она надета не по своей воле, например, в момент страшного события.
Привычка носить маску стала сутью души – чуждое приросло к сокровенному и стало частью лица.
Бесконечное множество скрытых трагедий людей, впадающих в несчастье по ошибке, тогда как изначально они были наполнены и пропитаны природной чистотой и маленькой семейной славой.
Мирра приоткрыла глаза и увидела себя над облаками. Земля осталась внизу, глубоко от нее. С каждым мгновением она удалялась от ее жизни. Казалось, она улетает от самой себя. Заложило уши, заныли суставы в плечах и в руках. Она набросила на себя тонкую шаль, и кажется, согревалась.
В аэропорту суетились люди, двигались лестницы, мелькали переходы, мельтешили ограничения, указатели и правила, все немного отвлекло Мирру. Физические проблемы облегчают боль души. Когда же самолет оторвался от земли и все немного успокоилось, вновь пришли воспоминания и состояния, которые сложно назвать жизнью. Мир переживается словно во сне. Прежнее окружение – дети, дом, мама мужа, автомобиль и дела, словно в тумане душу с ее сердцевиной окружила толстой оболочкой пустота. Ее крик миру не слышит никто. Люди прячут головы в свои дела. И даже если кто и слышит, по лицу невозможно понять, что понимает.
Одиночество.
Одиночество в комнате с портретами родных людей и умерших предков. Комната для истории семейного древа и корней. Полумрак, а единственное окно затенено летом большими деревьями сада. Осенью листья осыпаются и света прибавляется.
Мирра сидит в просторном кресле комнаты и одновременно в кресле самолета с закрытыми глазами. Она бы свернулась калачиком, если бы можно было, но сейчас только так – слегка сгорбившись и склонив голову, охватив себя руками, узлом переплетенными с шалью.
Комната с портретами бабушек и дедушек, матери и отца, дяди, детей…
Вновь навязчиво приходит уже знакомое сновидение со степью, ветром и худосочными стеблями травы под свинцовым небом. Мирра идет медленно и не знает, куда идти. Все вокруг одинаково, глазу не за что зацепиться. Бог убрал все привлекательное и манящее. Она поворачивается спиной к ветру, гонимая всем миром, склонилась, подобно трепещущей на ветру траве.
Спина начинает замерзать, и наваливается страх умереть от холода. Надо идти, идти и бежать куда-то от этого страха, стремиться туда, где его нет, в особое место, где можно спрятаться от трепета в душе. Рука тянется сорвать сухие тонкие стебли травы, прижимает их к груди. Собрала и остановилась. На коленках пытается уложить собранное смятое сухое богатство за подкладку плаща. Руки не слушаются, а ткань, такая крепкая и очень красивая в сравнении с мертвой и хрупкой травой, сопротивляется…
Не будем подробно рассказывать, как наша героиня все же утеплила свой модный плащ тонкими стеблями травы и надела это одеяние на дрожащее тело. Вот она уже в нем движется в темнеющей степи на согбенных ножках, словно бабочка, что ищет убежище перед зимней спячкой.
Возможно, вам, мой уважаемый читатель, жаль ее, как и мне, а данная сцена навевает грусть, что отвращает от текста моей повести. Но прошу вас, не покидайте ее. Так как она, я уверен, преодолеет все испытания судьбы.
Настойчивый запах еды разбудил Мирру. По салону самолета разносилась пища и напитки. Другие пассажиры уже активно их поглощали. Что-то поставили и перед Миррой. Выпила что-то, откусила что-то и она. Потом, обхватив горячую чашечку двумя руками, вновь прикрыла глаза и ушла в свои мысли и чувства.
Весь мир – пустынное и холодное поле, нет никого и ничего, только ветер подсказывает направление. Как долго она идет в пустоте и одиночестве? Где выход из этого безвременья? И есть ли он? Темнеет в бесконечном поле жизни.
Но вот вспыхнула точка на горизонте – она, мерцая, взбудоражила сердце.
Чья-то живая душа греется у огня.
Мирра ускорила свой шаг и даже порой немного бежит, спотыкаясь в ночи, падая и поднимаясь, не спуская глаз с живого огонька. Страх неизвестности порой возникает в ее душе, но быстро сменяется надеждой на лучшее, надеждой на тепло и уют дружественной беседы.
У костра сидит седой человек с широкой спиной и кормит огонь масками деревянными, бумажными, пластмассовыми, железными, волосатыми и лысыми, красочными и не очень, большими и мелкими, человеческими, масками животных и другими, непонятными с первого взгляда. Она остановилась в темноте, не смея подойти.
– Я давно жду, – промолвил он, слегка повернув голову. – Подходи и присаживайся, дом твой теперь здесь.
– Кто вы? – так тихо произнесла она, что порыв ветра совершенно стер ее голос.
– Я услышал твой крик, – отчетливо произнес седой человек.
Мирра обошла согретую огнем полянку с другой стороны и рассмотрела лицо хозяина очага. Он был похож на того идеального человека, что много раз предвосхищала она в своем воображении, и у него мечтала получить совет и поддержку. Его белая борода у костра светилась, длинные волосы растрепал ветер по высокому лбу, а темные цепкие глаза щурились от неровной улыбки, и ее нельзя было назвать только доброй. В ней были и горечь, и усталость от опыта, и уверенность хозяина настоящего, прошедшего и будущего времени жизни, и обреченность тем, что больше некому помогать Мирре.
– Будущее уже наступило, – сказал он.
Колени подогнулись, и Мирра присела на согретую землю. Усталая, замерзшая, изуродованная страхом и ночью.
– Я,.. – хотелось ей что-то сказать, но другие слова исчезли.
– Я все о тебе знаю, – сказал хозяин костра, – ты бездомная женщина, что бросила семью.
– Нет,.. – хотела сказать Мирра, но голоса не было.
– Тебе тоскливо и неопределенно! Ты потеряна…
– Да, – попытался вырваться звук из глубины сердца, но утонул в слезах.
«Какое оно, мое наступившее будущее?» – подумалось ей.
6. Будущее уже наступило
Будущее наступает в скрытых от нас измерениях мира, и только потом мы его осознаем и проживаем.
Самолет мерно гудит на большой высоте. Пассажиры давно успокоились и привыкли к полету.
Мирра настойчиво пытается заглянуть в будущее. Увидеть бы себя лет через двадцать.
Она находит в себе силы пофантазировать. Отпускает воображение на свободу, словно застоявшуюся лошадь, но такая воля навевает необъяснимую грусть, вызывает робость и даже страх. Не может понять этот страх и назвать его. А он стоит толстой стеной, нависает темной тучей, разверзается безобразной ямой, холодной пропастью, леденящей бездной перед будущим.
И несмотря ни на что, она чувствует приближение мерцающего миражом грядущего. Какая она в нем, какие в нем другие родные ей люди? Предстоящее близится словно неминуемое, большое и гораздо старше нее существо, а она, словно ребенок, стоит и не может шевельнуться. Она вызвала это существо и теперь уже и сама не рада, что оно появилось и надвигается на нее неотвратимо.
Ей сейчас столько же лет, как и ее рано умершей матери. В душе чувство детства так живо и ощущаемо всеми клетками тела.
Но это уже будущее. Пустой дом. Дети мои покинули его и живут своей жизнью где-то за его пределами.
Муж Асхан возится с повзрослевшим ребенком той, другой женщины. Он стар и с перекошенным лицом. Частично парализован? В его теле отпечаталась неудавшаяся жизнь и надвигающаяся смерть. Торопится успеть задуманное и пытается передать свои дела сыну, рисует схемы и цифры на большом листе бумаге синим фломастером, старается рассказать о своей торговой империи, вызвать восхищение в глазах сына. Но подросток не готов, он испуган, боится ответственности, просит отца передать все дела старшей сестре.