Солдатская баллада о войне

Недалеко стонал от боли батальонный,
Просил добить его, жить больше не хотел.

Он много дней в плену, испытывая муки,
Примеры стойкости солдатам преподнёс.
И дядя Ваня снова, взяв его на руки,
К своим с большим трудом, но всё-таки донёс.

В санчасти врач позвал всех для переливаний,
Кровь командиру срочно редкая нужна.
Её нашли у одного лишь дяди Вани,
Солдатской кровушкой скрестила их война.

А год спустя он батальонного увидел,
Когда их полк переводили в Петроград.
Полковник в звании, он, из машины выйдя,
Отдал солдатам честь, как будто был парад…

Вполоборота генерал к ним повернулся,
Сказал посыльного поближе подвести.
Взглянул внимательно, внезапно отшатнулся:
«Иван? Голубчик, да неужто это ты?!»

«Так точно, ваш-выс-бродь. Иван я. Этот самый.
Тотчас по вашему приказу приведён».
«Я не терплю в солдатах этакого срама,
Ты в грязном, рваном, весь избит и измождён».

Распорядился генерал отмыть солдата,
Обмундировку выдать чистую ему.
Дать отоспаться, обойтись с ним непредвзято.
«Иван, – сказал он, – я с утра тебя приму».

Они ушли, но дядя Ваня был расстроен,
Он ведь хотел замолвить слово за коня.
Душа страдала, мозг одним обеспокоен:
«Каурый, как ты там и ждёшь ли ты меня?»

И эти мысли, захватившие всецело,
Смогли уверенней момент свой оценить.
И дядя Ваня попросил штаб-офицера
Найти коня, и накормить, и напоить.

Произошедшее страдания затмили,
Куда девался его давешний запал?
Пусть кости ныли, раны свежие саднили,
Он в эту ночь, не тратив силы, крепко спал.

А утром рано дядю Ваню разбудили,
На завтрак шницель был и сдобная стряпня.
Потом в конюшню генеральскую сводили
И подвели к нему каурого коня.

Каурый фыркал кромкой губ, уздечкой брякал,
Глазами крупными нутро души пронзал.
И дядя Ваня от увиденного плакал,
А конь ему лицо и раны облизал.

Штаб-офицер провёл посыльного по залу,
В конце за дверью был рабочий кабинет.
Согласовав, его пустили к генералу
И попросили рядом сесть на табурет.

Взгляд генеральский оторвался от бумаги,
Рука его прошлась слегка по седине.
Встал, подошёл, остановившись в полушаге,
Сказал оставить их двоих наедине.

Потом приблизился вплотную к дяде Ване,
А тот, вскочив со стула, поднялся во фрунт.
Солдаты оба, независимо от званий,
Они стояли молча несколько секунд.

Держа руками генеральскими за плечи,
Он по-отцовски стиснул их, что было сил.
Так просто-запросто порадовался встрече
И, посмотрев в глаза внимательно, спросил:

«Иван, ты с кем теперь? Прости за ностальгию,
Я по германской помню мужество твоё».
«Я, ваш-выс-бродие, воюю за Россию».
«А я воюю за Отечество своё».

Он дяде Ване задал несколько вопросов,
Все в основном касались лично лишь о нём.
А про семёновских заметил кровососов,
Мол, мало выжечь этих нелюдей огнём.

Знал генерал, что не попутно вместе с теми,
Кто призывал народ к войне с броневиков.
Так подошёл он и к главенствующей о теме,
Но не имел в виду одних большевиков.

И, подойдя к столу спокойными шагами,
Рукой придвинув папку, вытащил пакет,
Сказав, что: «Люди не рождаются врагами,
Давай обсудим, каким будет мой ответ.

Братоубийства сам я лично не желаю,
Здесь против красных разношёрстный контингент.