Афганистан. Честь имею!

Глаза… Посмотрите на его глаза. Они серьезные. На всех, даже детских фотографиях – серьезные. У него и отношение к жизни было иное, чем у всех его одноклассников, – более серьезное, основательное.

Мама Вадима Елена Львовна растила его одна. Так уж сложилась личная ее жизнь. Да бабушка, Любовь Петровна Абкина, помогала, заражая внука своим оптимизмом, передавала свою любовь к Родине, большую жизненную энергию.

Рос Вадим послушным, но далеко не идеальным, как все его сверстники… Как все пацаны, играл в «войнушки» и в «костры». Мог и на уроки не пойти. Правда, всегда признавался в этом и утешал мать: «Мама, я ведь способный, все равно „пятерку“ получу». И смеялся. Ну как на него сердиться…

А учился он действительно хорошо. За первые три класса в школе № 64 получил похвальные листы за отличные успехи. У него было три страсти: спорт, чтение книг и музыка.

Занимался плаванием в бассейне стадиона «Динамо», потом в школе № 2 Олимпийского резерва – легкой атлетикой, а позже увлекся прыжками с шестом. У него была заветная мечта: взять четыре метра. Три девяносто он брал. Даже три девяносто пять. Четыре метра были как заколдованные.

– Вернешься из армии – перепрыгнешь, – сказал Вадиму его тренер Юрий Яковлевич Викторов. Ему нравилась настойчивость и упорство юного прыгуна.

– Перепрыгну, можете не сомневаться, – сквозь зубы бросил, зачехляя шест, Вадим.

У него были любимые писатели – Цвейг, Хемингуэй, Ильф и Петров.

Елена Львовна вспоминает: «Если в соседней комнате раздавался время от времени звонкий смех, все знали: Вадим перечитывает – в десятый или двадцатый раз – „Золотого теленка“ или „Двенадцать стульев“. Он заражал своим стремлением читать все подряд всех одноклассников».

Наташа Литвиненко: «Я читаю Ильфа и Петрова – мне, честно говоря, не очень смешно, а он прямо-таки заливается. И рассказы Цвейга мне не нравятся. А вот Хемингуэя он для меня открыл. Посоветовал однажды: прочти „Прощай, оружие“. Это произведение потрясло меня. Он у нас был вообще самый начитанный в группе. Учился на „отлично“. Память у него была феноменальная».

И, наконец, третья его страсть – музыка. Рок-музыка. По части музыкальных групп он был ходячая энциклопедия. Но что интересно: любимыми песнями были, в отличие от рок-песенников, наши, спокойные, задушевные: «Есть только миг» и «Девять граммов в сердце» из кинофильма «Белое солнце пустыни». Он здорово играл на гитаре, и ребята всегда просили его исполнить любимые песни под гитару.

Как-то в группе зашел разговор о том, как, кто и почему решил поступать в институт физкультуры. Оказалось, что не из-за спорта, не из-за любимых прыжков пошел в институт Вадим Миронов. Из-за детей. Он так и сказал: «Из-за детей, хочу, чтобы всегда рядом со мной были дети». И во дворе все своих малышей на него оставляли, знали, что с ними ничего не случиться, если они с Вадимом.

Видно, эти прыжки с шестом и сыграли свою роль в выборе воинской профессии. Полет при прыжке с шестом длится несколько мгновений. За это время прыгун переживает целую гамму противоречивых по своей сути чувств. Он идет в атаку на высоту, планка – его враг…

Глядя на подтянутую, спортивную фигуру призывника, члены комиссии райвоенкомата были единодушны: в команду 33 – воздушно-десантные войска.

Учеба в учебном подразделении в городе Печоры Псковской области пролетела быстро. Перед выпуском из «учебки» он написал второй рапорт на имя командира учебного подразделения, в котором просил направить его в Афганистан. В первой просьбе ему категорически отказали. В его личном деле было записано, что он один у матери. Но он все-таки настоял на своем.

Невыносимой пыткой для него было учить молодых солдат и отправлять их в Афганистан, а самому оставаться.

Уже потом, получив боевое крещение, он писал двоюродной сестре Ирине:

«…не знаю, поймешь ли ты меня, но все пути назад закрыты. Я пошел добровольцем. Пойми, трудно быть подонком и подлецом по долгу службы. А кем я был полгода, когда учил своих курсантов, которые должны были идти „за речку“? И как смотреть в глаза – беспокойные, полные упрека – их матерей, приезжавших провожать своих сыновей? Я не мог, не мог остаться в Союзе. Я корил бы потом себя всю оставшуюся жизнь. Помнишь, тот мальчишка, о котором я тебе писал, погиб. Это было уже слишком…

Зато теперь моя совесть чиста.

Главное, матери не говори об этом. Я ей пишу, что езжу по командировкам, как художник…»

Писал и другие письма:

«У меня все в порядке, из подразделения не выхожу. Заделался писарем – так что теперь штабной человек. Тебе обо мне нечего беспокоиться. Похудел, правда, на 15 килограммов, но ничего, приеду, ты меня откормишь».

Елена Львовна, конечно, не верила в его штабную жизнь. О своей другой жизни, полной смертельной опасности, он писал друзьям, двоюродным сестрам. С обязательным постскриптумом в конце: «Без права передачи маме».

Матери все же пришлось написать правду: «Подумаешь – Афганистан. Да что тут страшного… Сижу целыми днями, магнитофон слушаю – у нас тут общий „Шарп“. А бои… Так это дело добровольное…»

Лишь много позже она узнала, что вместе с отрядом Вадим по несколько раз в месяц отбивал атаки душманов, что по возвращении на базу валился с ног от усталости, но отдохнуть как следует не успевал – нужно было готовиться к новому выходу, а значит, и к бою.

Письма, письма, письма… Он писал много и многим. Разные по стилю и содержанию. Но всегда искренние, теплые, заботливые – любимой маме. Такие же нежные, но более суровые – двоюродной сестре, огромные, по пять и больше страниц – Наташе Литвиненко, однокурснице. Нет, она не была девушкой Вадима. Просто хороший, добрый товарищ. Они переписывались. Он так и не успел познать светлое и таинственное чувство любви. Это страшно – умереть, не познав любви…

Идти в тот последний бой его отговаривали все друзья и товарищи: «Вадим, ты домой готовься, молодых полно. Ты свое отвоевал». Но он пошел.

В одном из последних писем сестре он писал:

«Ты помнишь „По ком звонит колокол“ Хемингуэя? Мне кажется, что если он по ком-то звучит, то еще не значит, что не по тебе…»

Наташе Литвиненко:

«Завтра рано утром я ухожу. Я очень долго ждал этого дня. Целый месяц страдал от безделья. Тут такая тоска… Парни, с которыми вместе служили в Союзе, прислали письмо с „Севера“. Страшное письмо. Некоторых из тех, с кем договорились встретиться после службы, нет в живых…»

Он уходил в последний бой, твердо веря в свою звезду. Какая смерть? Этот бой последний. А там – домой.

Через неделю ожидали выхода приказа об увольнении в запас воинов его призыва. Он уже приготовил парадный китель с боевыми наградами.

«Дембельский мундир» вместе с документами и личными вещами передал матери лейтенант, привезший тело Вадима домой. Пряча глаза, стараясь избегать материнского взгляда, он рассказал о его гибели:

«Пуля попала ему в голову. Уже кончен был бой, уже сложили оружие бандиты, уже облегченно вздохнули наши парни… И тут – автоматная очередь… Через мгновение перестало биться большое, чистое и доброе сердце. Через полтора месяца ему исполнилось бы двадцать лет.

Это была единственная потеря нашего подразделения в том бою».

Произошло это у высоты с отметкой 729, на юге Афгана.

Спустя девять дней после гибели Вадима домой пришло письмо оттуда… Его письмо. Письмо сына, которого уже не было в живых. Письмо медлительнее пули…

В 64-й школе, где учился Вадим, третьи классы соревнуются за право носить имя Вадима Миронова. На фасаде школы – памятная доска. Возле установленного в школе портрета – всегда цветы. Его имя увековечено на памятнике студентам института физкультуры, погибшим в Афганистане.

На броне одного из бронетранспортеров подразделения, где служил Вадим, было начертано его имя. Его автомат вручался лучшему воину подразделения. Так решили его боевые друзья и командиры.

«Уважаемая Елена Львовна. Пишет Вам замполит подразделения, лейтенант Эльданиз Ибадов. Я понимаю, Елена Львовна, Вашу скорбь и разделяю ее вместе с Вами. Для всех нас, знавших Вадима, это огромная потеря. Ощущение, будто самого близкого человека лишился.

А ведь так оно и есть. Вадим был всем нам братом – кому старшим, кому младшим… Мы с ним сдружились, сблизились, как братья. Человек он был большой души. И специалист высочайшего класса – второго такого нет в подразделении. Командиры ссорились из-за него – каждому хотелось, чтобы Вадим на выходе был в его группе. Вот такой наш Вадим».

Начиная с 1988 года на стадионе или в манеже института проходят ежегодные соревнования по легкой атлетике среди спортивных школ Краснодарского края на приз памяти Вадима Миронова. Он мечтал вернуться, доучиться и стать тренером.

В 1987 году режиссером-документалистом В. А. Домбровским был создан фильм «До свидания, целую. Вадим», который получил на смотре главный приз.

Грамоты, боевые награды, письма. Его, ему… о нем. Невозможно повернуть вспять время. Не могут принять его смерть ни мать, ни сестра, ни Наташа, ни бывшие одноклассники, однокурсники Вадима – все, кто его знал.

Остается одно – память.

Третьего мая 2010 года ему исполнилось бы 43 года.

Мама, Елена Львовна, будет ждать гостей. Накроет стол и будет ждать. И они придут, приедут, прилетят, друзья Вадима.

Этот день рождения – день памяти Вадима Миронова.

А Елена Львовна постоянно носит на руке часы Вадима, те самые, которые были на руке сына в том, последнем бою…