Афганистан. Честь имею!

Из воспоминаний Василия Тропина

«Вспоминая Владимира Удовиченко, заместителя командира батальона, можно сказать, что он – Человек с большой буквы. Как солдаты срочной службы мы его очень уважали. Смерть всегда выбирает лучших из нас. 24 октября 1987 года стал черным днем для нашего батальона.

В тот день на ЦБУ поступило сообщение о том, что группа под командованием Владимира Удовиченко, заместителем которого в этот день был Анвар Хамзин, попала в засаду и ей необходима помощь. Группе Удовиченко и Хамзина было приказано прорываться самостоятельно. Посланные в район боя вертолеты не смогли поддержать их огнем из-за того, что ребята находились в эпицентре „духовских“ атак. Только расположенная по соседству группа лейтенанта Тура своим огнем оттягивала на себя часть душманов. Позже на помощь была послана тяжелая броня, но время было потеряно. Даже объединенными усилиями двух групп не удалось пробиться к дувалу, в котором находилась группа Удовиченко и Хамзина. Они, имея только стрелковое оружие, не могли противостоять превосходящей по численности банде мятежников, на помощь которой постоянно стягивались дополнительные силы из близлежащих кишлаков…»

Из воспоминаний старшего лейтенанта

Анвара Хамзина

«В начале октября 1987 года „хадовцы“ обратились к нашему командованию за помощью в уничтожении этой группировки. Выбор комбата остановился на моей роте, и на следующий день для полусотни разведчиков началась предметная подготовка. Общее командование было поручено майору Удовиченко, а меня назначили его заместителем.

Изучив карту и местность, мы решили встретить „духов“ в 4–5 км от Кандагара, в заброшенном кишлаке. Пройти мимо него они никак не могли – дорога была единственной.

23 октября, ближе к концу дня, через Кандагар прошла внешне самая обычная колонна: два затянутых тентами „Урала“ в сопровождении двух „бэтээров“.

Едва успевшие проскочить по светлому времени машины остановились, как бы на ночь, на первом под Кандагаром посту советских воинов. „Духовские“ наблюдатели, если они сидели на окрестных горочках, вряд ли могли что-нибудь заподозрить – таковы были общие правила для всех наших колонн.

Лишь с наступлением кромешной темноты начались превращения. Из кузовов машин один за другим повылезали разведчики. Размяли затекшие ноги. После короткого ужина еще раз проверили оружие, подтянули снаряжение.

Несмотря на небольшое расстояние до места засады, 7–8 км, шли почти четыре часа. Земля в этом районе буквально нашпигована минами – и своими, и чужими. Двигаться приходилось, руководствуясь каким-то особым чутьем, по крутым склонам, по неудобным участкам, где минировать никому в голову не придет. К полуночи вышли на последнюю горку. За ней, весь в разбитых дувалах и заброшенных садах, лежал кишлак Кобай.

Еще два часа ушло на прочесывание. И только потом лейтенант Саша Тура с группой в 20 человек остался прикрывать нас на этой горке. А мы с майором Удовиченко и 18 разведчиками спустились в кишлак и заняли два дома на окраине, между которыми шла дорога. План казался нам неплохим: бесшумно снять „духовские“ дозоры, огнем из всего оружия уничтожить основные силы моджахедов, а затем уйти под прикрытием группы Саши Тура.

Рассвело в начале шестого, прошло еще около полутора часов, прежде чем мы увидели первых людей. Если бы не автоматы за их плечами… Я подтолкнул Бахадыра: „Давай, Наимов, действуй!“.

Он и наводчик из ХАДа вышли из укрытия, приблизились к „духам“ и заговорили по-афгански, приглашая подойти поближе к нашему домику. В мгновение эти двое были сбиты с ног, обезоружены и связаны.

То же самое было проделано и со второй парой „духовских“ разведчиков. Не оказала сопротивления и третья пара. Но при обезоруживании следующего дозора один из „духов“ остался на месте; заподозрив неладное, он успел сорвать с плеча автомат и дать очередь.

В считанные секунды „зеленка“ ощетинилась яркими вспышками. Еще не зная точного расположения разведчиков, „духи“ били из оружия наугад, на звук только что прогремевшей очереди. Оказалось, что и „духи“ охотились за нами.

Наимов вместе с наводчиком из ХАДа кинулись к проезжавшему трактору с прицепом, чтобы подогнать к группе и увезти ее под спасительную защиту горочки. Там, замаскировавшись и не вступая в бой, находилась группа Саши Тура.

– Уходим! Быстрее! Все за мной! Пленных с собой. Подтягиваемся к трактору…

Но считанные метры оказались непреодолимыми. Перед разведчиками встала сплошная стена свинца. Первым упал Бахадыр. Я понял, что дальше бежать бессмысленно. И группа, едва выскочив из домов, прижалась к глинобитным дувалам.

„Духи“, обозлившись, что группа ушла с открытого места под прикрытием дувалов, сосредоточили массу огня на телах Наимова и наводчика, которые уже не ползли и лишь часто вздрагивали: их подбрасывало попавшими пулями, рвавшими плоть и одежду.

Бой развивался стремительно. Огонь оставшихся 18 стволов был страшен. В этой мясорубке невозможно было прицелиться. Спецназовцы просто водили прыгающими в руках автоматами по беснующемуся в двух метрах людскому месиву. Прямо внутри этого клубка звонко рванули две Ф-1, поднимая пыль и какие-то ошметки. Через несколько минут атака „духов“ захлебнулась.

Воспользовавшись передышкой, мы выяснили, что один из домов, где расположилась наша группа, прилепился к глинобитному дувалу, по другую сторону которого рос сад. В этом доме находились Володя Удовиченко, врач Вася Чекин, радист Ваня Ошомок и еще восемь разведчиков. Через извилистую проселочную дорогу стоял наш домик, в котором укрылась моя группа в семь человек. Только мы успели переброситься парой фраз с майором Удовиченко, как после какой-то гортанной команды „духи“ открыли по нам бешеный огонь из автоматов.

Мы образовали круговую оборону. Сквозь треск автоматных очередей раздался еще один гортанный выкрик, по которому „духи“ снова бросились в атаку, на этот раз охватывая нас полукругом. Но „карманная артиллерия“ сработала четко: разрывы ручных гранат следовали один за другим, каждый раз укладывая на землю по 3–4 человека из атакующей цепи.

К нашему дому удалось подобраться только троим, которые затаились за стеной вне зоны видимости. Остальные „духи“, потеряв человек тридцать, откатились за ограду сада. „Саня, за мной!“ – крикнул я и рванул по коридору. В проеме показался „душара“ и бросил гранату. Я тут же срезал его короткой очередью, и мы с Саней упали на пол. Не успела осесть пыль, как оглушенный взрывом Серендеев подбежал к двери и, высунув руку, бросил наружу свою „эфку“. Выждав, мы перепрыгнули через труп и одновременно ударили из автоматов в противоположные стороны, стоя спиной к спине. С двумя оставшимися „духами“ тоже было покончено. Вернувшись в дом, я услышал, что ранен Колесников. Валера Лобов, наш санинструктор, перевязал рану, вколол промедол и хотел оттащить подальше от окна, где Колесников устроил небольшую амбразуру. Но Витя отказался и залег у своего пулемета.

У соседей дела обстояли хуже. Был убит Слава Горобец – пуля попала ему в голову, двумя пулями в грудь тяжело ранило Володю Удовиченко – он уже умирал на руках у ребят.

Уже после боя оставшиеся в живых ребята из группы Удовиченко говорили, что ясно слышали за дувалом английскую речь, тотчас дублировавшуюся на афганском. Участие американских советников было подтверждено позднее и агентурными данными наших комитетчиков, работавших с МГБ Афганистана.

Наше спасение пришло с мощным танком, который быстро заставил замолчать пулемет и безоткатки „духов“. Под его прикрытием за нами подъехали бронетранспортеры. Так закончился этот бой, в котором мы воевали против более чем 200 душманов – только перед нашими домиками их лежало около сотни. „Духи“ лишний раз убедились, что спецназ умеет воевать и предпочитает смерть плену».

Навсегда девятнадцатилетний

Горячий песок, раскаленные камни в горах. Жарко! Мучает нестерпимая жажда. Да, лето в Афганистане не похоже на наше. Когда у нас дурманяще ароматно пахнут травы под ласковым солнцем, под вечер приятная прохлада делает тебя невесомым, а сверчки и лягушки заводят свою привычную симфонию, – здесь солнце палит безжалостно и нестерпимо. Руки помимо воли тянутся к фляжке.

Тогда, 24 июня 1981 года, идя с товарищами в очередной раз на «боевые», Гера, естественно, о смерти не думал. Моджахеды появились перед разведчиками неожиданно. Против небольшой разведывательной группы их было многовато. Но разведчики смело приняли навязанный бой. Прицельным огнем из автомата Гера заставил духов залечь и тем самым дал возможность своим боевым товарищам развернуться для боя.

Этот бой, в котором душманская пуля остановила сердце Германа Горяинова, навсегда оставил его девятнадцатилетним.

Судьба. Какое емкое слово. Многие верят в нее. Ибо она преподносит радости и невзгоды, счастье и горе. За судьбой Германа – бессмертие.

Мама Германа, Людмила Андреевна, пишет, что с детства сын был окружен любовью и заботой ее родителей, братьев и сестер. Он очень любил всех и все его любили, но самым обожаемым человеком у него была, конечно, бабушка Панна Николаевна.

В школу Гера пошел уже когда семья жила в Казахстане, в городе Талды-Курган. Потом, в 1973 году, семья вернулась в Новосибирск, и Гера продолжил учебу в школе № 119. С ребятами он сходился очень быстро, «потому что был с юмором, никогда никого не обижал».

«Во всех делах Герман был спокоен и решителен, – вспоминает классный руководитель Милодора Федоровна Николаева. – Душевный, чуткий, отзывчивый товарищ. Честный, вежливый человек».

Таким он и остался в памяти друзей и одноклассников. Любили его в классе не только за смелость. Как никто другой, Герман умел находить общий язык с совершенно разными по характеру людьми. Ни под кого не подстраивался, мог любому в глаза сказать то, что о нем думает. И это не обижало, друзей от этого не становилось меньше.

В любой группке, на которые обычно разбивается по интересам класс, он был своим. Часто ли встретишь парня, которому доверяются девичьи тайны? А ему доверялись. Девчата советовались с ним, зная: поймет, никому не расскажет. Была ли у него самого тайна – первая любовь? Никто не знает.

Гера серьезно увлекался борьбой: самбо и дзюдо. В спортзале он становился удивительно хладнокровным и расчетливым, резким, быстрым в обдуманном риске, а если проигрывал, то долго не мог успокоить свое самолюбие. Изматывал на тренировках и себя, и своего друга, соперника и напарника Сашу Кашеутова. Звание кандидата в мастера спорта по дзюдо обязывало.

Там же, в спортзале, на тренировках и соревнованиях Герман познакомился с курсантами Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища. Много расспрашивал, узнавал новые интересные для себя подробности армейской жизни. Возможно, уже тогда он и сделал свой выбор: учиться после окончания десятилетки нелегкой, но такой необходимой профессии – Родину защищать.

Неудача на вступительных экзаменах сначала обескуражила его, а потом заставила искать другой путь к заветной цели. Герман поступает в топографический техникум. Может, с отчаяния, может, хотел что-то самому себе доказать. Мечта о военной службе, офицерской карьере завладела им настолько, что, проучившись полгода, он оставляет техникум, поступает на работу на Новосибирский завод конденсаторов, ждет призыва в армию, чтобы потом из армии, испытав тяжесть солдатской службы на собственном опыте, вновь поступать в военное училище вне конкурса.

Из армии писал мало. Больше писал о зеленой весне в Афганистане, о том, какой бедный и забитый народ живет там. О себе вскользь: «Занимаюсь спортом. Есть временный спортзал и ковер». Как бы извиняясь за сухость и краткость письма, в конце дописывал: «Здесь ничего страшного нет. Переживать за меня нечего…» Потом был тот бой, последний, письмо замполита отряда: «…погиб при выполнении своего солдатского и служебного долга при оказании интернациональной помощи народу Афганистана… Спасибо за воспитание сына… Вы можете по праву гордиться Германом…»

Директор школы № 80, в которой Герман закончил 10-й класс, Александр Валентинович Гладилин, говоря о Германе, вспомнил одну восточную мудрость: «Хочешь жить годы – сей просо, хочешь жить десятилетия – сади деревья, хочешь жить вечно – учи детей». Эта мудрость своим крылом коснулась и Германа, который подолгу возился с мальчишками в секции спортивной борьбы, обучая их премудростям борьбы.

Удивительное чувство гармонии исходило от Германа Горяинова. Всем он запомнился своей простотой, чуткостью, как малышам, так и взрослым.

Об особом отношении к нему говорит «Неотправленное письмо другу», написанное его одноклассниками. Вот этими, взрослыми уже, девочками и мальчиками. Мы приводим его полностью, в нем человеческая мудрость и любовь к другу.

Неотправленное письмо другу

Посвящается Герману Горяинову

«…Как быстро летит время! Нам уже за 40. Нашим детям уже по 18. По 18, как и тебе тогда.

Чаще и чаще мы оборачиваемся назад, туда, где осталась наша юность, туда, где навсегда остался ты. И только сейчас, став родителями взрослых детей, стало понятно, сколько боли принесла твоя смерть близким.

Смерть… Это сейчас, Гера, когда многих уже нет рядом, стало ясно, какая она – безжалостная, нежданная, неутомимая. Всегда, как охотник, настороже. Берет лучших из лучших. Любит полакомиться.

Но это сейчас, а тогда!? Гера, тогда, помнишь?