Город, названный моим именем

– Тогда почему ты так переживал, чтоб он не сказал мне лишнего? – логичный вопрос, основанный на подозрении.

– Мы занимаемся делами, что нарушают комфорт общества, осторожность не помешает, – с его позиции тоже все верно, но…

– Почему ты не поехал домой, как обычно? – я протаптываю тропинку в зарослях лжи.

– Не ты ли утром жаловался на боль в спине? – говорит, повернувшись ко мне. – Тебе нужно выспаться и не отвлекаться на подобную ерунду.

– Хорошо, – говорю, и это «хорошо» звучит так, как будто я с ним согласился.

Загораются окна в домах, рабочие лениво подметают улицы, небо коптят старенькие автобусы. Мы проезжаем сектор «F» – место сегодняшней зачистки Сомерсета. Один… Два… Три… Это пропущенные люки Сомерсета. Я не зря сомневался, он действительно оставил их, потому что спешил помочь мне донести один люк – помешать нашей встрече с незнакомцем, но как он предугадал эту встречу? Глупо полагаться на то, что он не придумал для себя отговорку и по этому поводу, потому я не стал ничего спрашивать. Левая капля начинает резкое движение вниз, растрачивая свою целостность по пути, я вытираю окно рукавом.

Когда ты пытаешься заставить себя спать, против тебя восстает вся армия звуков. Этот мерзкий треск рассыхающейся извести, этот однообразный свист птиц за окном, эти циклично звучащие слова в голове «Она там плачет без тебя… Я лучше останусь в одиночестве и бедности, чем потеряю свою индивидуальность… В мире, где все носят маски, истинное лицо выглядит уродливо…» Э

ти лица на фотографиях! Лица! Лица!! Лица!!! Пластилиновые лица мнутся неконтролируемым воображением. Все тело сковано застывшими жилами от этих чертовых люков! Кровать настолько мягкая, будто сварена из желе, такая жесткая, как каменная глыба. Это невыносимо! Бетонные стены гудят, как будка трансформатора. Стресс, не отпускающий в царство снов, заставил меня страстно желать выйти на улицу. Я тихо оделся, думая, что Х дремлет, но застал его бодрствующим в своей комнате. Как обычно, он что-то писал в своей тетради. Он всегда что-то пишет, но только сейчас мне показалось это подозрительным. Настолько увлеченный своими письменами, он даже не обратил внимания на то, что я ушел.

Я не спеша иду по оживляющимся движением улицам и зеваю одновременно с засыпающими звездами. Под ногами нет ничего интересного, но я все ровно смотрю вниз, тихонько толкая носками туфель увядающие опавшие за ночь листья. Над ними плывут тучи, преображаясь в образы, угодные моим глазам. Мысль о том, что будущее не сулит мне ничего хорошего, снова прозвучала в моей голове. Насколько мне помнится, я никогда раньше не был в библиотеке. Моросящий воздух, заставивший сокращаться мои мышцы дрожью, прогнал меня с улицы. Здесь так тихо, что спит сам библиотекарь. Седоватый старичок в потемневшей от времен рубахе, подвязанной серой бабочкой на воротнике, и в шерстяной жилетке сопел, открыв рот, облокотившись на руку.

– Простите, – говорю я ему настолько тихо, что понимаю, вряд ли это пробудит его.

– Простите! – крикнул так, что у меня запершило в горле, и я прокашлялся.

Старик подскочил и испуганно начал смотреть по сторонам и, найдя виновника шума, шепотом накричал на меня:

– Чего вы кричите?

– Так тут же никого нет, кроме нас, – шепчу, смотря в пустой читальный зал.

– Тут дремлют великие мысли и откровения всех времен, – сказал он с выражением шаблонной фразы, подняв указательный палец вверх. – Чего вам?

– Мне? А-а-а… Дайте мне вон ту зеленую книгу, – показываю на первую попавшуюся на мои глаза. Я все равно не собираюсь читать: это мой пропускной билет в теплое место.

Старец неуклюже побрел за книгой, бормоча под нос: «Чего не спится?»

– Постойте! Не эту… – прозвучал знакомый голос за моей спиной. – Дайте вон ту!

Меня окатило теплой волной радости. Обернувшись, я увидел передо мной улыбающуюся Эфу.

– Эфа! – восторженно крикнул я, на что странник спокойствия великих мыслей и откровений зашипел на меня, как змея. – Что ты тут делаешь? – продолжил я шепотом.

– Готовилась к курсовой, а ты что тут? – говорит полная позитива моя подруга.

– Какую? Вот эту? – спрашивает библиотекарь.

– Я? Да… Не спится, решил, думаю, почитать что-нибудь, – отвечаю ей, почесав затылок.

– Или вот эту? – вновь вмешивается старик.

– Так ты уходишь или пришла? – продолжаю я.

– Молодые! Тут вам не дом свиданий, – уже сам, повышая голос, обратился к нам книгохранилец.

– Ой! Простите, пожалуйста! – извиняется Эфа, положив руку на грудь. – Вон ту красненькую книжку! – затем снова поворачивается ко мне, улыбаясь, говорит. – Я уже ухожу, почти всю ночь тут просидела – готовилась.

– Красненькую, зелененькую – это ведь не леденцы, – ворчит сам собой старик, ковыряясь на книжной полке.

– Странно, а я тебя не видел, – говорю, снова взглянув на пустой зал.

– Это еще не означает, что меня не было, мне уже пора, я немного опаздываю, до встречи! – говорит, тихонько отходя назад, потом игриво разворачивается и прибавляет шаг.

– Постой! – кричу ей. – Удачи на экзамене!

Эфа смеется:

– Это курсовая!

Внезапная встреча хорошо взбодрила меня, подняв настроение. Я, продолжая улыбаться, подошел к столу. Поблагодарив библиотекаря, который смотрел на меня, не моргая, недовольным взглядом, я взял красную книгу. Зал был пуст, но я все равно сел за самый дальний стол.

Стучу пальцами по столу. Верчу в руке маленькую книжку цвета кармина. Ни автора, ни названия, лишь золотистый знак вопроса на обложке. Пожалуй, только это заставило меня открыть ее.

«Если вы хотите получить ответы, то смело закройте эту книгу».

Именно это было прочитано мною на первой странице.

« Это книга вопросов, тех вопросов, которые создадут вам еще больше вопросов».

Когда меня случайно отвлек какой-то шум, я заметил, что зал был почти полон. Около меня лежал блокнот, в котором я обычно накидываю наброски интересных композиций карандашом, но в этот раз он был исписан вопросами. Десятки вопросов в переплетении образовали два основных:

Кто я?

Кто Сомерсет?

Только теперь мне пришло осознание их значимости. Если раньше знак вопроса в конце указывал на безвыходность, то теперь я понимаю, вопрос возникает только там, где есть ответ. В какой-то степени ответ и порождает вопрос.

Кто я? – я индивидуальная единица этого мира с навязанной мне другой индивидуальной единицей точкой зрения. Тем, кто не помнит своего прошлого, легко подарить чужое будущее.

Кто Сомерсет? – индивидуальная единица этого мира, навязавшая мне свою точку зрения и жаждущая подавить свободу выбора других индивидуальных единиц.

Что мне дает это? Осознание.

Что мне дает осознание? Освобождение от зависимости к источнику, питавшему меня. Это не дает мне вспомнить зазря прожитое прошлое, это дает мне понимание собственной значимости в настоящем. Слова незнакомца вчерашней ночью звучали: «Люди не хотят есть, а ты засовываешь им кусок хлеба». НЕ ХОТЯТ! Любое принуждение не искореняет желание, оно лишь обрубает ствол, оставляя корни. Я больше не верю в благотворность наших с Сомерсетом действий и сегодня об этом ему заявлю.

– Ты понимаешь, что ты несешь? – кричит Сомерсет, громко хлопая ладонью по столу. – Просто так взять и отказаться от всего начатого?

– Да! Пока мы не зашли слишком далеко, полагаясь лишь на случайность своих действий! – кричу ему, ходя по комнате, слева направо, справа налево.

– Мы ведь сделаем их счастливыми, – пытается он убедить меня. – Скоро мы придем к власти в этом городе, я уже прописываю новые законы. Под видом благотворных намерений мы пробьемся наверх, к тому же мэр города нам очень благодарен за наши рисунки. А затем, укрепившись, мы создадим новый мир.

– Откуда ты знаешь, что они несчастные? – влезаю я. – Ты ведь не печешься об их счастье, ты подстраиваешь их под себя.