Город, названный моим именем

Непредсказуемость – одно из правил независимости.

Глава седьмая

Avortement рассказ

«Посвящается всем тем, кто имел право на жизнь, но так и не сделал ни единого глотка воздуха…

Всем тем, кто мечтал быть сыном или дочерью, мужем или женой, отцом или матерью…

Всем, кто желал быть частью украшения этого мира…

Тем, кто на себе прочувствовал предательство самого близкого человека и отдал свою жизнь, чтобы не обременять его…

Посвящается всем вечно плачущим в одиночестве… Всем неродившимся детям…»

Я никогда не видел свет, поэтому темнота вокруг не пугает меня…

Я не знаю вкуса воздуха, от того не боюсь задохнуться…

Про таких, как я, говорят: «Они ничего не чувствуют, не слышат, не осознают», но, если даже цветы влюбляются в людей, стоит ли невинной душе приписывать безразличие? Да, я не умею добывать пищу, выбирать атрибуты для украшения тела и подстраивать стрелки времени под ежедневное расписание. Все то немногое, в чем нуждается мое существование, я получаю от Тебя, самого близкого, родного и любимого мне человека, и за это Ты называешь меня «паразитом». Я слышу Твои мысли….

Будешь Ты плакать или же облегченно улыбнешься, когда вернешься домой, мне никогда не узнать.

Сейчас мы идем туда, где ежедневно проливается самая чистая кровь на Земле. Я помню, как совсем недавно Ты заплатила деньги, чтоб они расправились со мной самым безжалостным образом.

Шаг то ускоряется решимостью, то сбавляется сомнениями.

Твое сердцебиение сотрясает стены вокруг, серо-ледяной адреналин переливается в меня вместе с алой кровью, с потолка фиолетовой слизью капает волнение. Твой страх зажимает меня в угол, приставляя нож к горлу.

О чем я думаю, когда Ты ведешь меня на казнь? Я думаю о том, какая Ты красивая. Пока у меня еще есть немножко времени, я представляю, как просыпался бы ранним утром от нежного шепота солнечных лучей. На кухне пахнет чем-то вкусным, Ты поливаешь цветы и тихонечко напеваешь красивую песню. Соскучившись за неутомимую ночь, я с нетерпением бегу к Тебе, и Ты подхватываешь меня на руки, говоря: «С добрым утром, моя радость!». Спрятавшись, я рисовал бы для тебя открытки, вклеивая в них неувядающие ромашки, пахнущие утренней росой изумрудного поля. А вечером Ты б хвасталась мной своим подружкам, они б играючи теребили меня за щеки и говорили со мной детским голосом. Мы были бы счастливы вместе, мы бы справились без того, кто нас оставил.

Была бы моя воля, я бы повис на Твоей шее и ревел на всю улицу, но я не могу, я полностью зависим от твоего решения.

Таймер отведенного мне времени близится к нулевому значению, об этом предупреждает запах больничных препаратов и антисептических средств. Так пахнут исполнители Твоей воли…

Мы остановились.

Твои сосуды начинают сужаться, перекрывая мне источник кислорода, едкий, жгучий дым проникает в мой организм, умерщвляя только что рожденные клетки.

Минута…

Мою любовь топчет Твое отвержение, мою веру пронизывает звон, это палач уже точит топор. Кругом пошепт безнравственных мыслей обо мне, смрадный никотин анестезирует мой страх перед неизвестностью, мне хочется плакать, но я не умею, я лишь тихонечко шепчу: «Прошу, не убивай меня».

Две…

Частота сердцебиения отсчитывает отведенное мне время. Тлеющий фитиль жизни близится к элементу взрывчатого вещества с надписью «смерть».

Три…

Моя молитва покаяния за нас двоих разносится по самым отдаленным уголкам вселенной.

Четыре…

В отдалении начинает звучать музыка. Она зовет меня своей красотой, приближаясь к нам. Такую же мелодию я слышал, когда смотрел на Тебя с небес. Я долго ждал момента, когда Ты заберешь меня к себе, хоть Он и предупреждал меня, что Ты можешь сделать. Там у меня было все, но не было Тебя. Поэтому я больше не буду бояться, я ждал нашего единства и буду наслаждался им. В последние секунды своей жизни я буду радоваться, что мы вместе.

Пять…

Тишина… Мне больше не хочется рассуждать о том, что происходит. Я готов принять на себя всю горесть Твоего решения, лишь бы Тебе стало легче.

Твой пульс постепенно нормализуется, долгожданный глоток воздуха просачивается сквозь сосуды, растворяя травящий меня дым.

Кажется, я начинаю понимать, почему слышу музыку, – это Господь стоит рядом. Он держит Тебя за руки и плачет вместе со мной. Подобно уносящемуся ветром туману, Твои мысли о плохом сдувает Его назидательный шепот. Незнакомые образы в Твоей голове меняются с худших на хорошие, я не знаю значения являющихся мне картинок, я чувствую лишь их энергетику. Одна из слез Господа падает на тлеющий фитилек моей жизни, и он, раздраженно шипя, гаснет.

Твои мысли обо мне уводили нас все дальше и дальше от распахнутых ворот смерти.

Мы вместе вернулись домой.

Через семь с половиной месяцев я появился на свет…

Если б вы обладали способностью проникать в чужие воспоминания, то первое, что вы бы увидели в моем прошлом, – это темный подвал. Хорошо приглядевшись, во тьме вы бы заметили маленького меня, говорящего с самим собой. Вокруг цветные колбочки, наполненные тосолом и акварельной краской, они играют бликами просочившихся лучей солнца сквозь щели рассохшихся досок. Не все, но многие в детстве стремятся где-то утаиться, свои места уединения я называл лабораториями. Кругом транзисторы, резисторы, диоды и микросхемы от старых телевизоров. По углам хрустальные нити паутины, запах сырости и танцующие в дорожке солнечного света пылинки. Идеальная обстановка для ребенка, убежденного, что он станет великим ученым и изобретателем. Увы, я не могу похвастаться тем, что создал что-то новое, зато ломать и разбирать у меня получалось высококвалифицировано. Что уж там таить, я рос очень непослушным и всегда делал все по-своему, не вынося чей-то контроль над своими действиями. Внимательно рассмотрев мой школьный класс во время урока, вы подумаете, что это я сижу на первой парте, опрятно одетый и сосредоточенно слушающий учителя. К сожалению, нет, вместо того, чтоб решать заданные нам примеры, я предпочитал мечтать о чем-то своем. Образ жизни затворника и одиночки привел к тому, что места для жадных мыслей в моей голове стало не хватать. Итоги своих раздумий я стал записывать на бумагу, ведь полагаться на собственную память было безнадежно.

Мой первый в жизни стих, получившийся случайно, олицетворял девушку с именем Дара. Стихи стали единственным убежищем от мук неразделенной любви к ней. Но как осень сменяет усталое лето, так и Дара уступила место в моем сердце Настасье. Вряд ли уже получится вспомнить момент нашего знакомства, но я никогда не забуду, как пахли звезды, когда мы стояли на крыше пятиэтажного дома и смотрели в темное бессонное небо. Настасья раскрасила мою жизнь в светлые оттенки лишь на три ноябрьских дня, а на четвертый исчезла в дали, оставив от себя только образ, размытый временем. Я переживал наше расставание не один месяц, так как понимал, что нам не суждено больше встретиться. Тогда я осознал, что стихи стали тесны для меня, и со временем появилась идея совместить их с музыкой.

Я впервые ощутил все прелести бессонницы…

Я осваивал программы аудиозаписи и обработки, изучал секреты микширования и построения музыки. Ночами напролет я писал тексты, в которых скрывал глубокий смысл, порою не понятный даже для меня самого. Мой гардероб сменился широкими джинсами, белыми кроссовками и черными балахонами, волосы обесцветились в знак нового образа жизни. Занятия музыкой и смелые шаги обратили на меня внимание женской половины. Я раскрепостился, перекинув свои комплексы на песни о несовершенстве мира и неразделенной любви. Вся эта погоня за ответами, честными мыслями и новыми идеями затянулась на два с лишним года. Мне казалось, я нашел себя, но, если вы попросите меня вспомнить о самом горестном времени в жизни, я незамедлительно отвечу, что это были именно эти годы. Нескончаемые депрессии, отсутствие смысла существования, безысходное одиночество и невозможность обнять образ в голове, который любишь. Все это тяжким грузом лежало на моих плечах, я полз под его давлением, вдыхая пыль по дороге, ведущей в бездну. Метр за метром, обтирая локти, я разрушал себя, пока не встретил «ангела» на своем пути.

Спустившийся ко мне «ангел» отвел меня в место, где на протяжении двух лет моя душа проходила стадию катарсиса. Мое прошлое сгорело, превратилось в пепел, как неудавшаяся глава книги. Жизнь явила мне свою истинную контрастность, я смотрел на нее глазами любопытного ребенка. Голос моей души, просившийся в наш мир, нашел себе место в инструментальных произведениях, он повел меня к частным преподавателям музыки: игры на фортепьяно, гитаре, бас-гитаре и барабанах. Теперь без тени сомнений я был убежден, что стану композитором. Я больше не писал удручающие стихи, я непринужденно наслаждался каждым новым днем. Это странно, когда рождаешься вновь, сравнить это можно лишь с тем чувством, когда ты тонешь в воде и, выбравшись, собравшийся с последними силами, делаешь жадный глоток. А потом чешуя спала с моих глаз. Я осознал, что то, во что я так долго верил, – всего лишь ничем не обоснованная теория нашего существования. Я ушел в себя.

Мое солнечное небо затмили меланхолические тучи. Мне больше не хотелось покидать пределы стен своего дома, мое сердце вновь оказалось в руках бескомпромиссного одиночества, я вылил серую краску апатии на собственную жизнь. В рутине настоящего и вымышленного я потерял смысл в запланированном будущем. Девять долгих месяцев я существовал без намека на то, что завтрашний день будет отличаться от вчерашнего, пока по обычной случайности или же предначертанию мне не приснился сон, изменивший мою жизнь. Осознание того, что я не перестаю размышлять об увиденным во сне, пришло вечером третьего дня.

Я начал писать.

Итоги моих раздумий делились, подобно клетки формирующегося организма, шаг за шагом, предложение за предложением строился сюжет моей книги. Слова, обреченные на прикосновение чьих-то глаз, звучали в моей голове, а безудержное воображение удивляло своей непредсказуемостью. Мое произведение стало моим лекарством, вызывающим привыкание. Я любил ее, подобно собственному ребенку, и ненавидел, как паразита, высасывающего все жизненные соки. Сюжет менялся десятки и десятки раз, пугая своей бесконечностью. Моя книга обижалась на меня, когда я выбирал праздность вместо созидания ее жизни, и ревновала к каждой чужой мысли, хоть и знала лучше меня, что я прикован к ней цепями неизбежности.

Мама, спустя пять лет после выхода моей первой книги мы с Тобой стояли на берегу моря. Помню, как еще маленьким я обещал, что, когда вырасту, подарю Тебе самый красивый дом. Ты смеялась тогда, принимая мои слова за шутку, но я не шутил. Никогда не забуду эту минутную паузу и Твои удивленные глаза, смотрящие на большой двухэтажный дом с видом на море и собственным садом. А как смешно Ты бегала по комнатам, не успевая за рабочими, и показывала им, куда ставить мебель. Мы очень много времени проводим вместе, вспоминаем о былом, говорим о грядущем. Ты всегда поддерживала меня в моих начинаниях и всегда гордилась мной, это было заметно в твоем взгляде.

Был и другой дом, подаренный мной, только предназначался он уже единомышленникам. Будучи одиноким во времена моего становления на творческий путь, я часто мечтал о месте, где будут собираться мои друзья и вместе творить. Теперь я мог воплотить мечту детства. Поэты и художники, писатели и музыканты, я искал людей, готовых работать за идею. Объединившись в сообщество, мы помогали друг другу распространять творчество и совмещали свои идеи в совместных проектах. Мы собирали деньги и организовывали художественные выставки, выпускали книги, записывали песни. Наш подвальчик, снятый на нулевом этаже, стал настоящим производством искусства. Затем, укрепившись, мы открыли бесплатную школу живописи и музыки для осиротевших детей. Многие выходцы этой школы стали известными мастерами своего дела. Я помню, мама, как Ты писала мне: «Сынок, я очень рада за тебя. То, что вы делаете, помогает людям в этом мире, вы молодцы…»

Но еще больше Тебя радовала моя семья.

Все, о чем я так долго мечтал, я нашел в ней, в своей жене. Неземной красотой и чудным голосом она вдохновляла меня, создавая атмосферу творческого очага. Она верила мне и верила себе, с радостью смотря в будущее. Она была нежная и мягкая, но в трудные для меня моменты отчаяния только она одна могла поставить меня на ноги, говоря: «То, что ты делаешь, важно для всех нас, ты должен быть сильным». Мы жили в мире и гармонии, я очень любил ее. А потом она сделала для меня самый лучший подарок. У нас родилась дочка. Когда маленькие глазки смотрят на тебя, протягивая крохотные ручки, тогда ты по-настоящему чувствуешь себя живым. Первое слово, первые шажки, детский садик, дети так быстро растут. Меня никогда не покинет воспоминание, как дочка любила будить меня с самого утра, всячески расталкивая мое сонное тело, ее мама никогда не мешала ей, а тихонько смеялась, выглядывая из-за угла. Приходя домой, я всегда слышал звуки фортепьяно и скрипки, это мама учит дочку играть, но стоило им услышать шум в коридоре, они тут же бежали меня встречать. Я удивлялся ее целеустремленности, она никогда не ставила себе никаких рамок. Закончив школу с золотой медалью, она получила два высших образования, а потом построила отличную карьеру и создала прекрасную семью.

Все, что у меня есть, очень дорого мне. Я доволен своей прожитой жизнью. Из множества представленных мне вариантов судеб я выбрал бы именно эту. Мама, посмотри на фотографии, на которых я. Вот я первый раз пошел самостоятельно. Я иду в первый класс. Институт. А вот на этой посмотри, я держу на руках свою только что рожденную дочку, твою внучку. Это фотографии, на которых я мог быть счастливым, но их нет. Как и нет меня. Перемотав время назад, подобно кадрам кинопленки, мы увидим тебя, стоящую около больницы. Ты побоялась моего рождения и согласилась на убийство. Меня вытаскивают из тебя по кусочкам, медленно отрывая ручки и ножки холодными щипцами. Я кричу от адской боли, пытаясь увернуться, но они продолжают разрывать мое крохотное тельце. Из-за этой операции ты больше не смогла родить, когда захотела. Собрав окровавленные части моего тела в совок, меня выбросили в ведро. Я надеялся на свой шанс быть, видел, какой могла быть жизнь, какие могли быть мои детки, но умер, не сделав ни единого глотка воздуха, по твоему собственному решению. Одно лишь хочу, чтоб Ты помнила, несмотря ни на что я очень люблю Тебя, мама, буду любить вечно.

Глава восьмая

Когда мои глаза смыкаются в ожидании нового сна, город перестает существовать. Когда я просыпаюсь, он вновь оживает для меня.