Отец Варлаам

Последние годы жизни некогда скептически настроенный по отношению к религии император начал живо интересоваться этим предметом. Происходило это в силу разных причин. Прежде всего, вследствие вхождения в соответствующий возраст. Возраст, когда о смерти и сопряженных с ней обстоятельствах начинаешь задумываться все чаще и чаще. Раньше даже под градом пуль и ядер на поле боя эти мысли редко приходили ему в голову. Видя смерть простых солдат, офицеров или даже генералов, он никак не мог представить, что нечто подобное может случиться и с ним. А вот теперь, когда столько походов и невзгод были уже позади, им начал овладевать страх. Опасные болезни принялись посещать царя. Чего стоило только рожистое воспаление ноги, случившееся с ним двумя годами ранее, когда лошадь на одной из прогулок повредила копытом ему голень. Это ничтожное с виду обстоятельство вызвало горячку, в течение которой ему бывало так плохо, что вызывали священника для исповеди и причастия. А среди придворных, да и прочих подданных, начали бродить разговоры о возможном преемнике бездетного государя[5 - К этому времени действующий наследник, младший брат Константин, уже отказался от престола. Официально это не было обнародовано вплоть до вступления на царство Николая Первого.].

Так что пришло время помыслить о душе. Он начал интересоваться религией и особенно вопросами о посмертной участи человеков. Интерес этот, правда, распространялся не на область официального православия, цену которому он прекрасно знал и оттого не сильно уважал, а на различного рода оппозиционные синоду группы, иные верования и даже секты. Долгое время он был под влиянием своего приятеля последних лет Голицына, создавшего собственную разновидность христианства, замешанную на малопонятном мистицизме, и втянувшего венценосца в свою ересь. Но вскоре он разочаровался в простецких построениях графа, не отвечавших толком на те вопросы, что более всего его интересовали.

Познакомился он как-то и с такой одиозной личностью, как основатель и глава скопческой секты Кондратий Селиванов[6 - Секта скопцов, основанная крестьянином Селивановым, ставила своей основной доктриной оскопление, то есть лишение себя половых органов с целью уничтожения полового влечения, а следовательно, и греха. Адепты называли себя «убеленными» или «белыми голубями». Странность этой концепции очевидна, так как она не препятствует совершению ни одного из грехов и вводит адептов в ложное ощущение собственной святости.]. Поняв суть этих изуверских доктрин, император пришел в ужас от их безумных идей и велел более до себя этого сумасшедшего не допускать.

Также некоторое время он часто принимал у себя не в меру крикливого и властного архимандрита Фотия, который возглавлял оппозицию синоду и потому был интересен. Но император быстро разочаровался как в доктринах скопцов, хлыстов, молокан, индивидуализме веры Голицына, так и в практиках оголтелого подвижничества Фотия.

Нужно было что-то другое, одинаково далекое от столичных интриг и распрей и новоиспеченных мудрствований. Хотелось чего-то древнего, не придуманного человеком, чего-то изначального. Столица же была поражена вирусом стяжания. Все в ней, в том числе и духовная жизнь, было подчинено законам наживы и личной выгоды.

Крым же – самые задворки империи, только недавно отвоеванные у Турции, с одной стороны и колыбель российского православия с другой. Место сосредоточения древних религий: иудаизма, христианства и мусульманства. Место, где религиозность должна была иметь немыслимую силу. Именно Крым мог, по его мнению, предоставить возможность пообщаться с представителями духовенства, далекого от светской жизни, духовенства, которого он не мог бы разыскать близ лощеных столичных паркетов.

Основными религиозными общинами, кроме православия, здесь были крымские евреи – крымчаки и караимы – и мусульмане – татары. Именно общению с ними и были на самом деле посвящены его поездки. Удобнее всего это было сделать в Бахчисарае, где император сделал длительную остановку.

Александр, наверное, первым из императоров всероссийских посетил синагогу, называемую здесь кенассой. Это была одна из древнейших синагог Крыма в городке Чуфут-Кале близ Бахчисарая, название которого с татарского языка так и переводилось – еврейская крепость. Там он осмотрел свитки священных писаний и долго беседовал с раввином. Старый бородатый еврей в круглой черной шляпе с белым верхом и в цветастом восточном халате, хорошо говоривший по-русски, правда, с некоторым специфическим акцентом, обстоятельно отвечал на все вопросы императора. Вопросов было много, но все они никак не касались главного, ради которого император посетил своего подданного.

– Нет, ваше величество, свитки много удобнее ваших раскладушек. Вот, например, я взял свиток, и он уже открыт на том месте, где я его вчера оставил. А с книгами не так. А если выпадет закладка? А если забудешь заложить? А я начинаю с той же строки, я вас умоляю, это гораздо удобнее. И где это видано, чтобы священные записи доверялись бездушной машине? Все должно пройти через душу и быть записано кистью. Я вас умоляю, это же проще пареной репы, как любит выражаться мой садовник. Здесь у нас есть своя типография, но чтоб мне не чтить день субботний, если там печатается хоть слово из Священной Книги.

Сделав замечание по поводу неудобства использования и воспроизводства намотанных на деревянные валки свитков Торы, самодержец невнимательно выслушал ответ раввина и как бы невпопад, случайно, задал вопрос:

– А что говорят ваши… ммм, как это у вас… мудрецы о жизни за гробом, Страшном суде и вообще данного вопроса касаемо?

Раввин пожевал губами, долго думал, что ответить на столь щекотливый вопрос венценосцу православного государства. Не то чтобы это было тяжело для него. Ему часто приходилось иметь дискуссии по этому вопросу как с единоверцами, так и с представителями иных конфессий. Скорее, прозвучал он слишком неожиданно и слишком уж вскользь, безо всякого к тому повода. И было непонятно к чему император вдруг обратился к этому вопросу. К тому же ответ не должен был огорчить или разозлить царя. Раввин знал, что Александр не отличался особой набожностью. Но все же ответ стоило обдумать хорошо, дабы не наделать вреда своей общине. Но и слишком долго испытывать терпение государя не стоило, и он наконец, не торопясь, обстоятельно выговаривая слова, принялся отвечать:

– Видите ли, ваше помазанное величество, определенных установок на этот счет закон не дает. Танах говорит большею частью об ушедших отцах «…и стал частью народа своего…» или «и приложился он к народу своему». Что это значит? У нас есть много разных мудрствований за этот счет. Много учителей учат по-разному. Равви Ицхак Исраэли говорит, что душа после смерти отделяется от тела, обретает самостоятельную субстанцию и отвечает перед Яхве за земные дела. А великий Маймонид утверждает, что то, что мы называем душой – наше «Я», – растворяется в народе, то есть исчезает как личность, оставляя лишь свои знания и память о делах. Тем не менее он не исключал возможности воскрешения личности в конце всех времен. Кажется, такого же мнения придерживаются и некоторые христиане. А последователи каббалы говорят, что душа возвращается на землю в новом теле и живет снова, искупая постепенно свои грехи, и так до тех пор, пока не придет Машиах. На этот счет я советовал бы вам почитать труды Хайима Калибреса. А есть и широко распространенное представление о том, что душа уходит в Шеол[7 - Шеол – место посмертного пребывания душ у иудеев, аналог греческого Аида. В Шеол попадают души как праведников, так и грешников.] и пребывает там до конца времен, как у эллинов. Все очень рассеянно. У нас нет еретиков, как у вас, и умствовать можно всяко. Я даже скажу больше, всякий еврей в какой-то мере инаковерующий и сам себе сектант и равви. И я скажу, что в этом таки нет ничего дурного.

Раввин замолчал. Тогда Александр задумался на минуту и спросил:

– Так что же объединяет вас, если у вас все можно трактовать так или иначе? Вы давно должны были распылиться на мелкие секты, и вероисповедание ваше должно исчезнуть.

Раввин улыбнулся доброй улыбкой взрослого, объясняющего неразумному ребенку прописную истину, и ответил:

– Вы, о повелитель моего сердца, задали очень верный вопрос. Я бы даже сказал, вы задали самый главный для нас вопрос, что выдает в вас великий ум. Все просто, ваше величество. Нас объединяет Закон. Кто исполняет все мицвы[8 - Мицвы – предписания и законы в иудаизме. Мицвы выделяются из Торы и составляют отдельную книгу – Галаха, в которой к мицвам даются пояснения, комментарии и указания на правоприменение.], тот и есть еврей. Это первое, что усваивают наши дети, даже если они не учатся в ешиботе[9 - Ешибот или иешива – учебное заведение по изучению священных писаний в иудаизме. Обычно это высокая ступень обучения, и здесь равнин попытался пошутить. Низшим учреждением обучения у караимов являлись мидраши.]. Мойше передал нам от Всевышнего Закон, а Закон уже создал наш народ. Народ существует, пока чтит Закон. Все, что написано в Законе, должно исполняться, и тогда будет жить народ.

Александр задумался. И даже прошелся взад-вперед от стенки до стенки, подперев при этом кулаком щеку. Затем его осенила какая-то мысль и он воскликнул, слегка повысив голос, видимо, пораженный этой своей догадкой:

– Так, выходит, Иисус Христос нарушил ваш закон и его за это распяли?

Еврей грустно и умиротворяющее улыбнулся и, стараясь сгладить возбуждение самодержца, ответил:

– В наших книгах ничего насчет этого нет, мы не имеем этого предания, а Евангелия не говорят определенно. Может и так, а может и нет, дело давнее. Прошу прощения вашего величества, что доставил вам неудовольствие.

Раввин поклонился и оставался в такой позе, пока Александр, резко повернувшись, не отошел от него.

На этом разговор был окончен. Не попрощавшись, император вышел из синагоги. Вскакивая на коня, он махнул перчатками, которые все время разговора с раввином теребил в руках, и распорядился, обращаясь к адъютантам:

– Давайте к татарам.

Следующим местом, которое посетил царь, была мечеть, которых в Бахчисарае было много. В том числе и самая древняя и главная из них Тахталы-Джами. Но они отправились не туда, а в небольшую мечеть на окраине города, где их уже ждал мулла, хорошо говорящий по-русски и рекомендованный императору как один из лучших суфиев – знатоков мусульманства. Вокруг мечети цвел большой сад с обилием цветов и фруктовых деревьев, с виноградными арками над песчаными дорожками, сходившимися к небольшому фонтану перед входом.

Спешившись перед воротами сада и оставив свиту дожидаться там же, император с одним из адъютантов прошел за ограду и остановился у фонтана. Входить в здание самой мечети посетитель не стал. Причиной этого стало обязательное условие снятия обуви перед входом, что было весьма затруднительно выполнить, не причиняя ущерба чести его величества. А нарушить это правило и тем обидеть мусульман было, естественно, также невозможно.

Мулла тут же вышел к царю и приветствовал его с традиционным поклоном:

– Ас-саляму алейкум, ваше величество, добро пожаловать к нам.

– Уа-алейкум ас-салям, – бегло ответил император ответное приветствие, специально заранее заученное, но только чуть склонил голову в сторону собеседника. Этот ритуал был заранее подготовлен, так как император пожелал расположить к себе собеседника.

Разговор начался с того, что император спрашивал о земных нуждах подданных ему мусульман. Подготовленные заранее вопросы он ронял как бы вскользь, ответы слушал невнимательно, только изредка бросая сопровождающему их адъютанту: «Запишите это» – или: «Нужно разобраться, пометьте себе, голубчик».

Гораздо внимательней его взгляд стал, когда он как бы невзначай перевел беседу на волнующую его тему, предварительно отослав адъютанта к остальной свите:

– Вы сказали, что здесь явилось поветрие и многие отдали душу Аллаху?

– Да, повелитель, но на все воля Всевышнего. Раз посылает испытания, значит, такова его воля.

В этот момент Александр почувствовал неприятное щекотание за правым бакенбардом. Он приложил ладонь к этому месту и нащупал что-то шевелящееся. Оторвав не без затруднения бляшку, он поднес предмет ближе к глазам. Это было насекомое – клещ-кровосос. Император раздавил его, не задумываясь, между пальцами. На пальцах появилось красное пятно – клещ уже успел насосаться монаршей крови. С досадой он отер пальцы о листок акации, рядом с которой стоял, и тут же забыл о неприятности, после чего вернулся к интересующему его вопросу:

– И что же случается с человеком, покидающим этот мир, по представлениям вашей веры?

– Праведного ждет рай, вечная молодость и прекрасные гурии в дивных садах. Ну а о судьбе нечестивого и говорить не хочется.

– И что же, мы, христиане, все нечестивые?

– Как такое можно говорить, о повелитель, – хитрый старик неодобрительно покачал головой. – Все люди Книги могут попасть в рай, Аллах милостив.

Александр задумался на секунду, затем, бросив мулле «Ну что ж, прощайте, голубчик», так же, как и в синагоге, резко повернулся и вышел из сада на улицу, где его ждали адъютанты с лошадьми.

* * *

Через несколько дней Александр почувствовал себя больным. Все решили, что это последствие переохлаждения, которому подвергся император во время поездки в Георгиевский монастырь. Он отправился туда, как обычно, верхом, в одном мундире, так как погода была довольно теплой. Но внезапно подул промозглый холодный ветер и стал накрапывать дождь. Что ж, ноябрь месяц и в Крыму ноябрь. Император промок до нитки и сильно продрог на ветру. В связи с чем все дальнейшие дела были отложены и решено было вернуться в Таганрог вплоть до выздоровления самодержца. По приезде он был уже совсем болен и слаб. Первые дни он еще вставал с кровати, чтобы принять доклады и подписать бумаги. Но ему становилось все хуже. На коже стали проступать кровавые язвы. Явилась неизвестная лихорадка. Никакие средства не помогали улучшить состояние больного. Все чаще он метался в горячечном бреду по ночам. Его начали посещать видения прошлого. И в видениях этих приходили в основном уже почившие, как бы предрекая его собственную смерть. Вот бабка, великая императрица Екатерина строго смотрит на него и говорит: «Не дело ты затеял, Саша». Вот генерал Багратион подходит с докладом. Но лицо его бледно и страшно, он лопочет что-то неразборчиво и исчезает. Вот дочь Софья, единственный его ребенок, прикорнула на краешке его кровати и грустно смотрит на него. Но самым страшным и самым частым видением был отец. Он входил всегда в парадном мундире сквозь дверь и всегда произносил одну и ту же фразу, которую действительно часто произносил, когда был недоволен поступками сына: «Александр, вы поступаете бесчестно», – и тут же исчезал в мерцающем мареве полутемной комнаты. Александр всегда просыпался при этом. Мутный взгляд плыл по пустым углам помещения, возвращая ощущение реальности. Жгучий стыд и раскаяние жгли его.

Но однажды после одного из явлений призрака покойного родителя он так же открыл глаза, и на месте исчезнувшего Павла первого соткалась черная фигура. Перед ним стоял монах – священник. Он не мог понять, продолжает ли он грезить или видит монаха наяву. Вдруг монах произнес:

– Здравствуй, Саша.

Александр взглянул на монаха с удивлением. Борода закрывала все лицо священнослужителя, но глаза, точнее взгляд, показались ему до боли знакомым.

– Кто ты? – делая усилие, слабо спросил император.

– Сейчас меня зовут иеромонах Зосима, но когда-то давно, в другой жизни, я звался Павлом Строгановым.

Услышанное поразило императора. Он решил, что это не иначе как новый призрак, на этот раз давно умершего друга, посетил его. Александр закрыл и открыл глаза. Видение не исчезло, и он вдруг осознал, что вовсе не грезит. Человеческая фигура была настоящая. Он слабо прошептал:

– Но…

Монах приложил палец к губам и сказал:

– Молчи, Саша, тебе нельзя говорить много. У нас мало времени, и я буду краток. Я не умер тогда, в семнадцатом году в Копенгагене, и вместо меня похоронен безвестный матрос, убитый в пьяной драке. И поверь мне, я не призрак. Вот я перед тобой собственной персоной из плоти и крови. Позже я обязательно расскажу тебе все подробнее. Я пришел забрать тебя, Саша. Ты все об отставке грезил, так время приспело. Если сейчас не решишься, в отставку тебя отсюда вперед ногами вынесут.