Отец Варлаам

Больной ошеломленно смотрел на монаха. Потрясение было столь сильным, что болезненное состояние ослабло. Больной почувствовал, что мысли его ясны. Перед ним не призрак. Все реально. Перед ним стоит его старый друг детства и соратник. Вихрь мыслей взметнулся в мозгу. Он вдруг представил себе свой побег. И ему вдруг захотелось – бежать. Он с трудом приподнялся на локтях и произнес:

– Но меня хватятся… Это бред какой-то, Паша, объяснись.

– Не хватятся. Долго объяснять, и не время сейчас. Решайся, Саша. Скажу тебе главное. Болезнь твоя не та, что доктора твои полагают. Лечить ее по-иному надобно. Доктора твои уморят тебя. Время дорого – решайся!

Строганов достал из-под ризы фляжку:

– Вот, выпей, это укрепит тебя, и попытайся встать, после все узнаешь.

Император машинально взял фляжку, но глотка не сделал, его глаза на миг безумно взглянули на старого приятеля:

– Уж не заговорщик ли ты? Это яд?

– Саша, Саша, я уже восемь лет как монах Зосима, и мирские дела меня не интересуют. Вот ты силишься понять Бога. А того не понимаешь, что никто: ни выдумщик Голицын, ни многоумный раввин ни ученый мулла, ни даже я – объяснить тебе ничего не смогут. Тут годы посвятить нужно, много узнать, много почувствовать, многому научиться. Ты только тогда Его узришь, когда, суету оставив, сможешь каждый день жить так, словно впереди вечность и одновременно день этот последний. Сможешь ощущать радость бытия, и все в мире станет неважным для тебя. Вот хоть бы сейчас Бог тебе дает, а ты противишься. Впрочем, как знаешь. Время пришло. Или идем вместе, или я ухожу один.

Александр на секунду закрыл глаза. После того как он открыл их вновь, блеск безумия исчез. Он приложил к губам флягу, сделал несколько глотков. Это была какая-то настойка. Явственно чувствовался вкус коньяка и горечь трав. Тепло разлилось по телу. Силы вернулись. Он сделал усилие и поднялся. Монах накинул на его плечи рясу, натянул на голову клобук капюшона и, поддерживая, повел его к черному ходу.

Как только они скрылись в коридоре, посреди комнаты бесшумно открылся люк, ведущий в цокольный этаж, в котором располагалась кухня и другие необходимые службы, и в нем показались две черные фигуры, несущие тело человека, одетого точно в такое же, как и было на императоре, белье. Они уложили тело его на кровать, укрыли одеялом и исчезли в черном проеме подвала. Все стало так, как и было четверть часа тому назад.

В ту ночь все обитатели таганрогского дворца спали необычно крепко. Даже дежурный офицер уснул, прикорнув на стуле в приемной.

Утром больного, как обычно, осмотрел доктор. Он вышел к собравшимся в приемной с печальной вестью:

– Государь Александр Павлович скончался…

В это время всего в квартале от дома градоначальника Папкова в просторной светлой комнате на широкой кровати очнулся от ночного сна теперь уже бывший император всея и Малыя и Белыя Руси, царь Финляндский и король Польский.

Пробуждение его караулили чернобородый иеромонах и низенький пожилой татарин в цветастой тюбетейке с жидкой бородой.

– С добрым утром, Саша, – обратился к больному бывший граф Строганов. – Не говори ничего, выслушай меня внимательно, прежде чем скажешь первое слово.

Александр прикрыл глаза, припоминая произошедшее ночью. Это не укладывалось в голове. Он, император всероссийский, украден. Он вырван из привычного круга жизни. Постылого круга. То, чего он так страстно желал порой, свершилось. На душе его стало спокойно. Спокойным было и лицо его. Было похоже, что он и так не собирался ничего говорить.

Строганов, кивнув на сидевшего рядом татарина, продолжил:

– Этого почтенного старца зовут Ассадул. Он врач. Был врачом еще при последнем Гирее. Не удивляйся. Он настоящий врач. Учился в Нанте, стал магистром в Праге. После смерти Шахин Герая имеет в здешних краях обширную практику. Весьма популярный доктор среди татарских мурз. В частности, вот уже тридцать лет он изучает эту странную болезнь. И он знает о ней все. Так вот. Если бы он даже попробовал объяснить, что нужно делать, твои доктора не поверили бы ему и тебя ждала бы неминуемая смерть. Ибо болезнь эта страшна. От нее нет лекарства. Но есть способ вылечить. Он немного странный, но поверь мне, вполне научный. Я думаю, он сам расскажет тебе лучше.

Монах подал знак татарину, и тот заговорил на безупречном французом языке, чем изрядно поразил Александра и что заставило его слушать с повышенным вниманием.

– Я наблюдаю эту болезнь больше пятидесяти лет. Массово она является раз в десятилетие, вместе с увеличением количества грызунов. Она не передается по ветру, ее переносят насекомые-кровососы. Под наибольшим моим подозрением у меня верблюжий клещ. Болезнь эта настолько редкая, настолько и опасная. От нее нет лекарств, но есть лечение. Если ваше величество изволит им воспользоваться, я гарантирую выздоровление.

Александр слабо повернул голову и почти шепотом спросил:

– Так что ж ты не рассказал о том моим докторам?

Татарин покачал головой и ответил по-русски:

– Кхто будет слушат неграмотный татарин, – и продолжил снова по-французски: – Я пытался, но все отмахнулись от меня. Они же светила, а кто тут я?

На самом деле он слукавил. Он действительно пытался представить результаты своих исследований по этому заболеванию в одном из ведущих университетов, но ученый совет отклонил его заявку. С тех пор он поклялся не связываться с гяурами[10 - Гяур – по-турецки «неверный», термин, обозначающий всех не мусульман.] и продолжил практику только среди единоверцев.

Александр вновь закрыл глаза, и некоторое время казалось, что он впал в сон. Но вдруг его губы прошептали:

– И в чем же заключается лечение?

– О, это очень просто, – врач указал ладонью на стоящий на столике рядом с кроватью хрустальный кувшин, наполненный полупрозрачной красновато-коричневой жидкостью, и бутылку темного стекла. – Вам придется пить три стакана этого напитка из кизила и рюмку настойки. Напиток будет заполнять вашу кровь жидкостью, а настойка эта – мочегонное средство, отчего вы будете часто мочиться вот в этот сосуд, – рука переместилась, указывая на стоящий рядом на полу ночной горшок. – Это выведет убивающую вас мокроту из крови, и болезнь начнет отступать.

– Хорошо, – прошептал больной, – только я сильно устал, дайте мне отдохнуть.

– Э, нет, Александр Павлович, начинать нужно прямо сейчас, – врач хлопнул в ладоши, и на этот звук в комнату вбежал молодой монах. – Вот брат Агапий, он будет следить, чтобы все было по часам. А теперь прошу позволения удалиться. Я буду приходить к вам каждое утро.

Лечение, предложенное странным эскулапом, возымело свое действие практически с первых дней. Больной быстро шел на поправку и мог самостоятельно вставать и прогуливаться по комнатам уже через неделю. Почти все это время он молчал, только слушал. Друг его юности граф Павел Александрович Строганов, а ныне иеромонах Зосима, проводил с ним все дни, читал ему Новый и Ветхий Завет, философские трактаты и свежие газеты. Он совершенно убедил бывшего монарха в необходимости оставления мира ради умиротворения души. Через сорок дней совсем уже поправившийся Александр принял монашеский постриг с именем Варфоломей по имени святого, чье тезоименитство праздновалось в тот первый день, когда скончался император всероссийский и родился новый человек. Возвращаясь из церкви и проходя мимо дворца, они увидели траурную колесницу, на которой стоял гроб. Готовились к отправке тела в Петербург. Проходя мимо, новоиспеченный инок не выдержал и задал своему приятелю, а теперь и наставнику, вопрос, который мучил его все это время:

– Так кто же лежит под крышкой этого великолепного гроба?

Ответ прозвучал мгновенно и даже несколько суетливо, видно было, что спутник ждал его давно:

– Узнаешь, Саша, всему свое время. Сейчас правда может сильно потрясти тебя, а ты еще слаб. Учись быть терпеливым.

* * *

Зосима закончил свой рассказ, когда монахи уже вошли в ворота лавры. Они поднялись в свою келью на втором этаже братского корпуса, и тогда Варфоломей с иронией спросил Зосиму:

– Что-то я не услышал в твоем рассказе про еврея с красками и кистями. Как тебе удалось все это состряпать?

В это время раздался залп артиллерийского салюта. Погребение завершилось.

Чернобородый монах перекрестился, прошептал: «Мир праху его. Аминь», – и, обращаясь к собеседнику, продолжил:

– Ну вот он и погребен. Пришло время открыть тебе и главную тайну всей этой истории.

Глава четвертая. Явившемуся в мир радуйся

ЗА 48 ЛЕТ ДО ПОХОРОН

В тускло освещенной несколькими свечами душной комнате раздался крик новорожденного. До этой минуты в ней находились всего трое. На расположенной в центре кровати под кружевным балдахином на сбитых сырых простынях лежала стонущая от боли схваток женщина. Рядом с ней находился мужчина – доктор, дававший советы и указания суетившейся возле роженицы повитухе. Все шло нормально. Доктор был деловит и внешне спокоен. Повитуха была суетлива и взволнована. Как-никак ожидалось рождение наследника российского престола. А предыдущая попытка появления на свет внука императрицы Екатерины Великой окончилась смертью и роженицы, и плода. Первая жена цесаревича Павла, единственного претендента на российский престол, великая княжна Наталья Алексеевна скончалась родами чуть менее полутора лет тому назад. Но вакантное место было быстро занято новой претенденткой, лежащей сейчас на кровати и стонущей в схватках Луизой Вюртембергской, крещенной с именем Марии Федоровны. Живот был велик. Видимо, младенец оказался слишком крупным, и роды проходили тяжело. По крайней мере, так казалось повитухе.

Не прошло и нескольких минут, когда только что исшедший из чрева матери ребенок издал первый вопль, как комната наполнилась народом. Он закричал. Не то от боли, причиненной скальпелем врача, когда тот ловко отрезал пуповину и завязал ее аккуратным узлом, не то от жалости расставания с уютной материнской утробой. Но этот крик первого страдания от явления в мир нового человека вызвал бурю радости у целой толпы людей.

Первой в комнату ворвалась властного вида полнеющая женщина средних лет, императрица всероссийская Екатерина Алексеевна. Она бросила на кровать роженицы тугой кошелек, набитый новенькими золотыми червонцами, и взяла из рук доктора на руки красное, еще не омытое тельце. В ее глазах вспыхнула радость: это был мальчик! За ней, широко шагая и бесцеремонно расталкивая других придворных, ввалился одноглазый великан – граф Потемкин, будущий светлейший князь Таврический. Он выхватил ребенка из рук женщины и, торжественно подняв его над головой, сверкнув единственным глазом на теснящихся в дверях придворных, произнес:

– Вот он, император всероссийский!

За ним проскользнул курносый молодой человек – действующий наследник престола цесаревич Павел, которому большей частью и была адресована фраза графа. Он совершенно не претендовал на общение с младенцем, несмотря на то что был отцом новорожденного. Он подбежал к роженице, поцеловал ее покрытый крупными каплями пота лоб и что-то прошептал на ухо. Но она ничего не слышала. Цесаревна Мария Федоровна была в обмороке или глубоком сне. Ее мучения завершились, и ни щедрость свекрови, ни ласка мужа не интересовали ее в тот момент.

Особы венценосные и почти венценосные сопровождались свитой из приближенных обоих дворов, большого и малого, которые крайне редко собирались вместе из-за оппозиционности друг к другу. Впрочем, сейчас все были пьяны и находились в благожелательном расположении духа. От толпы пахло духами и крепкими ликерами.

Мизансцена как началась, так и закончилась внезапно.