Эшафот на пьедестале. В трёх частях

– Крещёный, да долго в пути был – со счёта сбился.

В доказательство Авдей трижды перекрестился и поклонился холмику с крестом, под которым покоилась Марьяна.

– А кто сейчас распоряжается хозяйством Дементия?

– Это того, которого в Рачевьем озере утопили?

– Да, того самого.

– А брат его Кузьма.

– Лютует?

– Ещё как! Мою мамку недавно вожжами высек за то, что вовремя долг не принесла.

Авдей достал из-за пазухи кошель, отсыпал десяток серебряных монет и подал собеседнику.

– На, держи – это тебе за уход могилки. Будешь следить за ней, а через год, тоже на Купалу, я сюда приду и ещё подкину тебе деньжат. Да не вздумай кому сболтнуть про меня, а то наша дружба враз и кончится. Понял?

В глазах парнишки загорелись искорки безусловного согласия. Авдей потрепал его по вихрастой голове.

– Ну, иди по своим делам да помни наш уговор.

С камнем на душе уходил Авдей из родной сторонки и с твёрдым намерением не менять своей разбойничьей жизни, пока живут на земле такие, как Дементий, Кузьма и прочие кровососы. Несколько дней бродил он по тайным убежищам лиходеев, вёл осторожные разговоры о роковой засаде, об атамане, и о том – как быть дальше. К удивлению – большинство отшельников знали его, хотя виделись они впервые. Когда речь заходила об Архипе, то многие вспоминали и его молодого друга. Чернобородый, предчувствуя неизбежный конец, разнёс весть о том, кому можно доверять и поставить над собой атаманом.

В одном из летних убежищ лиходеев Авдей встретил монаха, не принимавшего участия в трагической засаде на Рытной горе. Увидев товарища, тот языком жестов дал понять всей компании, что они знакомы и что его друг отчаянный разбойник. Один из присутствующих, мелкого росточка, но, как часто бывает среди таких сморчков, с большим гонором и ножом в руке, подскочил к Авдею со словами:

– Сейчас мы посмотрим, что этот юнец вчера кушал!

Резкий удар Авдеевой руки свалил наглеца наземь. Отползая прочь, тот пробормотал:

– И пошутить нельзя? Я же проверял.

Мужики рассмеялись, побалагурили с часок, а самый старший из них подвёл итог:

– Замаялись мы без атамана – каждый тянет на себя, хочет по-своему, а в нашем деле нужна вот такая твёрдая рука да фартовая стезя. Так что, хоть и молод ты, но слух прошёл, что можно доверить тебе наши забубённые головушки.

Авдей был готов к такому предложению, но, не задумываясь, поставил условие:

– Погулял я с чернобородым, пролил кровушки невинной и понял, что душить надо живоглотов, а простых людишек лишать жизни нельзя. Да, конечно, иные отпущенные могут навести погоню, но по-другому я не могу и не хочу. Так что подумайте, прежде чем довериться, а о послушании я и не говорю – казнить за глупость и нерадивость буду жестоко.

С минуту стояла тишина, после чего всё тот же старший изрёк:

– Молчание – значит согласие. Да и куда нам деваться, ведь вам с Архипом черти будто бы дорогу мостили, а так мы вот-вот пропадём. А звать тебя будем Авдошей и если, что не так – казни!

Авдоша помнил всё, чему учил его чернобородый да и сам додумал многое – главным образом – как не попасться служивым людям. Западня на Рытной горе говорила о том, что теперь нападать на тракте будет гораздо сложнее – стражники не дремлют и будут всё чаще устраивать ловушки для разбойного народа. Большое внимание Авдоша стал уделять разведке обстановки и местности, где предстояло совершить нападение. Посылая для этой цели своих людей, он понял, что не все правильно могут оценить ситуацию и поэтому начал ходить на разведку сам. Надевая лохмотья и прикидываясь юродивым, новоиспечённый атаман проходил большие расстояния, наблюдал, слушал, запоминал. Это принесло несомненную пользу – его ватага казалась неуловимой. Другие группы разбойников начали пропадать – по рассказам бежавших, их ловил отряд стражников во главе с Митрофаном Юдиным – ушлым и настырным псом.

Однажды Авдоша в очередной раз, нарядившись юродивым, проходил вдоль тракта. Неожиданно его окружили люди в одежде стрельцов и, дав по зубам, начали допытываться: «Кто такой и что здесь делаешь?» Авдоша принялся мычать, закатывать глаза, чтобы его приняли за умалишённого странника, но старший из них не очень-то и поверил – пойманному юродивому связали руки и кинули в телегу. По положению солнца Авдоша понял, что везут его в Псков.

* * *

Этим же днём в Пскове Сергей Поганкин сидел на завалинке своего недавно купленного дома и вспоминал события последних двух лет, так изменивших его жизнь. Началось всё с луковых грядок – на том же луке пока и остановилось. Дело было так. Небольшой огородик, прилегающий к покосившейся избе на окраине города, обрабатывали ещё его усопшие отец, дед и, наверно, прадед. Несколько лет назад посередине участка начал вылезать камень – поначалу он не мешал, лопата едва доставала до его тверди, но впоследствии стрелки начали желтеть в этом месте, а луковицы вырастали мелкие и сморщенные. Надоело это Сергею, и осенью он принялся выкапывать валун. Камень оказался плоским, а когда с помощью ваги был перевёрнут, под ним забелела береста. Убрав рассыпавшийся в труху слой, Сергей нащупал под ним глиняный горшок. Предчувствие чего-то необычного возбудило его до крайности – дрожащими руками сосуд размером с овечью голову был извлечён и распечатан. В нём находились серебряные украшения и заморские монеты. «Вот так привалило!» – подумал Сергей сын Иванов и стал строить планы на будущее. Решение пришло быстро – раз грядки его обогатили, значит, на лук надо всё и потратить! А вот как расплачиваться за покупки, не приобрести завистников да не навлечь грабителей – здесь надо думать долго, чтобы не наделать ошибок. Украшения понемногу начал носить в ювелирные лавки, мелкие иноземные монеты и так шли неплохо, а вот крупные ефимки показывать было страшно. Случай свёл Сергея с кузнецом монетного двора Фёдором, который за половинную мзду, втайне от начальства, стал потихоньку перечеканивать талеры и шиллинги на русскую чешую.

Первыми покупками стали клети для хранения овощей и нива, а к сбору урожая сбылась мечта счастливчика – лавка в луковом ряду стала собственностью Поганкина. Судьба благоволила Сергею во всём. Урожай на новой ниве выдался обильный, и на вырученные средства у вдовы Христины он купил дворовой участок в Мокролужской сотне. Теперь его стали называть «посадским человеком», правда, с обидной приставкой «огородник», что означало низшую категорию «молодших» предприимчивых людей. А были ведь ещё «средние» и самые зажиточные «лучшие». Хотелось Сергею, ой как хотелось перескочить в эти сословия – но как? Найденное серебро заканчивалось, а на одном луке такой высоты не осилить.

Дело близилось к вечеру – Поганкину пора было сходить на встречу с кузнецом Фёдором, чтобы забрать последнюю партию чешуи. По дороге Сергей встретил необычный обоз – верховые стрельцы сопровождали несколько телег со связанными людьми. Почти все непотребного вида, ехали лёжа, и только один, молодой статный парень, сидя разглядывал, очевидно, впервые виденный им город. Глаза их на миг сошлись – Поганкин поразился силой и разумом взгляда этого человека так, что мурашки по спине побежали.

Фёдор не очень-то обрадовался приходу гостя и с порога сообщил:

– Пока не получается, Сергей Иваныч, за мной досмотр устроили, так что не смог я доделать твой заказ, но ты не сомневайся.

– Ладно, подожду ещё. А ты мне вот что скажи: что это сейчас за обоз проследовал со связанными людишками?

– Да-к это, наверно, Митрофан Юдин опять разбойников наловил да везёт в приказную палату дознание устраивать.

– Твоя кузня неподалёку, так ты, мил человек, узнай про них – кто такие, откуда, да по каким делам повязаны. Особый интерес у меня к статному молодому парню с горбинкой на носу.

– Тебе-то это зачем?

– Я же тебя не спрашиваю, почему некоторые чешуйки в недовесе, что ты мне отчеканил недавно. А узнаешь всё в подробностях насчёт парня, так, может, часть долга прощу.

Фёдор смутился, а Сергей резко подвёл итог разговора:

– Завтра в это же время зайду.

На следующий день Поганкин уже знал, что парень этот юродивый как будто, и взяли его на Нарвском тракте в Сорочьем бору по подозрению в пособничестве разбойникам. Долго думал Сергей над тем, что видел, и о том, что сказал ему Фёдор. «Нет, не может быть этот парень юродивым – глаза не те. А вот лиходеем, да и не простым, может статься вполне». Придя домой, Поганкин учинил допрос жене:

– Вспомни-ка, жёнушка, кто из знакомых тебе баб родом из Сорочьего бора или Озёрного посада?

Та изумилась наглости вопроса:

– Зачем тебе надо знать, кобель эдакий, про баб такие подробности?

– Остынь, Любаша! Это для дела требуется – человека нужного вызволить из заточения.

После длительной паузы, заполненной раздумьями, жена спросила Поганкина:

– Тебе побогаче надо или нищенку? Какую?

– Да всё равно, хотя лучше бы такую, которая бедствует, но в здравом уме и язык за зубами держать умеет.

– О, это ты мне задачу задал. Хотя Пелагея, наверное, подойдёт для такого дела. Она из Озёрного посада родом и всего-то ей постоянно не хватает. Правда, насчёт языка за зубами – сомневаюсь.

– Иди, веди её сюда. Скажи – дело денежное есть, а сама можешь слушать наш разговор из-за занавески.

Перепуганная поначалу Пелагея слушала, открыв рот и округлив глаза, но, поняв суть поручения, сменила выражение лица. Поганкин вложил в её ладонь несколько медных монет:

– Вот тебе задаток. Пойдёшь в приказную палату. Там на допросе статный парень с горбинкой на носу, вроде как юродивый, с Озёрного посада. Его словили как разбойника, но он ни при чём. Скажешь воеводе, мол, знаешь его, что это Егорушка дурачок из приозёрной деревни, сама, мол, оттуда. Будешь божиться, клясться, слёзы лить, чтобы его отпустили. Если освободят, то веди не сюда, а в старый мой дом. По дороге скажешь, что у него благодетель появился и дело к нему имеет. Он хоть и не в себе, но поймёт, если всё так скажешь. Приведёшь – получишь столько же серебряных монет.