Жёлтая виолончель

– Э, – я засмеялся. – Ты что, водителя аннигилировать собрался?

– Ну, брат, – Паша развёл руками, чуть не расплескав остатки своего пойла. – Ради хорошего дела почему бы и нет?

Он допил пиво, и мы двинулись к метро.

– А ещё вот я не понимаю, – продолжил он. – Вот «Газпром», например. Зачем он?

– «Газпром»? – не понял я. – Ну, это…

– Нет, ну, я понимаю, – сказал Паша, – что они газ продают, чтобы деньги зарабатывать. А покупают-то этот газ зачем? Вот у меня, к примеру, когда пива выпью или какую-нибудь ерунду съем, тоже газы.

– Так это не те газы… – сказал я, но Паша меня не слушал. Его взгляд был уставлен в пустоту, словно меня не было.

– Вот поставить миллион человек в ряд, заставить всех пердеть – тот же «Газпром» получится, – сказал он, потом споткнулся о гребёнку эскалатора, словно очнулся и снова заметил меня.

– А тебе куда, я забыл? – спросил он, потерев лоб.

– «Кунцевская».

– Ну, значит по кольцу нам по пути.

Мы спустились, дождались поезда, вошли. Паша повис на поручне, наклонившись надо мной.

– Как у тебя на личном фронте? – поинтересовался он.

– Да нормально, – ответил я. – То есть никак.

– Жениться тебе пора, – сказал Паша.

– Зачем?

– Ну, это ты сам для себя решай, зачем. Извините, – Паша нечаянно стукнул локтем по макушке стоящую рядом женщину в берете. – А я тут с такой девушкой познакомился, – продолжил Паша. – Модель. Но при этом умная. Из хорошей семьи.

Поезд закрыл двери и начал набирать скорость. Стало шумно. Я плохо разбирал, что Паша говорит. До меня долетали только обрывки.

– Хочу съездить… Как раз чтобы место найти… Ты не подумай, она не как Катька… Всерьёз… Левин – скотина… А раньше как пел… Мне сразу не понравилось. Сначала учредители это левые… Заказы… Потом тестирование… Студентов тупых за копейки… Вчера зашёл… Плиткой весь кабинет заставлен.

Поезд подъезжал к «Краснопресненской», замедляя ход.

– Что за плитка? – спросил я.

– Да хер его знает, – ответил Краматорский. – Что-то всё мутит. Партию купил, партию продал. Есть у него деньги, точно знаю. Врёт он, что клиенты зажали. Сам копит или тратит на что.

Поезд снова тронулся. Опять стало плохо слышно.

– Уйду я, – говорил Паша. – Только стрясти бы… Съездить… Она знаешь какая…

– Слушай, – сказал я, – мне выходить сейчас.

– Может, выпить пойдём куда? – прокричал Паша, наклонившись к самому моему уху.

Я замотал головой.

– Не, не могу. Пока.

– Пока, – голова Паши покачивалась наверху, возле поручня. Он стоял в неуклюжей позе, обвиснув, словно мешок, глаза были сонные и блестящие.

Я вышел из вагона с тяжёлым чувством, будто бросал его в беде. Навстречу мне по переходу шли люди. Девушка с ярко накрашенными выпяченными губами пёрла напролом через толпу, задевая всех уродливой сумочкой. Старушка с маленьким сморщенным подбородком ковыляла, опираясь на замотанную изолентой палочку на трёх ножках. Мужчина зигзагами шёл по тоннелю, на ходу читая сложенную в небольшой прямоугольник газету. Он держал её с отвращением, словно брезговал бумагой.

Я ловлю себя на мысли, что не вижу ни одного счастливого лица. Все синие, недовольные, злые. Стоп, почему синие? Я понимаю, что иду по улице, не заметив, как выпрыгнул вновь из той, другой жизни. Но тут же напоминает о себе простуда. В носу чешется. Я громко чихаю в спешно расступающуюся впереди толпу. Они – расплывчатые. Они что-то недовольно говорят и морщат носы. Я мёрзну. Вечер. Белорусского вокзала не видно. Не представляю, где нахожусь. Правда, теперь я знаю, что живу где-то в районе «Кунцевской». Но туда ещё надо суметь добраться. Во-первых, мне трудно сориентироваться в синем расплывчатом мире. Во-вторых, за короткие фрагменты жизни между провалами в прошлое я мало что успеваю сообразить и сделать. В-третьих, мне, кажется, не хватит мелочи даже на одну поездку на метро. В-четвёртых, мне плохо. Я хочу лечь. Скамейка.

Я был настроен решительно.

– Герман Иосифович, извините, я не хочу это продолжать, – сказал я. – Либо вы заплатите мне деньги, либо я больше не приду. В прошлый раз мне было очень плохо. Я не представляю, как вообще выдержал.

Иванов встрепенулся и посмотрел на меня слегка испуганным взглядом.

– Хорошо-хорошо. Не волнуйтесь. Но у нас же так удачно всё получилось!

– Удачно? Меня стошнило на себя. И зачем вы порезали мне пальцы? До сих пор не зажило.

– Хотел проверить, действительно ли вы оторвались от реальности, – я не чувствовал в его голосе ни извинения, ни малейшего сожаления о содеянном.

– Деньги заплатите? – спросил я.

Иванов отвёл глаза.

– Эм… А фальшивые вам не подойдут? У меня не очень хорошо сейчас с пациентами.

Я встал.

– Извините, я ухожу.

– Но вы не можете! – воскликнул Иванов. – Мы только в самом начале пути! Сегодня я планировал перейти непосредственно к делу.

Я шёл к двери.

– Стойте! – сказал Иванов. – У меня есть две тысячи. Нет, даже две с половиной.

Я помедлил. Вернулся в кресло. Взял со стола деньги и убрал в карман.

– Хорошо, – сказал я. – Но два условия. В следующий раз вы мне платите всю сумму, как обещали. И сейчас объясняете толком, что вообще происходит.

Иванов – видимо, успокоившись – снова откинулся в кресле.

– Первое я могу обещать, – сказал он. – У меня есть немного денег на счету. В крайнем случае, займу. А вот «объяснить толком», как вы выражаетесь – не уверен, что смогу. Я сам двигаюсь в темноте, наугад. Но если не вдаваться в лишние, к тому же не очень известные мне самому подробности – я думаю, что установки вашего подсознания могут влиять на ваше тело. Для этого нужно только устранить все помехи. В прошлый раз я убедился, что есть способ практически полностью отключить вас от реальности. Более того, я вижу, что ваши реакции на ощущения были тогда напрямую связаны с вашими подсознательными ассоциациями. Теперь я хотел бы попробовать вызвать подобную реакцию у вашего тела. Чтобы убедить вас, это должен быть совершенно очевидный эффект.

– То, что меня тошнило, тоже было совершенно очевидно, – вставил я.