Юниор-1

– Да потому, что забеременеть в космосе можно, а выносить здорового ребенка – нет! А если что и родится, то какой-нибудь уродец или мутант…

– Откуда ты знаешь? В космосе еще никто не рожал.

– Мыши рожали…

– Мыши – не люди.

– Обезьяны рожали…

– И обезьяны – тоже, хоть и очень похожи. Слушай, давай не накалять раньше срока. Карина – отличный врач, а на борту есть и рентген, и УЗИ, и много чего еще. И мы сразу узнаем, если в тебе растет Чебурашка.

– Да иди ты… – Аня потерла покрасневшие глаза и часто заморгала, сбрасывая с ресниц блестящий бисер. – Все тебе шуточки.

– Это потому, что я верю – мы справимся. И у нас родится здоровый малыш. Просто ходить научится попозже.

– Вера и уверенность – две большие разницы. А теперь уходи, хочу побыть одна.

***

Перед отлетом в бортовой компьютер загрузили гигабайты самых разных мануалов – на случай, если сдвоенных специальностей окажется недостаточно. Пособий по медицине было больше всего, причем самых подробных – что неудивительно, когда до ближайшей больницы миллионы километров.

В свете монитора строгое лицо Карины напоминало маску из голубого льда. И только бегающий по строчкам взгляд давал понять, что женщина не впала в кататонию. И причина столь сильного напряжения – и умственного, и душевного – очевидна. Как и любой прирожденный врач, Казарина не имела права потерять пациента или навредить ему – как действием, так и бездействием. Но чем глубже погружалась в изучаемый вопрос, тем яснее понимала – ничем хорошим роды в космосе не кончатся.

И хоть на людях подобные эксперименты не проводились, другие млекопитающие здоровым приплодом похвастать не могли. Вне привычной силы тяжести аномалии начинались уже при делении клеток, и по мере развития эмбриона проблемы только множились. Органы, кости, мозг – все росло с отклонениями, и чаще всего завершалось выкидышем на ранних стадиях.

Собрав как можно больше данных, Карина ввела их в нейросеть и получила неутешительный прогноз. С вероятностью тридцать семь процентов плод погибнет, и если не избавиться от останков (что само по себе сложнейшая операция), начнется сепсис, и мать тоже умрет. Если же развернуться в ближайшие дни, шанс на успех многократно возрастет, но как убедить в этом командира?

– Надеюсь, это поможет, – Казарина сохранила расчеты в общем файле и переслала на терминал Морозова с пометкой «важно».

***

В тот момент Борис тоже не спал, но ему было не до формул и цифр. Он медленно вращался посреди каюты, поджав ноги и коснувшись губ кулаком. Глаза остекленели, вены на висках набухли и бешено пульсировали, а мысли кружились, как хлопья снега в метель. По уставу о любой нештатной ситуации следовало незамедлительно доложить в ЦУП, и до сих пор Морозов так и поступал, не смея нарушать инструкции и правила. Но одно дело мелочи вроде косо вставших панелей или засорившегося слива, и совсем другое – такой вот во всех смыслах залет.

А ведь присмотр за экипажем – прямая обязанность командира. И за то, что под его руководством случилось подобное, по головке точно не погладят. И по прилету вполне могут отстранить от службы, а если девчонка погибнет – еще и отдать под трибунал. И вместо почестей и парадов майор получит забвение и несмываемый позор. Причем не только для себя, но и для всей семьи, где в роду через одного выдающийся военный или политик.

И за что? За то, что пара балбесов не смогла справиться с инстинктом? Неужели Борис и за такими вещами должен следить? Захар и Аня – не беспризорники, не дикари, которым плевать на нормы и приличия, а взрослые и состоявшиеся личности – одной двадцать пять, второму двадцать восемь, должны же хоть немного разбираться в жизни. И вот из-за такой подставы лишиться всего и бросить тень на уважаемых людей, во многом благодаря которым Морозова и выбрали среди полутора тысяч кандидатов? Ну уж нет…

Сирена протяжно ухнула, известив о начале новой смены. Морозов встрепенулся, не сразу осознав, что потратил на гнетущие размышления всю ночь. Но сокрушаться из-за бессонницы некогда, скоро штатный сеанс связи, и майору волей-неволей предстоит держать ответ перед центром. И на пути к станции он тщательнейшим образом обдумывал все, что скажет… и то, о чем умолчит.

Квантовый телепорт занимал целый отсек и в полчаса сжирал накопленный за сутки заряд. Зато связь мгновенная, несмотря на расстояние, пусть и получалось передавать лишь текст. Убедившись, что Михальчук нет на посту, Борис завис перед небольшим черным монитором и включил передатчик.

> Земля, прием. «Юниор-1» на связи.

< Слышим вас, «Юниор-1». Вы сегодня рано. Что-то случилось?

Командир облизнул пересохшие губы и застучал по клавишам.

> Много работы, решили начать пораньше. Эксперименты, уборка, плановая ТО. В остальном все в полном порядке. Летим по графику.

***

Сигнал разбудил Карину с первой ноты, столь беспокойным и рваным выдался сон. По пробуждению ее ждали рутинные процедуры: вакуумный унитаз, промоченное особым составом полотенце вместо душа, свежее белье. В тесном замкнутом пространстве гигиена не прихоть, а средство от многих болезней. Но в этот раз женщина спешила и вплыла в кубрик с таким видом, точно занималась на тренажерах всю ночь.

Морозов же, наоборот, был гладко выбрит, прилежно одет и свеж, как огурчик. Он насвистывал бравурную мелодию из старой новостной программы и мазал плавленый сыр на печенье. Еще три ржаных пластинки парили над столом – лакомство готовили из особого теста, чтобы не крошилось и не вредило приборам. Борис печенье очень любил и ел только по важным случаям, тем самым как бы намекая, что вчерашняя проблема решена и можно дальше грезить о мировой славе. Михальчук же на завтрак не пришла, как и Титов. Звать их никто не собирался – трапезничать порознь правила не запрещали.

– Доброе утро, – Карина постаралась выдержать спокойный тон. – Смотрел отчет? Я сбросила на терминал.

– Нет, – с издевкой ответил командир и хрустнул закуской. – А должен?

– Там точные прогнозы. Мы должны возвращаться, иначе Аня может погибнуть.

Майор отрешенно пожал плечами.

– Как и любой из нас. При подлете. При посадке. На пути домой. Знаешь, сколько наших погибло за все время? Кто не рискует, тот не идет в космонавты.

– Борь, я все понимаю, – Казарина шумно выдохнула и зажмурилась. – Но как же ребенок? Он-то в отряд не записывался.

– Нет еще никакого ребенка, – в голосе мужчины все четче проступали раздражение и неприязнь. – Есть только зародыш. И неизвестно, что из него в итоге вырастет. И вырастет ли вообще. Вдруг Аня ошиблась? Мало ли от чего бывают задержки. А если через неделю эмбрион погибнет? Ворочать туда-сюда никакого топлива не хватит.

– А если все-таки выживет? – с надеждой произнесла женщина, точно речь шла о собственном младенце. – Но умрет позже, став чем-то большим, чем просто сгусток клеток. Хоть представляешь, что будет, когда мир об этом узнает? Когда по всем газетам затрубят, что русские погубили ребенка ради того, чтобы первыми воткнуть флаг? Нас не простят, Боря. Нас проклянут. И никогда не назовут героями.

– Вот поэтому, – Морозов вперил в собеседницу уничтожающий взгляд, – мы сделаем все, чтобы сохранить эту маленькую тайну. И не позволим единственному недоразумению разрушить наши жизни и пошатнуть престиж России.

– Да что ты заладил с этим престижем?! – Казарина и сама стала закипать от непрошибаемой бесчувственности начальника. – Ну, проиграли мы Луну – и что, все умерли?

– Смотря как посудить. Той страны, что билась с янки за спутник, вскоре не стало. Может, это просто совпадение, – Морозов большим пальцем подбросил печенье к потолку, точно монетку. – А может, нет. Лично я проверять не хочу. И не собираюсь войти в учебники как трус и паникер, опозоривший Родину из-за какой-то зиготы! Поэтому настоятельно советую не рубить сгоряча. Пройдет неделька-другая – и там видно будет, стоит ли беспокоиться, или же проблема высосана из пальца.

***

Позавтракав в гордом одиночестве, майор направился в командный отсек – помещение в половину кубрика с массивным выгнутым дугой пультом перед обзорными иллюминаторами. Сразу за ними находился шлюз, ведущий в похожий на грушу спускаемый модуль. Низ «груши» занимал иссиня-черный керамический экран – защита от перегрева в плотных слоях. А верх – стыковочный порт с кольцами парашютов, крайне полезных в разреженной, но все же атмосфере Марса.

Из отсека предстояло следить как за посадкой, так и за последующим взлетом, поэтому здесь находилось одно из немногих кресел, чтобы оператор случайно не отлетел от приборной панели в самый ответственный момент. Комбинезон крепился к сиденью банальными липучками, надежно фиксируя марсонавта и в то же время позволяя встать при первой необходимости.

Морозов это кресло очень любил, хотя до выхода корабля на орбиту в нем не было никакого смысла. И все же оно давало почувствовать себя если не царем на троне, то, по крайней мере, высоким начальником. И прежде чем включить микрофон внутренней связи, Борис поудобнее уселся, потянулся и хрустнул пальцами.

– Аня, загляни в пультовую. Есть разговор.

Михальчук явилась почти сразу. Во всем, что не касалось неприятных сюрпризов, к ней не придраться. Спокойная, точная, исполнительная – прямая противоположность лихому и непомерно смелому Титову. Девушка-пай, рядом жиган и хулиган… Да уж, стоило догадаться об этой парочке пораньше. Прозорливость – незаменимая черта вожака.

– Звали, Борис Федорович? – робко пролепетала инженер, зависнув у люка.

– Звал, звал, – Морозов выдавил кривую улыбку. – Да не трясись так, ругать не буду. И за прошлый раз извини – не стоило тогда орать. Но сама понимаешь, такие новости…

– Простите, – она отвела взгляд и заправила за ухо короткий медно-рыжий локон.

– Я вот о чем хочу спросить, – майор выдержал паузу, присматриваясь к подчиненной, как следователь – к преступнику. – Хоть это и личное, но я должен знать обо всем, что происходит на борту. Во избежание всяких… эксцессов. Понимаешь?

– Д-да, Борис Федорович, – если бы Аня могла, то провалилась бы сквозь пол прямо в вакуум.