Интриган. Новый Петербург

О которой, скорее всего, мечтают многие ильвас – вырваться из нищеты и прислуживать не пьяным деревенщинам, а уважаемым господам.

Я проводил их взглядом, выждал с минуту, зазернив момент, и сказал:

– Я понимаю, что у вас нет никакого повода мне доверять. Для вас я – точно такой же захватчик и поработитель, как и Хмельницкий.

Старик сощурился и выпустил длинную, похожую на змею струю, но ничего не ответил – то ли не желая перебивать, то ли молчаливо соглашаясь.

– Но у меня свои счеты с этим человеком. Очень личные счеты. Он похитил мою сестру. И сейчас держит на той винокурне. И неизвестно что с ней делает.

Но я не могу напасть на него в открытую. Во-первых, у меня нет частной армии. Во-вторых, это развяжет войну родов, где моя семья неминуемо проиграет. Я не могу обратиться к властям, потому что у Пана всюду глаза и уши, его предупредят, а девушку спрячут в другом месте.

Я не могу использовать магию, потому что враг сразу поймет, откуда ветер дует. Поэтому мне нужны те, кто и так нападает на чужаков, и не побоится атаковать форт. Но не с луками и стрелами – нет. Я дам им оружие. Много оружия. И всего с одним условием – не обращать его против кого-либо, кроме прихвостней Пана.

– Вы очень вовремя начали этот разговор, да? Когда мои дочери в вашей полной власти. Выпросили их у хозяина, выманили из дома, а теперь ставите условия. Вы знатный интриган, Гектор Старцев. Будь вы из наших, вас бы прозвали Тощий Лис.

– Почему тощий? – улыбнулся. – А не хитрый, например?

– Потому, что вы в любую нору пролезете. Но помните, каким бы тонким ни был Лис, в змеиную нору ему лучше не соваться. Хитрый лис не сунулся бы точно.

– Я не пытаюсь вас шантажировать, – хотя на самом деле пытался, ведь шантаж – излюбленный прием любого шпиона. – Я лишь прошу помочь спасти человека, который меньше всего заслуживает зла. Без вас я не справлюсь. Считайте, что Афина – заложница вашего решения. Так что мы в равных условиях, вождь.

– С чего вы взяли, что я вообще знаю гиравас?

– Кого, простите?

– Мятежников. Повстанцев. Борцов за свободу. Тех, чьи скальпы вы покупаете за сто рублей. А за живого готовы отдать тысячу. Но не для того, чтобы посадить в тюрьму. Ведь законы бледнолицых – только для бледнолицых. А для того, чтобы замучить и затравить, как дикого зверя. Но я, как видите, смирился с новой судьбой. Не мешаю вашим делам и даже ношу вашу одежду. Так с чего вы думаете, что я с ними знаком?

– Думаю, вы не просто их знаете. Вы их покрываете, защищаете и снабжаете едой. Без вас они бы здесь не выжили. И не смогли бы докучать Пану.

Но их борьба, как мне кажется, это не попытка вызволить соплеменников из плена. С их оружием и снаряжением это попросту невозможно. Это борьба поколений, Эйра. Борьба буйного духа юности против смирения и покорности.

У вас, как у вождя, должен быть наследник. И я сильно сомневаюсь, что он гнет спины на полях. Именно его отряд совершает набеги – чтобы в первую очередь показать вам, как ведет себя истинный ильвас. Чтобы доказать, что есть иной путь, кроме ярма.

Что развешанные в доме колчаны и ткани – это не сувениры для праздных гостей, а наследие великого прошлого, за которое не грех и жизнь отдать. Верно, Эйра? Вожак повстанцев – ваш сын?

Старик вскочил и нацелил винтовку мне в лоб.

Глаза в гневе сузились, на скулах вздулись желваки, палец задрожал у крючка.

Уверен, если бы я проявил слабость, если бы попытался его успокоить или молил о пощаде, он бы наверняка выстрелил.

Но я лишь с легкой усмешкой смотрел на него, всем своим видом давая понять, что я прав, но моей правоты не стоит бояться.

– Кто вам сказал? – процедил вождь. – Вы за этим сюда пришли? Хотите урвать самую большую награду? Сколько сейчас стоит голова моего мальчика? Месяц назад ее оценили в десять тысяч.

– Вы мне сказали, – спокойно произнес в ответ. – Хоть даже не догадывались об этом.

– Не дерзи мне, чужак. И не надейся на свое колдовство. Я тоже шаман. И умею заговаривать стрелы, чтобы те пронзали любые щиты. В том числе и волшебные.

– Ходят слухи, что народы, близкие к природе, сложно обмануть. Вот и скажите мне, вождь – вру я или нет?

Эйра долго смотрел мне в глаза, не моргая и совершенно не меняясь в лице, словно то превратилось в восковую маску. После чего опустил оружие и в бессилье сел на пень.

– Арран слишком молодой, – по татуировкам на морщинистых щеках скользнула мутная влага. Старик шмыгнул, скривился и утер слезы рукавом. – Он не видел того, что видел я.

Не видел, как ильвас сотнями расстреливают из пушек и пулеметов, давят колесами и копытами. Сражаться против вас бесполезно. Все равно, что простому человеку выйти с голыми руками на медведя. Если бы я не подчинился, если бы не стал сотрудничать, нас бы вырезали под корень.

Так уже случалось с менее покорными племенами. Все, что ты видишь – это моя вина. Но иначе – смерть. Ведь Арран все еще верит в страну вечной охоты, куда попадают души прославленных охотников.

Верит в то, что можно прогнать чужаков и снова жить, как прежде. Наивность, молодость и горячая кровь – это жуткая смесь, Гектор. И я ничего не смог с этим поделать.

– Отцы и дети, – со вздохом сел рядом. – Тема вечная, как и любовь.

– Вы странно рассуждаете для ваших лет, – хозяин взял себя в руки и немного успокоился. – Сколько вам – двадцать? А говорите так, будто в два раза старше.

– Ну… – не удержался от ехидной ухмылки – вождь все равно смотрел на трущобы, – в жизни всякое бывает.

Не говорить же, что мой отец ненавидел любые войны еще со времен Афганистана. Он был учителем истории – типичный советский интеллигент и полная противоположность нынешнего меня.

И видел в отпрыске успешного бизнесмена, а не вояку на скудном жаловании. А я не хотел протирать штаны в университете. Не хотел сводить дебеты с кредитами. Не хотел потакать отцу, который расписал всю мою жизнь до самой пенсии – причем без какого-либо согласования со мной.

В школе учись хорошо, чтобы закончить с золотой медалью, а иначе будешь дворником или тупым солдафоном. Не бегай с друзьями-босяками, сиди дома и учи уроки, а то станешь таким же безработным алкашом, как их родители.

Обязательно поступи в ВУЗ, без высшего образования только в дворники или тупые солдафоны. Какие еще девочки? Об учебе думать надо, а то сопьешься и сторчишься. Вон сколько наркоманов вокруг.

Естественно, меня это в край заколебало, и после одиннадцатого в пику отцу рванул в армию – да так там и остался. И ни разу не пожалел, даже когда висел со сломанными ногами на столбе посреди Сирийской пустыни.

Уверен, я приносил не меньше пользы, чем менеджеры и бизнесмены. И все же кое-что я от него унаследовал. И любовь к литературе тоже пошла впрок.

И сейчас я далеко не так строг и категоричен как прежде, когда оборвал все контакты на долгие десять лет. А когда повзрослел, поубавил максимализма и попытался выйти на связь, папа уже умер.

И я отдал бы многое, чтобы вернуться во времена наших бесконечных ссор и споров – хотя бы для того, чтобы вновь услышать его рассерженные крики.

– Я чую в тебе странную силу, – наконец молвил вождь. – Дух и тело словно принадлежат разным мирам и связаны воедино неведомой волей. Я уже слышал о таком раньше. В наших преданиях таких существ называют авели – мироходцы. И прежде они не приносили моему народа зла. И все же лучше побуду Хитрым Лисом, чем Доверчивым Ослом.

Твой брат останется со мной. Возвращайся за ним в полночь – тогда же получишь ответ Аррана. Но говорю сразу – приказать ему я не могу. Захочет – согласится. А нет – так не обессудь. Если же придешь не один, если хоть как-то попытаешься нам навредить – я убью твоего брата. И будь, что будет.

– Хорошо, – протянул ладонь. – Спасибо.

Вождь выпрямился и пожал руку.

– Добрых дел, авели.

***

Марку идея торчать в халупе весь день явно не пришлась по нраву, но ради сестры парень согласился потерпеть.

Я предупредил, чтобы он не пил ничего крепче чая и держал наган под рукой – на случай, если переговоры пойдут не по плану.