Оттепель. Действующие лица

В том, что считалось общественной жизнью, Б. упрямо не участвовал, на собраниях не светился, в полемики не вступал, хотя в июне 1967 года подписал коллективное письмо IV съезду писателей в поддержку А. Солженицына и с протестом против цензурного произвола[413 - Слово пробивает себе дорогу. С. 217.]. Мало кто и знал, что все эти годы он собирал материал для многофигурного и остросюжетного романа о доблестном труде советских контрразведчиков на излете войны.

Замысел, судя по всему, возник еще в 1951 году, октябрем которого помечена богомоловская запись: «Задумал написать приключенческую повесть для юношества. Тема старая, а повесть будет новая». Летом 1964-го Б. прибавил: «Действие разрастается и все больше занимает мои мысли. Сделано вчерне 22 листа»[414 - Огрызко В. Факты без ретуши. М.: Лит. Россия, 2021. С. 125.]. И вот в начале 1971 года пришло время предлагать рукопись журнальным редакциям: сначала в «Юность», где печатать согласились, заключили авансовый договор (который был Б., впрочем, просрочен), но потребовали неприемлемых для автора купюр, потом в «Знамя», где текст сразу же вернули, и наконец в «Новый мир».

Там тоже стали мешкать, причиной чего, – по словам Б., – явились перестраховочные отзывы экспертов сразу из ГРУ и из КГБ. Вероятно, это так, но судьбу романа решили не чекисты, а цекисты. И здесь, помимо рассказа самого Б. о доброхотной помощи хорошо известного литераторам И. Черноуцана, есть письменное свидетельство не упомянутого им Н. Биккенина, в ту пору заведовавшего сектором Отдела пропаганды ЦК. Это к нему летом 1974-го Б. будто бы принес «машинописный экземпляр рукописи», и это он, мгновенно все прочитав, вызвал на Старую площадь автора и «позвонил при нем в редакцию». «Никаких замечаний и вопросов у меня не было, – рассказывает Н. Биккенин. – Это был тот случай, когда в мои действия никто не вмешивался: ни смежные отделы, ни соседи, ни мои начальники. Взял на себя, и хорошо».

Так роман «В августе сорок четвертого…» (другое название «Момент истины»[415 - В первоначальной версии роман назывался «Убиты при задержании», затем возникло «Взять их всех!..» и наконец – слово самому автору: «В 1979 году, как проницательно в 1974 году рекомендовал И. С. Черноуцан, я без труда восстановил главное название романа „Момент истины“, а в скобках обязательно указывал („В августе сорок четвертого…“), дав расшифровку понятия „Момент истины“ как „момента получения информации, способствующей установлению истины“, это название наиболее емко и точно отражало суть романа».]) и вышел в трех книжках «Нового мира» (1974. № 10–12). «Ждали, – еще раз сошлемся на Н. Биккенина, – реакцию Суслова и Андропова», и «первой, нарушив „заговор молчания“, выступила с похвальной рецензией „Правда“»[416 - Это не совсем так. На самом деле, первой была «Литературная газета»: 1 января в статье «Герои, о которых не знали» Б. Галанов назвал роман героическим; затем «Литературная Россия», где А. Елкин 3 января в рецензии «На свинцовом ветру» нашел роман «в высшей степени современным»; 8 января к общему хору присоединилась «Комсомольская правда» с откликом Л. Корнешова «Это и есть война…», где роман был представлен как «удивительная книга, написанная мастером очень большого и честного таланта». И наконец, – фиксирует Б. этапы своего триумфа, – «14 января в газете „Правда“ (Центральном органе ЦК КПСС) была опубликована статья „Люди высокого полета“, в которой С. С. Смирнов – глубоко уважаемый мной человек и писатель, чье мнение для меня было особенно важным, весомым и ценным, в наиболее, пожалуй, основательной рецензии дал высокую художественную оценку романа: „Впервые в нашей литературе появилось произведение, убедительно и глубоко показывающее „черный хлеб“ повседневного труда контрразведчиков – физические, психологические и чисто технические особенности их профессии… Роман отличается высоким профессионализмом самого автора и всех его героев“».], чему тоже были причины: член Политбюро К. Т. Мазуров

очень заинтересованно отнесся к роману, рекомендовал его М. В. Зимянину – тоже белорусскому партизану, редактору «Правды». А Михаил Васильевич был «на ты» с Ю. В. Андроповым, еще с довоенной поры, со времен их общей комсомольской юности, и переговорить с председателем КГБ для него не составляло проблемы.

Так «началось, иначе не могу сказать, триумфальное шествие романа. Он нравился всем. ‹…› Не было газеты и журнала, которые не опубликовали бы рецензий»[417 - Биккенин Н. Как это было на самом деле. С. 168–171.].

Роман бесчисленное множество раз переиздавался, а в литературной среде роились слухи, один другого красочнее. Что военное ведомство и КГБ закупили для своих целей 30 тысяч экземпляров первого книжного издания. Что Андропов будто бы подсылал к писателю порученца за автографом, а тот наотрез отказал. Что Б. избегал интервьюеров и категорически запрещал себя фотографировать. Что «Момент истины» в 1975-м хотели выдвинуть на Государственную премию СССР, но Б. и тут уклонился. Единственное, что он согласился взять, так это просторную квартиру в писательском доме по Безбожному переулку.

Новый роман «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…», который Б., воспользовавшись формулой В. Ходасевича, определил как «автобиографию вымышленного лица», был уже в работе, и эта работа так до смерти автора и не была закончена, хотя он годами водил журнальных редакторов за нос обещаниями вот-вот, ну буквально на днях сдать полный текст в производство. В печати появились, правда, повесть «В кригере» (Новый мир. 1993. № 8), еще пара фрагментов, если не считать памфлета «Срам имут и мертвые, и живые, и Россия…» (Книжное обозрение. 9 мая 1995), громящего роман Г. Владимова «Генерал и его армия»[418 - Публикация повторена в журнале «Свободная мысль – XXI» (1995. № 7).], но это, собственно, и всё.

Так что прощальный роман, собранный вдовой из беловых и черновых бумаг, вышел в свет, когда прах писателя был уже давно – и с воинскими почестями! – упокоен на Ваганьковском кладбище. Рассказывают, будто вдова, знавшая о фобиях Б., хотела на его могиле поставить «памятник без лица»[419 - Кучкина О. «Момент истины» Владимира Богомолова // Нева. 2006. № 1.]. Но этого все-таки не случилось: православный крест сменен теперь гранитной пирамидкой, на которой, помимо фамилии, дат жизни и смерти, высечены слова «Момент истины». Фотографии, впрочем, нет.

Соч.: Соч.: В 2 т. М.: Вагриус, 2008; В августе сорок четвертого… СПб.: Амфора, 2010; Жизнь моя, иль ты приснилась мне… М.: Книжный клуб 36,6, 2012, 2014; Момент истины. М.: Книжный клуб 36,6; То же. СПб.: Азбука, 2020; Иван. М.: Речь, 2015; Иван. Зося. В кригере. СПб.: Амфора, 2016; Иван. Зося. М.: Детская литература, 2017.

Лит.:Кучкина О. «Момент истины» Владимира Богомолова // Нева. 2006. № 1; Лазарев Л. «В литературе тоже есть породы» (О Владимире Богомолове) // Знамя. 2007. № 5; Левитес В. «Хорошие слова»: Тридцать четыре года рядом с Владимиром Богомоловым (о нем и немного о себе) // Знамя. 2013. № 12; Огрызко В. Факты без ретуши. М.: Лит. Россия, 2021. С. 124–139.

Бондарев Юрий Васильевич (1924–2020)

Хотя имя Б. жестко сцеплено в нашем сознании с понятием «лейтенантской прозы», он всю войну прошел сначала солдатом, потом сержантом, а звание младшего лейтенанта получил лишь по окончании Чкаловского артиллерийского училища в декабре 1945 года. И тут же по совокупности ранений был демобилизован, успев догнать сверстников в литинститутском семинаре сначала у Ф. Гладкова, потом у К. Паустовского (1946–1951)[420 - «Когда я поступал в Литинститут, принес стихотворения и два рассказа по четыре страницы», – рассказал Б. в разговоре с С. Шаргуновым (Шаргунов С. Памяти Юрия Бондарева // Юность. 2020. 29 марта. https://unost.org/authors/sergej-shargunov-o-yurii-bondareve-i-razgovor-s-nim/).].

С 1949 года пошли первые журнальные публикации, сразу же замеченные, так что в Союз писателей Б. приняли еще в 1951-м, до выхода дебютного сборника рассказов «На большой реке» (1953). Но всерьез о нем заговорили, когда в печати появились повести о поколении 20-летних фронтовиков: «Юность командиров» (1956), «Батальоны просят огня» (Молодая гвардия. 1956. № 5–6)[421 - Полвека спустя Ю. Бондарев вспоминал, как главный редактор «Молодой гвардии» А. Макаров просил его пойти на компромисс: «Представьте: он стал на колени: „Юра! Умоляю! Нас разгонят. Уберите конец – я уже сдаю повесть в набор!“ Я посмотрел – у него чуть не слезы на глазах. „Батальоны…“ ему нравились до сумасшествия. Я говорю: „Господи, но что ж я буду делать со своей совестью?“ И тут я допустил слабость – потому что в книге, разумеется, мой конец печатать не стали, то есть не решились рисковать. А потом случилась беда – при переезде с квартиры на квартиру я потерял эти странички, и как ни силился потом, так и не смог по памяти восстановить текст. Я прекрасно помню содержание этих страниц, но текстуально восстановить их не могу с тем настроением и той болью» (Книжное обозрение. 2005. № 18/19).], «Последние залпы» (Новый мир. 1959. № 1–2).

По ним, еще не распознав в Б. своего, разумеется, ударила нормативная критика: мол, окопная правда, ремаркизм, «какая-то смутность идейная и художественная нечеткость» (Комсомольская правда, 25 апреля 1958 года). Однако на то и Оттепель, чтобы подобные отзывы воспринимались уже не как приговор, а как многообещающий аванс. Б. приглашают представлять молодежь в редколлегии так и не вышедшего третьего выпуска «Литературной Москвы» (1957), а спустя два года системный, как сейчас бы сказали, либерал С. С. Смирнов, став главным редактором «Литературной газеты», на пост руководителя раздела русской литературы взамен ретрограда М. Алексеева выберет именно Б.

Он все еще свой в этом кругу: в редакции начальствует над В. Лакшиным, Л. Лазаревым, В. Берестовым, Б. Сарновым, Г. Владимовым, Ст. Рассадиным, Б. Окуджавой, другими вольнодумцами, чуть позже печатает в газете едва ли не единственную положительную рецензию на аксеновский «Звездный билет» (29 июля 1961), пишет рекомендации В. Аксенову и В. Лакшину в Союз писателей. А самое главное – в «Новом мире» проходит, «ободрав, – по словам В. Лакшина, – бока о цензуру», антисталинистский[422 - Сравнительно недавно обозреватель «Коммерсанта» М. Трофименков даже изумлялся: «Как и почему литературным знаменем антисталинизма стал „Один день Ивана Денисовича“, на фоне „Тишины“ кажущийся пасторалью и кондовым соцреализмом?» (Трофименков М. Лейтенант советской прозы: Умер Юрий Бондарев // Коммерсантъ. 2020. 29 марта).] роман «Тишина» (Новый мир. 1962. № 3–5)[423 - Вторая книга «Тишины» под названием «Двое», завершающаяся впечатляющей картиной чудовищной давки на похоронах Сталина, появилась тоже в «Новом мире» (1964. № 4–5).].

Понятно, что такие автоматчики партии, как ростовский писатель М. Соколов, публично заклеймили «Тишину» как «чуждое социалистическому реализму чтиво» (май 1962 года), а председатель КГБ В Семичастный 10 июля 1962 года доложил в ЦК, что Б. в своем романе «с ненавистью описывает образы чекистов, представляет их читателю тупыми, грязными и невежественными, произвольно распоряжающимися судьбами людей»[424 - Цит. по: Огрызко В. Советский литературный генералитет. С. 312, 313.]. Зато – опять-таки Оттепель, время относительного плюрализма – К. Паустовский статьей «Сражение в тишине» в «Известиях» не просто дал бондаревскому роману восторженную оценку, но и ответил его критикам: «Каждая попытка оправдать культ – перед лицом погибших, перед лицом самой элементарной человеческой совести – сама по себе чудовищна»[425 - А. Ахматова послала Паустовскому телеграмму: «Глубоким волнением и радостью прочла Вашу замечательную статью „Известиях“. Благодарю Вас. Анна Ахматова» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 536).].

Пути писательские, однако же неисповедимы, и через семь лет после «Тишины» Б. – и не в гонимом «Новом мире», а у В. Кожевникова в «Знамени» – печатает роман «Горячий снег», где впечатляют и батальные сцены, и то, что, – сошлемся на оценку С. Шаргунова, – Б. впервые «дал художественно пластичный и яркий образ Сталина, проницательного и твердого полководца»[426 - Шаргунов С. Памяти Юрия Бондарева // Юность. 2020. 29 марта. https://unost.org/authors/sergej-shargunov-o-yurii-bondareve-i-razgovor-s-nim/.].

Многие бывшие единомышленники Б. были шокированы этой переменой убеждений, но еще больше шокировала их созданная по его сценарию (вместе с О. Кургановым) киноэпопея «Освобождение» (1968–1971), своей помпезностью отвечавшая всем требованиям заказчика – ЦК КПСС, но никак не соответствовавшая личным воспоминаниям ветеранов войны.

Зато пошли чины – с 1971-го и на долгие годы он первый заместитель председателя правления СП РСФСР, секретарь правления СП СССР (1971–1991), председатель правления Российского общества любителей книги (1974–1979), депутат Верховного Совета СССР от Карачаево-Черкесской автономной области (1984–1989). Что же до наград, то они пошли еще гуще – Ленинская премия за «Освобождение» (1972), Государственная премия РСФСР за сценарий фильма «Горячий снег» (1972), по Государственной премии СССР за романы «Берег» (1977) и «Выбор» (1983)[427 - «Там уж и вовсе ничего нет, – 17 января 1981 года писал Л. Аннинский И. Дедкову, – одно „художество“, которое мне, как и тебе, давно и прочно осточертело, и я, конечно, эту секретарскую прозу в руки не брал. Бондарев среди них тем жалок, что осекретарился прекрасный по природе парень и хорошо начинавший писатель. Сожрали. Нет уж, раз так, то мне проще с каким-нибудь барином вроде Кожевникова, чем с этим ностальгирующим по трудностям счастливцем. Нет, пусть вернется в простые смертные да полокоткается в литературной очереди локтями, тогда я его, может быть, попробую читать. Ибо локти – это хоть и противная, но все ж реальность. А тут – облака» («Я читал тебя и думал, радуясь: вот сошлись, совпали»: Из переписки Льва Аннинского и Игоря Дедкова (1973–1987) // Дружба народов. 2020. № 1).], к скромному, когда чинов еще не было, «Знаку Почета» (1967) прибавились ордена Ленина (1971, 1984), Трудового Красного Знамени (1974), Октябрьской Революции (1981), Отечественной войны 1-й степени (1985) и – как вишенка на торте – звание Героя Социалистического Труда.

Писал он в поздние советские десятилетия много и книг выпустил, вместе с переизданиями, немерено: так, – подсчитал В. Вигилянский в уже перестроечной статье «Гражданская война в литературе» – только за пять лет с 1981 по 1985 год за Б. числится 50 изданий общим тиражом 5 868 000 экземпляров, да не простых изданий, а по большей части в высокогонорарной «Роман-газете» или в столь же высокогонорарных книжных сериях «Библиотека советской классики», «Библиотека Победы» или «Школьная библиотека»[428 - См.: Огонек. 1988. № 43.].

Расходились ли они? А почему же не расходиться, ведь львиная часть тиражей мастеров так называемой секретарской прозы оседала в бесчисленных массовых библиотеках, и к тому же многие его читатели и критики считали, что, в отличие от других литературных генералов, Б. – истинный художник слова, чьи новые произведения, от романов до миниатюр, отличаются сгущенной образностью и наклонностью к философствованию.

За это положение в литературе надо было, разумеется, платить, так что Б., конечно, подписал обращение «классиков» с осуждением А. Сахарова и А. Солженицына (Правда, 31 августа 1973), умел найти незаемные слова для похвалы начальства, а в Союзе писателей слыл покровителем черносотенцев, хотя сам к ним вроде бы не принадлежал. Что же касается идеалов писательской юности, то бескомпромиссный борец с «культом личности» стал неутомимым борцом с «культом потребления» – сначала, конечно, западным, а затем и доморощенным, калечащим чистые души советских людей.

Последние три десятилетия жизни Б. драматичны. Он выступает против перестройки с трибуны XIX партийной конференции (29 июня 1988 года), подписывает «Слово к народу», которое назвали идеологическим обеспечением путча ГКЧП (Советская Россия, 23 июня 1991), в 1989-м демонстративно выходит из состава учредителей советского ПЕН-центра, так как в его списке есть те, «с кем я в нравственном несогласии по отношению к литературе, искусству, истории и общечеловеческим ценностям», выходит из редколлегии «Нашего современника» в знак протеста против публикации солженицынского романа «Октябрь Шестнадцатого», а в 1994-м столь же демонстративно отказывается из рук Ельцина принять орден Дружбы народов, направив президенту телеграмму: «Сегодня это уже не поможет доброму согласию и дружбе народов нашей великой страны».