Шаги в глубину

– Не борзей. Я заметила твой выхлоп и включила камуфляж. Откуда мне знать, кто ты?

– А по-потом ты убегала от «Тени». М-могла включить экраны и б-бросить в эфир свои идентификаторы.

«Ах ты ж, мелкий паразит». Этот малый торговался, чтобы сбить цену уже очевидной сделки, и он очень ловко прикинул, что мои проблемы с законом могут оказаться лишь чуток краше его собственных.

– И все же предлагаю не борзеть, – сказала я. На моей стороне были поставленный голос и непрозрачное забрало шлема. – Ты мне только что сам показал генную бомбу, или это аппарат для газировки? Может, мне тебя повязать и сдать Его Мечу?

«Ого». Это оказалось неожиданно. В глазах контрабандиста на какую-то долю секунды появился самый настоящий дистиллированный страх: то ли родная R6O ему вспомнилась, которую превратили в инкубатор разросшейся биомассы, то ли еще что, – но это был отличный страх. Черненький и глубокий. Возможно, я бы его разглядела, даже не будучи инквизитором.

– Д-договорились.

Отлично. Голосок – то, что надо: тихий, слабый, неуверенный. Я понимала, что расслабляться с ним не стоит, но обормот явно и честно принял нелегкое решение. Я знала, что это победа, знала, что теперь надо расширять плацдарм и бросать сюда еще десант, надо брать в руки отличный корабль и до поры – этого недо-капитана. Это все прекрасно, неожиданно прекрасно, мне нравится развитие событий, только вот почему непременно должно быть некое «но»?

Генная бомба ужасна, настолько ужасна, что просто вау. И тем не менее, говоря о причинах бегства от «Тени», этот маленький паршивец мне наврал. Значит…

– Славно. Идем общаться в каюту, что ли? Или остальной груз настолько же крутой?

– Н-нет, – сказал Дональд, энергично помотав головой. – Мелочевка.

– И я могу посмотреть?

– Д-да ради бога.

«Дин-дон». Еще одна ложь. Я осмотрелась: тюки, разбитые волосатые контейнеры, еще какой-то хлам, бак биологической защиты… Я наблюдала за тем, как Дональд отслеживает поворот моей головы. И – стоп: значит, бак.

– Это что такое?

– Это? Бак. Д-для перевозки существ в анабиозе.

«Хм. Да ты просто гений». Я подошла и положила руку на непрозрачное стекло.

– Криобокс. Старье. Он активен?

– Н-нет.

Сзади шаг – ко мне. Я нащупала в перчатке триггер запястного клинка и обернулась к нему.

– А ты чего такой дерганый, а? Что в нем?

– Д-да нет там ничего! – воскликнул Дональд. – Так что с договором?

О, да. Это оно. Ты паникуешь, «просто Дональд», мощно паникуешь, давай, оближи губы еще, потому что твой пульс я слышу даже отсюда без всяких усилений сенсоров. Любопытно и, честно признать, страшно: в этом баке находится что-то, что куда хуже или куда ценнее, чем генная бомба.

– Ну-ну. Договор? Хорошо. Хочу семьдесят процентов с этой твоей доставки.

Дональд окаменел. Стиснутые кулаки были куда красноречивее физиономии обормота. «Ты жалок, приятель. Как же ты торгуешься с заказчиками? Как блефуешь, уходя от жадных нанимателей, которым не хочется отпускать тебя с деньгами?»

Эх, дурак, повезло тебе с кораблем. Очень повезло.

– Семьдесят? К-к черту. Какие еще п-проценты?

«Хм?»

– Какие еще п-проценты? – повторил Дональд. – Открывай бак, там ничего н-нет.

Ну надо же, как твердо, сдуреть можно. А ты неплох, Дональд, совсем неплох.

– Ладно, – сказала я. – Насчет процентов мы еще посмотрим. Обсудим в каюте.

Дональд кивнул и повернулся, чтобы уходить из трюма, уверенно так, почти по-хозяйски повернулся, подтверждая мое впечатление: не безнадежен. Но ему не повезло сегодня, потому что я – инквизитор. Одним тычком в управляющий блок я вызвала меню и вжала клавишу экстренного открытия цистерны.

– Нет!

Он почти напоролся на выставленный клинок – да его вообще, похоже, больше ничего не волновало. Он весь был там, у контейнера, где уходило в стенку скругленное стекло, откуда шел ледяной пар, и сенсоры моего скафандра пискнули, сообщая, что там все плохо и холодно.

А потом из замороженного облака лицом вниз выпало тело.

На ослепительно белой коже тонкой паутиной застывал иней, он покрывал голубизной спутанные белые волосы. Девушка. Массивные черные браслеты на запястьях и похожие анклеты на щиколотках казались слишком тяжелыми для худышки.

«Это что, ограничители?»

Теперь есть причина грохнуть симпатичную сволочь. Он как чувствовал, что я сочту «охоту за головами» чем-то пострашнее генной бомбы.

Я прискорбно не согласна с уголовным кодексом.

Ненавижу.

– Приторговываешь плотью, мудак? – прошипела я, сбивая застывшего парня с ног. Носком под ребра – и виброклинок к горлу. – Беглая? Чья-то дочь? Кто она?

– Хр-р-р… – сказал черноволосый засранец. Он норовил свернуться в клубок, но я ему не давала.

– Умри, сволочь!

– Н-не надо! – выкрикнул он.

Наверное, это рефлексы. Или опыт. В любом случае, я поняла, что «не надо» – это не ко мне, хотя лезвие уже впивалось в его шею. Я обернулась и крутнулась в пируэте, ловя картинку и стараясь умять ее в мозг.

«Пленница» вставала с пола, с нее мелкой пылью осыпался иней, а браслеты-анклеты взорвались струями дыма. Дым лип к белому телу, дым скрывал небольшую грудь и поджарый живот, дым опутывал ноги, а над всем этим буйством коллоидного скафандра разгорались алые глаза.

Так я это все и запомнила: дым, без единой кровинки лицо и алые глаза.

А потом картинка моргнула и изменилась.

– Рея, не надо!

Дональд, раскинув руки, встал между мной и ею и громче повторил:

– Не надо! Пожалуйста!