прохожий, оказавшись в сырую непогоду на улице, наблю-
дает зыбкий туман, размытые очертания улиц и деревьев,
и такая картина оставляет ощущение чуждое, неприят-
ное, когда и подумать-то о чем-то здоровом и полезном
становится трудно. И так до тех пор, пока не доберешься
до теплого дома и не увидишь свет. Казус неуверенности,
этого сырого, туманного настроения, таков, что, когда
жизнь призывает идти вперед, совершать следующий шаг,
человеку на пути попадается зона «I» и становится его
советчиком. Она шепчет на ухо: а ты сможешь, ведь ты
мал и слаб? Питон неуверенности внушает путнику, что-
бы тот всегда соизмерял, кто он такой и каковы могучие
силы жизни. Эту игру размеров и величин, где путник
оказывается щепкой, жертвой обстоятельств, существом,
не способным брать ответственность за свою жизнь, этот
контраст низшего и всесильного, питон неуверенности
создает, чтобы держать в своей власти любого встречного
на своем пути.
Большие глаза ланей будто говорили, что сами живот-
ные неповинны в том, что они трусливы, в том, что их го-
няют и поедают крокодилы да змеи. Взгляд этих хрупких
животных хотел меня убедить, что лани такими рождены
80
и не вольны менять судьбу, это за пределами их сил, и они
не смеют перечить местному укладу. По сути, лани при-
знавались в своей глупости, покорности и отсутствии же-
лания что-то менять. В юных особях мужского пола я еще
мог разглядеть стремление покорить барьер неуверенно-
сти, но лани-девушки имели такой же взгляд, как все стар-
шее безнадежное поколение.
Из своего свитка я вычеркнул запись о своем первом
впечатлении, где я восхищался кротостью и смирением
этих животных. Куда приведет такая покорность, кроме
как к невежеству и страху? Но, замалевав строки, я зако-
лебался и стал сожалеть, что уничтожил свою прежнюю
мысль; я, что же, не люблю свои дела и запросто уничто-
жаю? Так не стоит, нет, не стоит! Но что вносить в свой
список дальше, я не знал и застрял – ни вперед, ни на-
зад. Я чувствовал, как неуверенность берет меня в свои
объятия и мне не хочется менять и править, без этого спо-
койнее и нет суеты. Душу страшило незнание того, что же
будет потом, и, может статься, все, что у меня сейчас есть,
пребудет со мной, а будут ли хорошие записки в моем
свитке дальше и встречу ли я что-нибудь стоящее описа-
ния? Ничего не понятно, мрак, неизвестность!..
«И где этот вездесущий динамик? Хоть какое-нибудь
объяснение», – зашевелилась моя угнетенная мысль. Я
висел, привязанный к стволу, да тут еще сумерки: надо ли
искать что-то еще, а может, лучше снова заснуть?
– Вставай! – загремело снизу, и я обрадовался: дина-