Выползина

– Гонору-то!.. гонору было, девочка! А уж, гляньте, расстегается до пупа! Платите за постель, граждане, и можете начинать!

– Вылететь с работы, гражданка, прям по ходу поезда, не желаете? – грозно спросил Фёдор. – Например, на станции Лихославль?!

– Осторожней! Он – мент! – запоздало предупредила попутчица, тоже из женской солидарности.

Проводница посерела лицом, но извиняться не стала.

– У нас тут своих целая бригада ходит по вагонам, – напомнила она и более радушно предложила:

– К чаю чего желаете? Имеются печеньки «Столичные». Десять тыщ[12 - 1992 год – высший номинал выпускаемых рублей 10 000 рублей. Это было время дефолтов, инфляции и роста цен: «денежные реформы», «обесценивание денег», «дикие нули», прочие символы «перестройки».], – неловко пошутила она. – Ещё плавленые сырки имеются. «Дружба».

– «Дружба», – годится. Принеси, пожалуйста, простоквашу для моей попутчицы. Пусть остынет и сделает кислую маску лица.

– Молочных продуктов не держим, – пояснила проводница.

– Тогда попроси у бригадира косячка дёрнуть, но не говори, что для оперуполномоченного по особо важным, я – на секретном задании!

– Запрещённого не держим, – заныла проводница, полагая, что пассажир провоцирует на криминал.

Рокировка

Пока отважный Фёдор Ипатьев так нелепо и неумело дурил головы двум растерянным женщинам, он и не подозревал какие неприятности навлечёт на собственную голову. Его фразу «не станешь тревожить товарища капитана» попутчица восприняла буквально, хотя он вложил в слова шутливый смысл. Фёдор действительно был товарищем капитана, точнее, школьным товарищем нынешнего «гаишника», капитана Виталия Поршева, по прозвищу «Порш». Они не виделись с окончания школы и встретились на Сенной площади перед самым отъездом Фёдора в командировку. Это был единственный раз в жизни, когда водитель обрадовался гаишнику, остановившему его в вечернее время за движение без габаритных огней, включить которые Фёдор, в очередной раз, попросту забыл, усевшись в свою грязную «пятёрку» после неудачного рабочего дня, торопясь сделать пару визитов к постоянным заказчикам.

Капитан Поршев постарел, заматерел, был багров лицом от регулярной выпивки и постоянной работы на свежем воздухе. Взрослый Порш в форме походил на располневшего актёра Жженова в фильме «Берегись автомобиля». Капитан узнал одноклассника по скуластому лицу, довольно длинному носу и характерному шмыганью вечно сопливого соседа по парте. Фамилия в водительском удостоверении усилила радость Поршева.

– Ипатий, твою кондратий! Как погляжу, ты всё в отличниках ходишь?! На пятёрках раскатываешь! – заорал радостный, неунывающий, «твёрдый» троечник Порш, кивнул на неухоженный, помятый, грязный ВАЗ-2105, приветливо козырнул. – На первый случай, старому другу, прощаю нарушение правил! Повтори ПДД от корки до корки, мастер – СП! Проверю как-нибудь лично за чашечкой коньячка!

– Я ж не балерина, Порш, чтоб па-дэ-дэ каждый раз повторять! Да и не с кем! – отшутился Фёдор. – А права человека и водительское удостоверение у меня, знаешь ли, с осьмидесят – ого (!) какого года! Я – опытный водила!

– Всё шутки шутишь, друг Ипатий! Эт хорошо, оптимизма в нашей стране – редкая штука. Рад тебя видеть, старина. Знаешь, тут анекдот один водитель рассказал. Останавливает гаишник нарушителя, засовывает морду в окошко и говорит: Сержант Петров. Трое детей.

– От одной жены?! – шутливо уточнил Фёдор.

– Про любовниц и не спрашивай! – поддержал Поршев.

С юмором у них с детства было всё в порядке, расслабленно посмеялись вместе.

– Позвони, как вернёшься из столицы. С женой познакомлю, с детьми. С тёщей, – грустно усмехнулся Поршев.

– Не, с тёщей не надо. Своей хватило, – отказался Фёдор.

– Счастливого пути, Мастер – СП!

– И вам не скучать!

Надо пояснить, почему капитан Порш называл школьного друга «Мастером» да ещё «СП». Дело в том, что Фёдор, по их товарищеским меркам и заслугам, – «Заслуженный Мастер СПонтом (отсюда – «СП») по просмотру кинофильмов». Ему удалось в школьные времена, вместо уроков, вместе с Серёгой Васильевым, с параллельного класса, просмотреть за один день, начиная с утреннего сеанса, кончая вечерним, – рекордное количество фильмов в кинотеатрах в округе Невского проспекта. Потому компания во главе с Поршем присвоила Фёдору и Серёге звание «Заслуженного Мастера – СП». Ипатьев до сих пор оставался страстным поклонником советского кинематографа, при случае, сравнивал типажи людей с актёрами кино и телевидения. «Заслуженный», потому что заслужил Фёдор за пропуски занятий в угоду кинематографу множество выговоров и грозных записей в дневнике красной перьевой учительской ручкой. До «международных» мастеров Фёдор с Серёгой не дотянули. Повзрослели. Но да это всё из далекого, безмятежного детства, из другой, как говорится, жизни.

– И всё-таки, – настаивал Поршев, – заезжай через недельку в гости. Кухню как раз подремонтирую. Посидим…

– Не, Порш, – отказался Фёдор. – Лучше, ты – ко мне. Ты ж с неродной тёщей живешь. А я, по-прежнему, – с родными, с мамой и папой. Мне своей, страшной, тёщинской зануды, хватило выше крыши. Р-р-развела!

– Да ладно?! – удивился Порш. – Наш тихоня развестись успел?! Раньше всех?! Решительно понимаю и восторгаюсь!.. Тёщ-щ-ща – щ-щ-щучья голова! Одна на всех – змеиная порода! – прорычал Поршев, нервным взмахом полосатого жезла остановил вишнёвую «восьмёрку» с прибалтийскими номерами. Приветливо козырнул Фёдору на прощание.

Они условились созвониться через неделю, после возвращения Ипатьева из командировки.

С первого взгляда, показалось, – капитан вполне приличное звание в ГАИ. Можно было порадоваться карьере бывшего одноклассника. В отличие от звания капитана запаса самого Фёдора, которое он получил три года назад на военных сборах, и которое ничего не значило и таило в себе опасность быть призванным в Чечню или в следующий ограниченный контингент, скажем, куда-нибудь в Сомали или Зимбабве для оказания дружеской помощи развивающимся странам.

– Простите – извините, товарищ, – в щель приоткрытой двери притихшего купе сунулась краснощёкая мордочка хомячка размером с карлика-переростка. Упитанный, потный мужчинка со смущённой улыбочкой скромного научного работника, что находился в зарубежной командировке, и которому до жути захотелось посмотреть эротическое кинцо в видеосалоне, но он страшно стеснялся этого своего грязного желания. Мужчинка являл собой эдакую неумелую карикатурку на замечательного актера Евгения Леонова, только без лысины и с тухлым обаянием заурядного чинуши. Толстячок обратился к Фёдору, пытаясь не замечать раскинутых на соседней полке прелестей жгучей брюнетки.

– Извините, проходил мимо к проводникам, уловил отдельные реплики вашего разговора, с нотками раздражения, и, знаете ли, мог бы поменяться местами… – смущаясь, предложил толстяк.

– С удовольствием! – в благородном порыве воскликнул Фёдор. – Но предупреждаю, у мисс «Вулкан» прямо-таки сексуальное недержание!

– Простите, – толстяк обратился теперь к брюнетке. – Если позволите, хочу предложить именно вам пройти на моё место. Там, знаете ли, расположилась тоже м-м-м… одна милая дама, – промямлил научный работник. – Двум дамам, думаю, будет значительно удобнее расположиться на ночь в одном купе.

– Двумя руками – за! – сказал Фёдор.

Брюнетка бешено сверкнула на него глазами, будто швырнула попутчику в лицо мокрые, тухлые сливы, фыркнула от злости и возмущения, что не произвела шикарными формами никакого впечатления на двух придурков мужеского полу. И не заставила себя долго уговаривать. Так, в расстёгнутых одеждах, и прошествовала со своим клетчатым баулом для «челноков» в конец вагона. Благодарный толстячок потащил следом брюнеткин объёмный, пластиковый, розовый чемоданчик на колёсиках. Фёдор выглянул в коридор, полюбовался на прощание стройными ножками брюнетки в облегающих лаковых сапожках. Вздохнул, удручённый, своим же опрометчивым решением.

Что ж, если Фортуна, по вашей собственной глупости, повернулась, извините, задом, – полюбуйтесь хотя бы её фигурой. На прощание.

Фёдор спохватился, приподнялся, приподнял купейный лежак, убедился, что в багажном отделении осталась его собственная, стандартная клетчатая сумка, точно такая же, как и у брюнетки, со скромными подарками для бесчисленной родни и мамы с папой.

Огромной пустой люлькой, из которой давно выпал ребёнок, коридор спального вагона мягко и мерно раскачивался. Поезд набирал ход. Двери всех купе были задвинуты, образуя единую стенку с красными тревожными ручками стоп-кранов. Пассажиры торопились урвать короткий, дорожный сон, чтобы ранним утром по прибытию поезда выглядеть пристойно, успеть за рабочий день ещё многое чего сделать полезного: купить, достать, встретиться с партнёрами по бизнесу или старыми приятелями, просто обежать быстроногим туристом примечательности северной столицы. Быть может, как и Фёдор, вернуться в унылое бытие серых рабочих будней и забыться до следующего случая приятных командировочных ожиданий.

Свою клетчатую сумку, традиционную, как у нынешних «челноков», брюнетка забрала сама. Фёдор это ненароком отметил. Видимо, она хранила там более ценный груз. Толстячок, научный работник перетащил чужой чемодан в последнее купе перед тамбуром, вернулся с коричневым дерматиновым дипломатом и туго набитым портфелем профессионального командированного, поблагодарил судьбу и попутчика, тут же разделся до лиловых кальсон, забрался под одеяло, с блаженством прикрыл глаза.

– Доброй вам ночи, товарищ, – устало улыбнулся он и широко зевнул до хруста в челюсти, – вы спасли мое целомудрие. За семнадцать лет семейной жизни ни разу не изменял жене и, кажется, не смогу этого сделать никогда. При любом соблазне! Да и вам, похоже, не по душе пришлось такое бурное соседство. Так что, пусть эти две милые дамы составят друг другу приятную компанию.

Новый попутчик подавил улыбку зевком, протянул спичечный коробок и попросил:

– Будьте любезны, перед тем как лечь спать, суньте, пожалуйста, под защёлку. Грабят, знаете ли. Столько понарассказывали, хоть самолётом летай. Но боюсь… боюсь, знаете ли, замкнутого пространства и этой дикой высоты. Однажды, летели с супругой в Адлер, по салону объявили: «Наш полёт проходит на высоте десяти тысяч метров над уровнем земли!» Мне стало плохо с сердцем! Еле откачали нитроглицерином. Вы только представьте, какая это дичайшая высота?! Десять километров!.. Живу, знаете ли, рядышком, в Смольнинском районе, на Старо-Невском проспекте, рядом с Александро-Невской лаврой. До Московского вокзала, сами понимаете, пешком минут десять – пятнадцать. До аэропорта Пулково ехать час, плюс – минус… если нет заторов и ремонтов дорог… В общем, долго. Извините, вы сами москвич будете?

– Запорожец[13 - ЗАЗ-965 – «Запорожец» – советский микролитражный автомобиль. За характерные формы корпуса прозван в народе «горбатым».], – неудачно пошутил Фёдор. – Горбатый… Я сказал: Горбатый! – уже шепотом вспомнил он знаменитую фразу Владимира Высоцкого в роли капитана Жеглова из телефильма «Место встречи изменить нельзя». Сосед устало прикрыл веки, засыпая, и только разочарованно и даже презрительно промычал: «м-м-м, из запорожец!»

Приторным, почти елейным своим тоном и нескрываемой гордостью в подробном описании, где он живёт-проживает, «научный работник» показался Фёдору замшелым провинциалом. Скорее всего, по окончанию ленинградского ВУЗа, толстячок сорвал «джек-пот», получил в жёны коренную петербурженку, не совсем старую деву с двумя образованиями. В нагрузку приобрёл – тёщу, домашнюю пианистку, и тестя, например, – профессора университета бывшего Жданова[14 - С 1821 года – Императорский Санкт-Петербургский университет. С 1969 по 1989 год – Ленинградский государственный университет имени А.А. Жданова. 1991 года – Санкт-Петербургский государственный университет.]. Не уважал Фёдор подобных заискивающих провинциалов. Почему надо стесняться своего происхождения? Тем более, своей малой родины? Почему нельзя с такой же гордостью поведать новому знакомому, что вышел родом, скажем, из великого города Устюг, Углич или Киржач, приплести долгую историю своего города с времён сомнительного татаро-монгольского ига?

Сам Фёдор мог о себе с гордостью заявить, что родился в Ленинграде, хотя родители его отца не учились в царскосельских лицеях и не знавали друзей Пушкина, а собирали сельхозпродукцию в соседней Гатчине.

Фёдор повертел в руке коробок спичек с этикеткой, где крупными буквами значилось: «ФСК. Реклама на спичках». Что бы это значило, ФСК? Федеральная Служба Контрразведки, что ли?!

«Запереть дверь на коробок». Такая мера предосторожности и безопасности против вскрытия ночью купейных дверей многим пассажирам беспокойных девяностых годов двадцатого столетия была хорошо знакома.

Во времена пресловутой «перестройки», перестрелок и грабежей, – в фирменных поездах проводники выдавали специальное устройство на пружинке для секретного блокирования двери купе изнутри. В нефирменных поездах, можно было сунуть спичечный коробок под защёлку двери. Коробок по размерам как раз подходил в углубление. Тогда бы из коридора вагона ночные грабители не смогли без шума опустить металлический язычок защёлки, скажем, стальной линейкой, чтобы проникнуть в купе с целью грабежа, когда усталые пассажиры глубоко спят.

Впрочем, в вентиляционные щели двери могут поднапустить газовой отравы. Тогда никакой хрупкий спичечный коробочек не спасёт. Взломают и выпотрошат всё купе, как это случилось год назад со знакомыми ювелирами. Главное, чтоб не лишили жизни, моральные уроды, остальное всё наживаемо. Ювелиры после грабежа в поезде и довольно тяжёлых травм выжили, продолжили свой небезопасный бизнес, но уже в эмиграции, в Германии.

Слишком впечатлительный, Фёдор Ипатьев тяжко вздохнул своим унылым, тягостным мыслям. По глубокому противоречию многогранной человеческой души он всё же сожалел, что фигуристая брюнетка в благоухании дорогих духов не осталась рядом в купе. О любовных утехах он, разумеется, не помышлял. С брезгливостью вспомнил свой единственный неудачный опыт с сокурсницей в подобных, стеснённых, вагонных обстоятельствах, при неожиданной совместной командировке. Судорожные, потные объятия скорее напоминали встречу и расставание при минутной остановке поезда на далёком сибирском полустанке, когда безнадёжно влюблённый сельский механизатор встретил на минуточку свою давнюю школьную любовь, которая, по беременности, вынужденно вышла замуж за среднеазиатского военного и проживала нынче, скажем, в далёкой южной Кушке.