Дорога во тьме ч.2

…На сей раз Отшельник сразу провалился в кровавую жижу по грудь. Продвигаясь вперёд, он помогал себе руками. Каждый шаг давался ему с большим трудом, чем предыдущий. Головы мертвецов всплывали бледными островками, скапливаясь вокруг, загораживая ему путь. Он перестал чувствовать под собой дно, и ему пришлось плыть, с трудом прорываясь сквозь вязкую кровь. Однако холодные руки трупов не пытались его утопить – наоборот, они подталкивали Отшельника, помогая двигаться. А вот и лестница, но уже не подножие – кровь затопила нижние ступени. В изнеможении выбравшись на лестницу, Отшельник, тяжело дыша, распластался на ступенях. Откуда-то раздался звон колокола, он шёл ниоткуда и отовсюду. Тяжёлый мрачный звук, вибрации которого заставляли содрогаться всё тело и, скручивая волю, позволяли в полной мере осознать всю свою никчёмность. Звон в голове обернулся голосом, зовущим вверх, захлестнувшим горло невидимой петлёй, тянущей за собой, не оставлявшей выбора. Отшельник был уверен, что если он будет сопротивляться, его просто задушат и отволокут наверх тело. Причём вряд ли это будет конец истории. Цепляясь за скользкие ступени, он начал своё восхождение…

…Лиза смотрела не отрываясь на стоящую в чёрном пламени Настю. Взгляд её туманился от застилавших глаза слёз. «Так нечестно, нечестно!» – твердила она себе, но от этого ничего не менялось. Языки живой Тьмы беззвучно плясали на расстоянии вытянутой руки от неё. Лиза не ощущала жара, наоборот – её обдавало жутким холодом. Она словно опять очутилась перед открытой дверью, за которой её ждала ледяная бездна. Лиза не заметила, как чёрное пламя, разбежавшись, обхватило по кругу всю площадь, заключив её в кольцо пляшущей тьмы. Холод сдавил её тело стальными тисками, дыхание клубами пара вырывалось изо рта, оседая на землю кристалликами льда. Обхватив себя за плечи, Лиза, лязгая зубами, сумела встать на колени и, обнажив удлинившиеся клыки, попыталась подняться. В этот момент фигура, заключённая в пламени, шагнула к Лизе:

– Не вставай, не надо. Скоро всё будет хорошо, успокойся.

Голос привычно прошелестел у неё в голове, но это не был голос Насти. Лиза, вскинув голову, посмотрела в лицо стоящей перед ней. Но как она ни всматривалась, так и не смогла проникнуть за занавес пляшущих теней.

– Настя! Что… что происходит? Нам надо уходить отсюда, нам надо…

Слова застряли у неё в горле, превратившись в кусочки льда. Фигура перед ней наклонилась вперёд и положила ладони ей на плечи. То, что Лиза приняла за непроницаемые тени, оказалось языками чёрного огня, бушевавшего на месте головы.

– Тише, тише… Всё закончилось, мы поможем тебе. Верь нам.

Лиза даже не увидела, а скорее почувствовала, как справа и слева от стены чёрного пламени отделились тёмные фигуры. Они приблизились к ней и также обхватили её за плечи.

– Ты наша, ты нам нужна. Будь с нами.

Плечи онемели от навалившегося на них груза. Сейчас Лиза в полной мере поняла высказывание «бессильная ярость». Это было именно то, что она чувствовала. Ярость, смешанная с досадой на себя, что позволила заманить себя в ловушку. Все те толики силы, что она сумела восстановить, сгорели в первые же секунды, а вернее сказать – замёрзли в чёрном пламени. Теперь речь шла не то чтобы о перевоплощении, и уж тем более не о волне «белой ярости», а лишь о том, чтобы устоять на дрожащих коленях и не упасть. Это всё, что осталось Лизе – не упасть. Голос в её голове разбился на целый хор шепчущих, кричащих, плачущих и заходящихся в безумном смехе. Она не слушала их обещаний и угроз – все силы уходили на то, чтобы не упасть. Ещё одна пара холодных рук легла тяжестью ледника на её дрожавшие плечи. Она стояла до тех пор, пока не стало слишком темно и холодно, и Лиза перестала ощущать под собой твёрдую опору. Истощённое тело осело на землю пустой оболочкой, над ним склонились пять теней. Через миг стены пламени сошлись тёмными волнами и, вспыхнув, растворились в ночи. На брусчатке остался лишь толстый слой инея…

…Сколько ступеней он уже прошёл, десять или сотню? Отшельник перестал задавать себе этот вопрос, сосредоточившись на том, чтобы преодолеть очередную ступень, пригибаемый несмолкаемым набатом. Поэтому когда нога не нащупала очередную ступень, он неуклюже завалился вперёд, больно ударившись коленом. Потирая ушибленное место, Отшельник выпрямился и огляделся. Он находился на вершине плоской пирамиды, границы площадки которой терялись в темноте. Прямо перед ним, чуть поодаль, появилось слабое сияние. Отмеряя шаги ударами колокола, которые молотом обрушивались на его согнутую спину, заставляя пригибаться ещё ниже, он шёл вперёд. «Как слабый мотылёк, – подумал Отшельник. – Просто мотылёк, который уже обжёгся, но всё равно летит на свет. Наверное, потому, что ему не хочется умереть во Тьме, хотя он и знает, что свет убьёт его». В очередной раз подняв голову, он увидел шагах в сорока перед собой большой каменный алтарь, на котором что-то лежало. Сделав ещё пару шагов, Отшельник остановился, словно налетев на стену. Колокол замолчал. От обрушившейся на него тишины у него заложило уши, и только собственное хриплое дыхание и звук шагов уверили его, что он не оглох.

Чем ближе подходил он к алтарю, тем лучше видел, что на нём лежало. Это было человеческое тело. Подойдя, он сокрушённо покачал головой. Отшельник знал эту девушку всего ничего, но ему было крайне больно видеть её здесь. Худое до измождённости тело, спутанные светлые волосы… Только её золотых глаз не видно, они прикрыты тонкой кожей век, на которых видны синие венки. Протянув руку, он погладил её по голове, вытаскивая из волос застрявшие палочки и листья.

– Эх ты, волчонок, я же просил… Ты ведь должна была меня разбудить.

Пальцы пробежались по лицу, руке и застыли на чёрном камне. Тело Лизы было такое же холодное, как алтарь, на котором она лежала. Уже убирая руку, Отшельник задел какой-то предмет. Взглянув на него, он увидел кинжал с длинным прямым лезвием. Тусклая сталь листовидного клинка была вся испещрена какими-то письменами, а навершие рукояти было увенчано простым чёрным шаром. Он покрутил клинок в руке и уже совсем было собрался положить его, как внезапно всё поплыло у него перед глазами…

…Когда пелена спала с глаз, он зажмурился от неяркого света, который показался ему ослепительным после пребывания в темноте. Приоткрыв глаза, он невольно попятился: прямо перед ним возвышалось циклопическое сооружение. Отшельник, многое повидавший в своей жизни, знал лишь одно здание таких масштабов, которое до этого он видел лишь издалека. Это мог быть только Храм, стоящий среди Руин. Титанические фигуры демонов и ангелов стояли вдоль его стен безмолвной стражей. Стены были покрыты барельефами и мозаикой, изображавшей сцены сражений, пиров, любовных утех, казней, участниками которых были всё те же ангелы и демоны. Но среди них были и люди, иные существа, животные. От созерцания Отшельника отвлёк звук открываемых ворот. Глядя на то, как тяжёлые створки плывут в стороны друг от друга, он поразился их размерам и подумал, что в них без труда смогли бы пройти титаны, стоящие вдоль стены. Створки, разойдясь в стороны, замерли в ожидании. За ними таился манящий полумрак, обещавший поведать множество тайн, хранящихся внутри. Он очень много лет наблюдал гигантский купол издали, пытался просто подойти поближе, но это ему не позволяли. И вот теперь он, наконец, может войти. Отшельник был уверен, что там он найдёт способ восстановить свою связь с Пустошами. Неразгаданные тайны звали его. Глубоко вздохнув, он сделал шаг по направлению к воротам, вернее, хотел сделать шаг, но не смог: что-то держало его за ногу. Удивлённо обернувшись, он увидел, что на его щиколотке защёлкнут железный браслет, от которого ржавая цепь уходила за завесу темноты, сплошной стеной стоявшей за ним. Подёргав цепь, он отказался от идеи разорвать её, но вот ржавый замок мог поддаться, нужно было лишь найти подходящий камень. Отвернувшись в поисках его, Отшельник почувствовал острую боль в скованной ноге. Обернувшись, он резко втянул в себя воздух: вместо железных оков на его ноге сомкнул свои челюсти волк. Было видно, что тот умирает. Шерсть, по-видимому, когда-то белого цвета свалялась и висела клоками, обнажая выпирающие рёбра, ходуном ходившие от тяжёлого дыхания. Волк лежал с закрытыми глазами, вывалившийся язык красной тряпкой свисал из пасти. Весь вид некогда грозного хищника теперь внушал лишь брезгливую жалость. Он мешал, не давал ему идти. Отшельник попробовал выдернуть ногу, но волк лишь плотнее сомкнул челюсти, по-видимому, не собираясь его отпускать до своего последнего вздоха. Отшельник, болезненно поморщившись, крикнул:

– Что тебе от меня надо?! Я тебе ничего не должен! Отпусти меня, мне нужно идти!

Зверь никак не отреагировал на его слова. Отшельнику было жаль подыхающего зверя, но ему надо было очень многое сделать – «Жатва не ждёт». Он удивлённо поморгал глазами: «Что это была за мысль, какая жатва?» Снова посмотрев на волка, он наклонился над ним и положил свою руку ему на бок, чувствуя, как жизнь медленно покидает это тело. Милосерднее будет прервать эти мучения… Его рука плавно скользнула вверх, сжимая клинок листовидной формы. Отшельник растерянно подумал: «Откуда у меня этот кинжал, ведь я его оставил… Где?» Он болезненно сморщил лоб, зубы волка сильнее впивались в его плоть.

Всё было как в тумане – мысли, чувства… Отшельник не мог отделаться от ощущения, что кто-то шепчет ему слова, которые он принимает за свои. Навершие на рукояти ощутимо пульсировало, требуя погрузить лезвие в живую плоть. Ведь нет в том зла, чтобы оказать последнюю милость умирающему. Ей будет только лучше, она станет свободной, обретёт покой. У неё появится новая жизнь. Так чего же он ждёт? Ведь она не отпустит его, а ему необходимо продолжить свой путь. Один точный удар в сердце – и всё будет сделано. Именно в сердце, так будет правильно. Почему? Отшельник схватился свободной рукой за голову: «Да что же это такое!» Позади него раздался какой-то звук. Обернувшись, Отшельник выругался: ворота закрывались. Из-за этой жалкой шавки он может потерять всё! Набрав в грудь побольше воздуха, он резко вскинул кинжал. Глаза волка раскрылись, и взгляд Отшельника встретился с двумя золотыми зрачками. Совсем как у мамы, некстати пришло ему в голову, только у неё в глазах было больше меди, чем золота. Дрогнувшая рука замерла на мгновение, а после с силой опустилась вниз…

…Он стоял во Тьме и дрожал, сжимая в руках кинжал, чёрная сталь которого была покрыта кровью, шипящей и пламенеющей, точно раскалённый метал. Собравшись на конце клинка тяжёлой каплей, она сорвалась вниз, точно падающая звезда, прорезав Тьму ярким росчерком, и разбилась рубиновой вспышкой о камень алтаря. Тот, вспыхнув, осветил стоящие в двух шагах от алтаря пять невысоких фигур. Те поспешно шагнули назад, под защиту привычной им Тьмы. Отшельник непонимающим взглядом глядел на окровавленный кинжал. Навершие теперь приобрело багровые оттенки, но он чувствовал, что клинок ещё не утолил своей жажды и буквально рвался резать, убивать, пить жизнь. «Они всё-таки добились своего, его руками сгубили девчонку-оборотня. Им крутили, как тряпичной куклой. Им, Отшельником! Которым пугали детей и называли чуть ли не демоном!» Он дрожащей рукой дотронулся до рассыпавшихся по алтарю спутанных волос и тут же отдёрнул её, словно обжёгся. В горле скопился комок горечи, который он не мог проглотить. Зачем была нужна такая длинная жизнь, чтобы в конце концов совершить такое? Отшельник не мог представить себе большего унижения. Все тайны, которые так манили его, приобрели вкус тлена и рассыпались, как песочные замки, смытые волной.

– Закончи начатое, отдай нам её сердце. И возьми свою награду.

Свет быстро померк, и мрак с четырёх сторон еле тлеющего бледным свечением алтаря, сгустившись, выпустил из себя четыре зловещие тени. Ещё одна встала у Лизы в изголовье. Их руки тянулись к лежащему телу:

– Быстрее, Отшельник, сделай это! Твоя награда ждёт тебя, и она велика.

– Слишком велика для меня. Про себя Отшельник произнёс: «Прости, волчонок».

Он развернулся к ближайшей тени. Все пятеро постоянно менялись. Сначала это были дети, подростки, затем они вытянулись став за секунду взрослыми, затем – фигурами демонов с молочной кожей с живым чёрным рисунком на ней… И снова дети. Отшельник направил остриё кинжала в их сторону. Смех стаей шелестящих крыльев окружил его.

– Ты жалок. Как ты собираешься причинить вред Темноте? Что ты можешь против своих страхов, своей слабости? Ты жалок. Ведь это ты убил её и никто другой. Так почему ты противишься своей природе? Сила и знание – ты ведь этого жаждешь. Ты это получишь. Склонись, встань на путь Тёмного луча – и тебе откроются все тайны. Приди к нам, мы тебя поймём как никто. Чёрный луч пройдёт сквозь тебя и примет в себя.

Слова, звучавшие многоголосицей в его голове, проникали в каждую клеточку, подтачивая его уверенность и гнев. Кинжал задрожал и немного опустился. Но он поборол дрожь, и клинок вновь устремился обвиняющим перстом на порождение Тьмы.

– Мы часть той великой Тьмы, что у тебя в руке, она не сможет причинить нам вред, глупец.

Отшельник знал это, но у него была одна догадка, что сможет. Он без затей ткнул в так самоуверенно стоящую перед ним фигуру. Последовавшая за этим ярко-красная вспышка и последовавший за этим вопль были для Отшельника наградой. Тени исчезли, но крик продолжал метаться, сорванным парусом пронзая уши раскалёнными спицами. Выронив кинжал, Отшельник с силой зажал уши. Он оказался прав: они сделали чёрную работу его руками, потому что боялись крови девочки. Боялись той силы, что была заключена в ней. С его помощью они хотели совершить над ней обряд и прибрать её к рукам. Насчёт себя он также не обольщался.

Колокольный набат рухнул на него, словно небесный свод, придавив своей тяжестью к полу. Каждый удар забивал в его тело костыль боли, заставляя корчиться на полу, как приколотому иголкой жуку. Над ним тусклыми звёздами замерцали сотни мёртвых глаз. Зажмурившись, Отшельник подумал, что всё-таки сумел причинить вред Тьме. И пришедшей снаружи, и той, что пряталась у него внутри. Холодные пальцы гвоздями впились в его кожу. Но этого Отшельник уже практически не ощутил, молот набата раздробил все его чувства, мысли, кости вот-вот готовы были рассыпаться в пыль. Звук колокола набирал мощь, как накатывающая на берег гигантская волна цунами…

…В мозг, окутанный благословенным покровом беспамятства, назойливыми мухами пробирались обрывки фраз, тревожащие душу. Он не хотел их слушать, он слишком устал, смертельно устал. Но чужие мысли и слова продолжали теребить его утомлённый разум, прозвучав всё громче и громче, пока, наконец, они не ворвались громовым раскатом:

– Вставай, поднимайся! Быстрее, быстрее!

Отшельник приоткрыл глаза и чуть не ослеп от заливавшего всё кругом белого света.

– Вставай скорее! Забирай тело и уходи!

Ошалело покрутив головой, Отшельник разобрал на безупречной белизне, окружавшей его со всех сторон, очертания двери. Поднявшись, он понял, что до сих пор сжимает кинжал. Подойдя к алтарю, он бережно поднял на руки холодное тело Лизы. Не выпуская кинжал из руки, мужчина шаркающей походкой направился к мерцающему проходу. Словно далёкие раскаты грома, до него долетело слабое эхо колокольного звона. Он был оттеснён вместе с полчищами мертвецов непонятно откуда появившимся светом. Но вряд ли надолго. В голове снова возник голос, требующий от него: «Быстрей! Пройди в дверь! Ради всего святого, быстрее!»

Отшельник кинул в топку все резервы. Шаг, ещё шаг, ещё… Раздался резкий неприятный звук, похожий на лопнувшую струну, и волны темноты, подгоняемые жутким набатом, обретшим потерянную было силу, разметали белый свет.

Глава 4

Порыв холодного ветра взъерошил чёрные перья ворона, который, нахохлившись, сидел на сухой, как рука калеки, ветке обгоревшего дерева. Под лишённым коры чёрным от копоти стволом жутким наплывом вырос привязанный цепями полусгоревший труп. Дерево находилось на самом конце небольшой деревни, от которой осталось лишь пепелище, ставшее могилой для всех её жителей. Мимо проходила оживлённая в сухое время дорога. Сейчас же, в начале марта, она превратилась полосу замёрзшей грязи, в которой была проложена колея, заполненная холодной водой, подёрнутая тонкой коркой льда, таявшей к полудню. Колонна всадников, закованных в броню, змеёй проползала по почерневшей от пепла земле мимо скелетов изгородей и останков домов. Ворон проводил лязгающую металлом вереницу хмурым взглядом. Запах смерти длинной мантией тянулся за людьми, окутывая их густой пеленой. Это была не первая война, которую наблюдал ворон. Железные всадники перед ним были обычными людьми, убивающими себе подобных, но их предводитель вызывал крайнее беспокойство. Таким, как он, было не место здесь, однако лошадиные копыта с хрустом ломали тонкий лёд, разбрызгивая ледяную воду и грязь, как бы подтверждая реальность происходящего.

Предводитель авангарда святого воинства, по благословлению архипастыря Илирио, отправленного в крестовый поход против ереси, проникающей в благословленные земли империи из проклятых Пустошей, сидел на рослом чёрной масти коне, облачённый в простой, без каких-либо украшений панцирь, весь во вмятинах от старых стычек. Пальцы в латных перчатках, покоящиеся на передней луке седла, слабо шевелились, делая руки похожими на двух стальных пауков. Голова в глухом шлеме (также без каких-либо украшений и плюмажей) повернулась в сторону сгоревшего дерева, из-под опущенного забрала кинжальным остриём блеснул взгляд тёмно-серых глаз, скрестившийся с обсидианом глаз птицы. Ворон, увидевший уже достаточно, взмыл в хмурое небо, откуда он поведал округе о своём знании, но его слушателями были только обгоревшие трупы людей и остовы домов, и они-то, в отличие от живых, уже знали всю правду. Вороний крик опадал на измятую копытами колею, ложась мутным отражением хмурого неба на стылую воду. Командир, задержавшийся возле прикованного к дереву мертвеца, задумчиво склонил голову на грудь. Со стороны могло показаться, что он прикорнул в седле, но из-под забрала глухо прогудел голос:

– Зря стараешься, птица, некого оповещать, кроме твоих прожорливых сородичей.

Всадник выпрямился и поднял забрало. Крючковатый, как у хищной птицы, нос жадно втянул в себя воздух, пропитанный запахами дыма и горелого мяса и ещё многими неуловимыми для смертного обоняния ароматами – страха, паники, безумия, боли. Командующий войсками ордена «Небесный молот», самой боеспособной частью святого воинства и правая рука магистра Эрго Ваер не был простым смертным. Восемь месяцев назад он, недооценив одного отшельника, чуть было не сгорел в божественном огне, пылавшем у него внутри. Это был его экзамен – так ему сказал магистр Илирио. Он стал ещё ближе к Господу, стал одним из избранных. Теперь небесный огонь полностью слился с ним – не только с телом, но и с душой. Он приобрёл силу, но и не утратил холодный разум, что помогло ему сделать головокружительную карьеру в ордене. Так что он мог быть даже благодарен старому затворнику, если бы не одна деталь – золотой амулет, который похитил старый проныра. Эта золотая вещица не давала ему покоя, притягивая к себе своей мощью. Пришло время вернуть долги и получить свою награду. Так что объявление священного похода против внутренней и внешней крамолы подходило как нельзя более кстати.

Войну объявили всем приверженцам старых богов, обвинив их в ереси и во всех возможных грехах от засухи до запора. На деле же причины были теми же, что и всегда: власть, золото, новые земли, но не для Эрго Ваера и для единиц истинно верующих. Их награда была в благодати божьей, и получить её смогут только самые верные. Пожалуй, это будет самая грандиозная бойня в истории империи, которая после неё перестанет существовать. Империю раздирает гражданская война, начатая лордом Марбрандом после смерти императора и восхождения на трон его слабовольного сыночка, что привело к усилению власти Единой церкви. Мелкие державы, чувствуя слабость большого зверя, начинают откусывать куски от его располневшей туши. Но, как поведал ему магистр Илирио, всё это сыграет на благо церкви и поможет построить истинную империю света. Недовольных же ждала суровая кара. И как только царство света построится на земле, придёт Господь с ангелами его судить грешников и награждать праведников. Жаль, конечно, что все его старые люди погибли. Но, как говорится, на войне как на войне – он с лихвой отомстил за них. Ему после перевоплощения требовалось много энергии, а самый простой способ её получить – кровь. Он плохо помнил момент своего пробуждения, только одуряющее чувство голода и неконтролируемая ярость, помноженная на увеличившуюся силу. Когда он увидел их, то обрушил на них праведный гнев. Это были демоны, вселившиеся в его людей, желавшие остановить его, ведь теперь он стал ещё большей угрозой для порождений лукавого. Забрав их тёмную энергию, он, вернувшись в резиденцию ордена, поведал о случившемся и намекнул на возможность участия в истории с амулетом лорда Марбранда (объявленного после смерти императора еретиком; в ответ тот разжёг костёр гражданской войны). Также Эрго Ваер рассказал про сам амулет. Остальное было легко: все, кто вставал у него на пути, пропадали необъяснимым образом. Следствие, если таковое и было, быстро заходило в тупик, тем более что пропавшие все как один были паршивыми овцами, смущавшими окружающих своими еретическими мыслями. К тому же сам магистр был к нему благосклонен и в приватной беседе поделился, что видит его своим преемником и открыл перед ним многие тайны ордена. Но с некоторых пор он стал ощущать чьё-то давление. У него часто бывали провалы памяти, после которых он чувствовал себя так, словно его били палками, а также видения, где он видел себя в чёрном пламени. Это пламя манило его, раскрывало тайны, которые он потом не мог вспомнить, но был уверен, что обретает новое знание, помогающее ему осознать дар Господа ему, благодаря которому он мог многое, даже вступить в открытое противоборство с демонами высшего порядка.

Взглянув в небо, захламленное грязными тучами, готовыми пролиться либо дождём, либо снегом, Эрго Ваер нашёл кружившуюся в вышине птицу и прошептал:

– Жатва грядёт, великая жатва, которую ещё не знало мироздание.

Эта странная мысль, скорее всего, пришла из его видений, теперь заменивших ему сны. Но она ему очень понравилась и он часто её повторял.

Пришпорив коня, всадник, раскидывая комья грязи, помчался вслед за маршировавшим войском. Это была его гвардия, основное войско стояло лагерем близ Тигольма, преграждая путь на столицу. Он всю зиму потратил на усмирение южных провинций и теперь ему надлежало самое главное – поход на восток, который был полностью под рукой Марбранда. А тот был крайне опасным соперником, несмотря даже на то, что военной силы у того было меньше и приходилось отбиваться ещё и от внешних врагов. Восток был страной лесов, болот и рек, среди которых располагались хорошо укреплённые города. Но перед большим походом в логово еретиков ему предстояло не менее (а может даже более) важное дело на севере. Пустоши. Там был источник могущества – это открылось ему в его видениях. Если он сможет выиграть эту битву, то Марбранд со всем его воинским мастерством будет ему не страшен. Он намеревался ближе к концу марта подойти с малой частью войска к деревне Серый камень, а уж от неё проникнуть в Пустоши. И кто знает, быть может, ему посчастливится встретиться со старым знакомым…

…Остатки тепла быстро улетучивались, уступая место ознобу от соприкосновения кожи с мокрым снегом. Выбираясь из канавы, Макар поскользнулся и съехал обратно вниз, оказавшись по колено в ледяной воде. Матерясь и содрогаясь от холода, он кое-как выбрался наверх, оказавшись на краю поля, застеленного рваным снежным покрывалом, в дыры которого проглядывали жёлтые стебли прошлогодней травы. Канаву, из которой выбрался Макар, отделяло поле от широкой просёлочной дороги. Ледяной ветер, налетевший со стороны далёкого леса, раздувал лохмотья, в которые превратилась его одежда, заставляя Макара обхватить себя руками в тщетной попытке удержать крупицы тепла. Что-то пошло не так, местность была самая обыкновенная, но в этом и была странность. Он должен был продолжить игру, чтобы дойти до «комнаты страха». «Что же теперь?» Клут говорил, что сам он не может покинуть игру. Или всё-таки может? Зажмурившись, он до боли в висках пытался выловить из водоворота своей памяти последние события, которые бы объяснили, почему он здесь. В голове упрямо возникал образ трёх свечей из чёрного воска с пляшущими на их вершинах обрывками холодной ночи. Решив, что стоя на месте под пронизывающим ветром, он точно не найдёт никаких ответов, Макар выбрался на дорогу. Он сумел пройти не больше ста метров, после чего у него от холода свело судорогой босые ступни, и он рухнул на землю, разбрызгивая грязь. В затухающем сознании промелькнула мысль: «Сколько можно умирать?»

Нос что-то назойливо щекотало. Не выдержав, Макар чихнул. Край шерстяного одеяла откинулся, впустив в глаза серый дневной свет. Сквозь прищуренные веки Макар глядел на склонившееся над ним светлое пятно лица. Мужчина или женщина? Ему, судя по всему, что-то говорили, но Макар ничего не слышал, словно уши его набили ватой. Его снова накрыли толстым одеялом. Теплота принесла с собой дрёму, в которую он медленно погружался под убаюкивающее раскачивание и скрип дерева. Во сне он снова увидел чёрный огонь…

…Кусок плоти истекал соком, капающим с вилки на кружевную скатерть, застывая в чёрном свете свечей чернильными пятнами. Макар, поднеся вилку ко рту, почему-то медлил, оттягивал неизбежный момент, когда кровавый комочек окажется у него во рту, и, проглотив его, он изменится, изменится навсегда. Повернув голову, он взглянул на дочь. Как странно… он помнил Таню совсем другой – смеющейся, полной жизни… А при взгляде на ребёнка, сидящего рядом, не возникало даже мысли, что эта девочка может улыбаться.

– Эй, Кнопка, как дела?

Оторвавшись от ломтя мяса, она тупо посмотрела на Макара и, буркнув что-то неразборчивое, вновь принялась терзать мясо. Лицо её стало темнее, словно на него накинули вуаль. Макар осторожно, словно ядовитую змею, положил вилку на край тарелки и перевёл взгляд на Машу, также усердно поглощавшую кровавое угощение.