«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 2

На это князь Орлов только пожал плечами и вот, что он мне продиктовал в заключение:

“Будучи в продолжении четырех лет сотрудником следователя Соколова, проводившего следствие об убийстве Семьи Царя Николая II, и будучи введен этим следователем во все подробности расследования, я считаю, что во всем, что касается убийства в доме Ипатьевых, следствие вполне закончено и убедительно.

Пруд у замка Buisson-Luzas

Я нахожу, что всё доказывает идентичность посмертных Реликвий, и я от всей души сожалею, что эти Реликвии спрятаны неизвестно где и не преданы погребению, на которое имеют право все человеческие останки”»

.

Рассказ этот подтверждался и немногими другими дошедшими до нас свидетельствами.

Анонимный автор уже приводившегося нами газетного некролога Н.А. Соколова прямо писал: «Не легка была его задача. Ему давали маленькое пособие, но требовали бездействия и молчания. Долг перед родиной для него был выше личного благополучия – и он отказался подчиниться этому; его за это лишили пособия»

.

То же самое утверждал в своем очерке и хорошо знавший следователя А. Ирин:

«…Прибыл в Париж и Соколов, где ждали его еще более горшие разочарования и более тягостные испытания.

Я часто удивлялся, откуда у этого провинциального следователя, купеческого сына, выходца из глуши пензенских лесов, брался такт и житейская сметка, чтобы благополучно миновать многочисленные политические интриги, расставленные на его пути. Много сил и здоровья пришлось потратить Николаю Алексеевичу за право выполнять свой судейский долг, продолжать производство следствия.

Сальбри, улица Республики

Можно ли удивляться, что он так рано умер, сгорев, в подлинном смысле этого слова, в пылу борьбы и работы. […]

Я был в курсе всего, что творилось вокруг Соколова. Я также знал, что сердце его износилось в борьбе с интригами и в борьбе за право торжества истины»

.

Итак, помощь князя Орлова Н.А. Соколову сомнений ни у кого из современников не вызывала, если, конечно, не считать гробовое молчание по этому поводу ближайшего сотрудника следователя и его телохранителя капитана П.П. Булыгина.

Кое в чем князья Орловы с Николаем Алексеевичем были, конечно, единомысленны: в неприятии Царского Друга и Императрицы Александры Феодоровны. В эмиграции они выступали единым фронтом и против признания Лже-Анастасии.

После кончины В.Н. Орлова-старшего к его сыну перешел архив, в котором хранились некоторое документы по этому вопросу, в т. ч. и подробное письмо П. Жильяра, который после первоначального «полупризнания» перешел в стан противников самозванки. (См. очерк С. Литовцева «Правда о Лжеанастасии», печатавшийся в сентябре 1928 г. в рижской газете «Сегодня».)

Из одной из имеющихся в коллекции московского музея «Наша Эпоха» газетных вырезок заметки из французской прессы известно о противодействии «князя и княгини Орловых» совместно с Н.А. Соколовым очередной авантюристке, выдававшей себя за чудесно спасшуюся Великую Княжну Ольгу Нико левну (перевод Николя Д.):

«ТРЮК» КНЯЖНЫ ОЛЬГИ

Шербур, 31 января (от нашего спец, корреспондента). – На днях в Буэнос-Айресе было объявлено о прибытии молодой женщины, представлявшейся княжной Ольгой, дочерью Русского Царя.

Есть все основания полагать, что мы имеем дело с авантюристкой. Так, в заявлении бывшего начальника царской безопасности [sic!] г-на Соколова, который вместе с князем и княгиней Орловыми вышел из Шербура на судне «Джордж Вашингтон», упоминалось, что ещё в Берлине некая женщина, имевшая известное сходство с пропавшей княжной, пыталась выдать себя за последнюю.

С этой целью она бросилась в пруд, из которого её поспешили достать отважные спасатели.

«Я княгиня Ольга Российская», повторяла она.

Потом она, казалось, упала в обморок. Придя в себя, она воскликнула:

«Вы раскрыли мою тайну. Теперь вы знаете, кто я. Не говорите об этом никому, потому что меня толкнула на этот шаг нищета».

Несчастная княжна вызывала жалость, и ей была оказана помощь. Однако, проинформированные российские власти разоблачили авантюристку. Похоже, она воспроизвела в Буэнос-Айресе «трюк княжны Ольги», который определённо начинает становиться классикой. – А.М.

Однако сотрудничество это, при внимательном его рассмотрении, не может всё же не вызывать некоторых вопросов.

Княгиня Надежда Петровна Орлова. Середина 1920-х годов

Прежде всего, речь идет о давних связях князей Орловых с Великим Князем Николаем Николаевичем, включая родственные отношения непосредственно Николая Владимiровича, женатого, как известно, на племяннице Царского дядюшки.

Нам не раз приходилось (в том числе и в наших книгах) рассматривать позицию Великого Князя как в отношении его Царственного Племянника, так и в связи с расследованием цареубийства, одной из ключевых фигур которого был Н.А. Соколов.

Нестыковке этой поражался и английский исследователь Джон Стюарт: «Холодность Великого Князя по отношению к Соколову удивительна, особенно в свете его тесной дружбы с князем Орловым».

Михаил Николаевич Гирс. Иллюстрация из номера газеты «Petit Journal» от 9 января 1931 г.

В дополнение к показанной нами ранее роли, которую сыграл Николай Николаевич в судьбах расследования, приведем любопытный отрывок из интервью, которое 30 декабря 1930 г. в Париже помянутый нами Ксавье де Отеклок взял у М.Н. Гирса

.

Согласно оценке французского журналиста, это был один из «самых таинственных» пунктов этого дела.

«Вопрос: Приказал Вам Великий Князь перед смертью избегать всех дальнейших исследований документов Соколова и не предавать погребению реликвий, хранителем которых он вас сделал?»

Отвечая, дипломат ни в малейшей степени не отрицал самого факта «приказа», а также своего подчиненного по отношению к отдававшему распоряжение Великому Князю положения.

Сам ответ журналист предваряет важной ремаркой: «Страшное волнение отразилось на лице моего собеседника, и он ответил сдавленным голосом:

Ответ: Великий Князь поступал, вполне сознавая, что он делает. Он был большой патриот и также большой друг Франции. Он был рабом своего долга. С его точки зрения эти бумаги и вещи государственной важности. Они больше не принадлежит и не могут принадлежать только одной какой-нибудь фамилии [т. е. Российской Императорской Семье. – С.Ф.].

Эти все вещи могут быть пересмотрены только в том случае, если прерванное в 1919 г. [иными словами Николай Николаевич и Гирс следствие 1920–1923 гг., позволившее прийти к важнейшим выводам, не признавали. – С.Ф.] может быть снова продолжено в восстановленном русском государстве.

Великий Князь Николай умер, говоря своим приближенным: “Не забывайте России!” И, верьте, мы ее не забываем, чем и объясняется положение, кажущееся вам таким странным».

Этим «кажущимся таким странным» было сокрытие Царских Мощей, вещественных доказательств и материалов следствия от Русского народа и всего мiрa.

В свое время осознание этой роли Великого Князя стало большим ударом для генерала М.К. Дитерихса, что нашло отражение в его письме 1933 г. к А.А. Вонсяцкому:

«Следственное производство с вещественными к нему доказательствами, со следовавшим за ним судебным следователем Соколовым, были представлены мною в марте 1920 года Великому Князю Николаю Николаевичу. По некоторым причинам я не считаю возможным подвергать огласке обстоятельства, почему это следственное производство с приложенными к нему реликвиями останков Членов Царской Семьи не получили, на мой взгляд подобающего к себе отношения».

Отношение Н.А. Соколова к Николаю Николаевичу также было вполне определенным. О нем в 1927 г. сообщил земляк и друг следователя, профессор Алексей Иванович Шиншин: «…Мой покойный друг следователь Николай Алексеевич Соколов, правый монархист по убеждениям, относившийся очень отрицательно к деятельности, поднятой вокруг имени Великого Князя Николая Николаевича…»

Трудно, конечно, предположить, что Николай Алексеевич не знал о настрое князя Н.В. Орлова. Но какой у него был выход, учитывая отношение к нему большинства эмигрантов-монархистов? Да и о масштабах этого сотрудничества за его спиной он вполне мог и не догадываться.

Одновременно, это обстоятельство является одним из важнейших свидетельств неискренности князя Н.В. Орлова по отношению к внешне, казалось бы, протежируемому им Н.А. Соколову.

Эта «странность» делает вполне возможной и другую, о которой мы поговорим далее…

Письмо князя Николая Орлова