Студент Иконников

– Да… к вам! – пробормотал он смущенно. – Вы позволите к вам зайти на минуту? У меня есть дело.

– Пожалуйста! Пойдемте наверх!

Она обернулась к коридорному.

– Василий! Принесите мне самовар!

Придя к ней в номер, Иконников снял пальто, присел на диван и рассказал Розе Самойловне происшествие сегодняшнего дня. Та слушала молча, улыбаясь краями губ. И когда студент окончил, она посмотрела на него, не то с сожалением, не то – с укоризною.

– Не знаю, чего вы так возмущаетесь? То, что произошло с вами сегодня – случается со многими.

Иконников пожал плечами, а Роза Самойловна добавила:

– Погодите: не то еще с вами будет! Стоит вам только ближе приглядеться к окружающей обстановке, исчезнет ваша «беспартийность»! Скажите: видели вы Рудзевича?

Иконников рассказал ей про исчезновение, Филатова, про тревогу Рудзевича и высказал опасение, что Филатов арестован.

Курсистка встревожилась.

– Это будет неприятно. Жаль Филатова, но могут быть скверные последствия и для Рудзевича.

Внесли самовар. Роза Самойловна занялась хозяйством, а Иконников смотрел на нее и думал о том чудовищном, что сказал про нее внизу коридорный. Нет, тут какое-нибудь страшное недоразумение. Надо открыть ей глаза.

Положение студента было ужасное. Он был уверен, что коридорный пьян, и не сознавал, что говорит. Но как сказать это Розе Самойловне. В каком виде, наконец, он ей это скажет? А не сказать, значит, предоставить этому нахальному лакею чернит ее направо и налево. Хорошо еще, что он нарвался на Иконникова, который курсистку знает. Но ведь он может так сказать про нее и первому встречному!

– У вас, кажется, коридорный вечно пьян, – сказал он, после некоторого раздумья.

Роза Самойловна удивилась.

– Неужели? А я, признаться, не знала даже, что он пьет! А почему вы это думаете?

– Да он такие вещи говорит! Я бы на вашем месте положил этому конец!

Курсистка слегка изменилась в лице.

– Я вас не понимаю! Про кого же он, например, говорит?

– Про вас!

Роза Самойловна в это время вытирала полотенцем стакан. И вдруг Иконников увидел, как вспыхнуло ее лицо и как потом будто застыло и сделалось каменным. И в упор глядя на студента, она сказала спокойным, ледяным голосом:

– Я… догадалась! Он говорил про меня, что я… проститутка? Он сказал почти правду!

Иконников остолбенел. Будто холодной водой окатили его с ног до головы… Широкими, полными ужаса глазами, смотрел он на курсистку.

– Видите ли, Афанасий Петрович… Я вынуждена жить по такому документу, иначе меня, как еврейку, сейчас же выселят.

Это был для Иконникова, какой-то новый кошмар. Он еще плохо разбирался в том, что сказала ему сейчас курсистка, но чувствовал, что здесь происходит нечто такое, отчего должна, застыть кровь человеческая…

– Это было нужно, – сказала Роза Самойловна, совершенно спокойно. – Наука требует иногда маленьких жертв.

Иконников махнул рукой и вдруг сорвался с места, схватил фуражку и пальто с вешалки и выбежал в коридор. Затем, сбежал вниз по лестнице, на ходу одевая пальто, и, едва сдерживая рыдания, вышел стремительно на улицу.

На улице было уже темно. Газовые фонари тускло отсвечивались на сырости тротуара, и на Иконникова надвигалась далекая ночная тьма. Он прислонился к стене и долго смотрел тупым взором на мостовую… Мимо него шли прохожие, и некоторые из них останавливались, подозрительно смотрели на студента и шли дальше, покачивая головой.

Наконец, Иконников пришел в себя, надвинул глубже на глаза фуражку и пошел. И долго шел он без всякой намеченной цели, сознавая, что его собственная обида, – смешна и ничтожна в сравнении с великой обидой этой маленькой еврейки!..

Вернулся он домой довольно поздно, и открыл ему парадную дверь не швейцар, как обыкновенно, а городовой.

Иконников сразу сообразил, что тут что-то неладно, но не подал виду и поднялся наверх. К его удивлению, дверь его номера оказалась открытой и, войдя, он увидел жандармского офицера, полицию и двух штатских, сидевших, при свете лампы, на диване и на стульях.

– Студент Иконников? – вежливо спросил, жандармский офицер в ответ на удивленный взгляд.

– Да!..

– Простите, что мы без вас. Но вот, – жандарм протянул ордер. – Приказано произвести у вас обыск.

Иконников пожал плечами.

– Сделайте одолжение! Но, на основании чего? Я ни в чем не замешан!

Офицер загадочно улыбнулся.

– Я не сомневаюсь! Но… вы сами знаете, – я исполняю только приказание!

– Я вам дам сейчас ключи от комода и стола, – сказал студент, вешая пальто.

– Не беспокойтесь! Все уже закончено. А вот вы… напрасно раздеваетесь.

– А что?

– Вам придется ехать со мной! В ордере это тоже говорится.

Студент надел опять пальто, и все вышли. У подъезда стоял извозчик, и на него любезно указал жандармский офицер. И, когда Иконников сел, – офицер сел с ним вместе, и они поехали. Пробовал было студент по дороге заговаривать, узнать, куда его везут, – жандарм настолько уклончиво отвечал, что расспрашивать дальше было бесполезно.

Привезли Иконникова во двор какого-то мрачного здания в переулке, провели в маленькую, узкую дверь, затем длинным коридором, и ввели в просторную комнату с кожаным диваном и лакированным деревянным столом.

– До утра вы пробудете здесь, – мягко, и словно извиняясь сказал студенту жандармский офицер. – Здесь можно спать: на диване есть кожаная подушка.

Жандарм устало улыбнулся и исчез за дверью. Иконников остался один и начал осматриваться. Комната была квадратная, в два окна, и на обоих – студент заметил решетки. С потолка спускалась электрическая лампа, но она была на такой высоте, что ее нельзя было достать рукой.

Афанасий Петрович сел на диван и начал думать о причинах своего ареста. И вдруг – начал догадываться. Да, да… не могло быть никакого сомнения: его арест находится в связи с исчезновением Филатова! Очевидно, Филатова тоже арестовали. Но причем тут, он, Иконников?.. Могли арестовать Рудзевича, это было бы объяснимо, но его… Все это было покрыто какой-то тайной. Но впечатления сегодняшнего дня были настолько сильны, что студент просто устал думать и скоро заснул, не снимая тужурки.

Утром его снова провели коридором и ввели в кабинет, где за письменным столом сидел пожилой жандармский полковник. Он любезно указал Иконникову на кресло, предложил папиросу и долго расспрашивал о Филатове и Рудзевиче. Иконников был очень осторожен и отвечал довольно уклончиво. Причины же своего ареста так и не понял. Упоминал полковник о каком-то преступном сообщничестве, для которого, якобы, студенты сбирают деньги… Но что это было за «сообщничество», и причем тут был опять-таки Иконников – осталось по-прежнему загадкой.

После допроса студента усадили в крытые дрожки, и он, в сопровождении жандармского вахмистра, был отвезен в Бутырскую тюрьму и сдан по разносной книге в контору. Здесь его обыскали, а затем отвели в одиночную камеру.

И когда захлопнулась тяжелая дверь, студенту показалось, что кто-то властный и недремлющий, пробудил его от долгого сна и втолкнул в эту жизнь, чтобы начать ее сызнова. И все прошлое: промелькнувшее детство и проходящая юность, показались ему такими далекими и чуждыми его сердцу, будто принадлежали не ему, а кому-то другому, кто остался за стенами этой серой тюрьмы.