Курган 1. Гнилая топь

– Видели, молодцы? Вот так и вам надо уметь, в корчмах днища бочек вышибать, когда медная мелочь кончится, – Прозор захохотал.

– Прозор, чему ты их учишь? – улыбнулся Велислав. – Какая корчма, какие бочки?

– Велислав, а ты так умеешь? – возбужденно спросил Добромил. – Меня научите?

– Научим, научим, – ласково ответил Велислав. – И наших отроков научим, что оружие, это все, что под рукой находится. Надо только смекалку проявить. Вон, видели, что со слитками делать можно? И это не все.

– А что еще, Велислав? – не унимался княжич.

– А ты у Прозора спроси, я против него, как вот наши молодцы, что серебром брезгуют. Вернемся в Виннету, чтоб сразу себе такие пояса сделали, жалованье серебром возьмете… поняли, парни? – Велислав мигом снял свой пояс, показал изнанку. На ней в ряд были подшиты увесистые, длинные серебряные гривны. – Весит немало, – сказал Велислав, – но тоже оружие. – Смотрите…

Крутя пояс перед собой, и ловко перехватывая его то одной рукой, то другой, Велислав неуловимо переставляя ноги двинулся к пострадавшему бочонку. Никакого взмаха ни Борко, ни Милован, ни, тем более, Добромил, не заметили. Но у бочонка с треском отлетела переломанная верхняя часть. Торчали осколки досок. А Прозор улыбался, они с другом давно придумали эту хитрость с поясами. Чего ходить порожняком? И деньги носить удобно, и при случае – если нет иного оружия – то таким тяжелым, увешанным серебром поясом, можно не только обороняться, но и одержать победу над вооруженным противником. Главное – это ловкость. В первую очередь они обучали именно этому качеству, сила не главное.

– И руку противнику легко сломает, и ногу, – сказал Велислав, надевая пояс и защелкивая увесистую пряжку. – Меч можно вырвать, копье перибить. Много чего сделать можно, главное умение.

Борко и Милован растеряно переглядывались. До старших товарищей им еще ох, как далеко?

– Ладно, игры в сторону, – сказал Прозор, – серебра у тебя нет, Борко. А мне что-то вещует, что Любомысл прав – в нем все дело, оно от нежити оборонило. Чем же ты спасся, что сейчас не на лавке в беспамятстве лежишь, а бодрыми ногами бегаешь?

Борко растеряно развел руками: «Ну нет у меня ничего, что вы хотите, где я его возьму?»

– А ты отрок подумай немного! – с легкой ехидцей сказал Любомысл. – Что на вас, княжеских дружинниках, серебром гнушающихся надето? А?

Борко и Милован оглядывали друг-друга. Что увидел Любомысл, и что не видят они?

– Кольчуги… не снимая носим: приучаемся, чтоб потом не тяжко было. Меч у каждого. Так мечи простые: черена без затей, сам видишь. Еще красу не навели; ножи боевые. Все вроде, из оружия при нас ничего нет

– А причем тут оружие, молодцы? Я не про него речь веду. На плечах у вас что, кроме голов ваших разумных?

– Плащи дружинные.

– Вот то-то и оно, что плащи, – торжествуя молвил Любомысл. – Вы как дружинниками стали, так и не снимаете их. Ну, в холод, понятно… И ночью плащ тоже греет, а вот на солнышке, на жаре, что сегодня была? Помню, как красовались, когда вас в дружину приняли! Грудь крутая, в кольчужной броне; шлемы начищены – аж глаза слепят; ноги расставлены – в сапогах расшитых, руки за поясами, плащи колышутся! Не подходи!.. Селезни, да и только! В счастье свое поверить не могут, – фыркнул Любомысл. – Ладно, такое один раз в жизни бывает, что тут скажешь. Понимаю, вам перед красными девицами, да перед простыми мужиками погарцевать, ой как хотелось! Мол, смотрите: мы хоть еще и молодые, но уже в княжеской дружине состоим – ох, и не простые мы парни, любуйтесь на нас, почитайте и опасайтесь.

– Да хватить тебе загадками говорить… – раздраженно бросил Борко. – Туману навел, Любомысл! И так настрадались сегодня, а тут еще ты жару поддаешь! Да, плащи дорогие, покрасоваться лестно, но дороже то, что с княжеским знаком они, с рысью.

Тут Борко замолчал на полуслове, чуть приоткрыл рот и оторопело глянул на Милована. Друг ответил таким же ошарашенным взглядом. Видно – обоих молодцев разом осенила одна и та же догадка… Как все просто!

– Ты что, Любомысл, – растеряно протянул Борко, – хочешь сказать, что вот эта рысь? – Не договорив, он ткнул пальцем на дружинный символ, что был вышит на правом плече. – Вот она.

– Вот именно, рысь! Серебром она расшита, серебряной нитью! Нить хоть и тонкая, но весу в ней немало, вот она нежить и отпугнула! Да-а, – качал головой Любомысл: – Вы по молодости даже в жару в этих плащах паритесь, не снимаете. Людям на смех. А вот они, – Любомысл указал на занавесь, за которой лежали больные безмолвные воины, – плащи скинули, прежде чем на берег пойти. Пекло-то какое днем стояло, даром, что весна! Только Велислав не снял, Прозор, княжич и ты с Милованом. Ну, вы привычные… А мне плащ не полагается, я не дружинник. Так что благодари Борко Праматерь-Рысь, заступницу родовую.

– И гордыню непомерную, что плащ снимать не позволила, – добавил Прозор и засмеялся.

Другого объяснения, почему Борко не тронула непонятная хворь, нет.

Положа серебряную гривну на стол, Велислав вытащил тяжелый засапожный нож.

– Думаю нарубить ее на части, и каждому хворому кусочек на шею повестить, раз так дело обернулось. Конечно, – Велислав невесело усмехнулся, никто с собой денег в лес не взял, в походе они не к чему… В любой вендской деревне нас приветят, и за обиду почтут, если серебро и золото предложим. А так… Все знают, что достаточно чуток меди, да – мало ли какой случай выпадет: пару-другую золотых монет. Место немного занимают, пусть будут. Золото купцам таскать в радость, не княжеским дружинникам. Что скажешь, Любомысл? Рубим гривну, вешаем?

Старик кивнул – мудро придумано! – что тут скажешь. Пройдя к своей суме и достав из нее длинный шнурок, и стал резать его на части.

– Руби, Велислав! Все из-за того, что люди серебром пренебрегать стали. Раньше оно дороже золота ценилось. По миру ходило, и нежити меньше бесилось. Боги велели серебро любить! Не просто так его ценили, – досадливо изрек Любомысл. – Серебро, оно и есть серебро: вода в серебряной баклажке не портится и та же водка в резной серебряной чарке совсем другой вкус и дух имеет.

– Ну это ты загнул, Любомысл! Какой там особый вкус и дух?! – перебивая друг-друга завопили Милован и Борко. – Глаза на лоб лезут, а после того, как выпьешь, так плохо, так плохо!!!

– А вы ее жбанами не хлещите. Водка не квас и не пиво. Будете умерено вкушать, тогда и вкус неповторимый учуете! – отрезал Любомысл. – Да и рано вам хлебными винами увлекаться: вон, молоко еще на губах не обсохло.

– Да не пьем мы, дед, ты же знаешь.

– Знаю, знаю… – заухмылялся Любомысл. – Слыхал про это от вас, причем не раз, хвалю! Только вот кто, когда из отроков дружинником стал, да красивый княжеский плащ одел, потом все кусты на радостях обрыгал? Я что ли?

– Ну-у… было как-то, – покраснел Борко. – Да один раз всего-то повеселились, товарищей угостили, чего теперь – до конца дней нас корить будут?

– Нет, – засмеялся Любомысл, – до конца дней вас корить никто не станет, только очень злопамятный: как я, к примеру. Перемараться грязью, ой как легко, а оттереться… Будете меня слушать, все хорошо будет. Ну что там с серебром, Велислав, готово?

Слушая нравоученья Любомысла и про себя улыбаясь, Велислав подвинул старику несколько серебряных кусочков, а остальное, оставшееся от гривны, тщательно разрубал на мелкие части. Княжич Добромил и Прозор усердно ему помогали. Прозор вертел в серебре дырки, Добромил нанизывал кусочки на шнурок.

– Вот, Любомысл. Почти все готово, только знаешь, о чем я еще подумал?

– О чем?

– Повесим мы серебро на хворых. На всякий случай на себя по кусочку добавим. Лишнее не будет, я так считаю. А вот вдруг, еще какая–нибудь иная нежить появится? Не упырь-албаст, а что-нибудь другое, и много? Сдается мне, что Гнилая Топь, вернее то, что в ней засело, еще только показывать себя начало. Ох… – вздохнул Велислав, – думаю, это еще не конец… Хотя как хорошо, если бы я ошибался! Вот и готовлюсь на всякий случай. Вылезет еще что-нибудь вроде упыря, или вылетит… или выползет? Что тогда делать? Как совладать?

– Ну, и что ты хочешь? – с интересом спросил Любомысл. – К чему говоришь?

– Я вспомнил, что мы десять лет назад с Прозором делали. Помнишь, Прозор?

Еще бы не помнить! Тогда Велислав одержал славную победу. И за ум и смекалку его наградили славным прозвищем – Старой. Прозор молча кивнул, подошел к висящему на стене оружию, собрал тулы со стрелами, и положил их на стол. Также молча стал выкладывать стрелы, разделяя их. Охотничьи, с тупым наконечником чтоб не портить шкурку мелкого зверя складывал обратно в тулы. Боевые же: длинные с узким граненым наконечником – для дальнего боя, и тяжелые, с широким плоским наконечником – для битвы вблизи, оставил на столе.

Велислав одобрительно кивнул и взял в руки стрелу с черно-белым оперением. У княжича Добромила и молодцев, Борко и Милована, загорелись глаза. Они слышали о давнем сражении, что принесло Альтиде небывалую победу. И все Велислав! Сейчас они сами увидят, как действует опытный воин.

– Вот, Любомысл, хорошо бы вместо этого ножа, – Велислав показал на свой тяжелый, с широким – чуть не в ладонь! – лезвием, засапожный нож, – такой же, только из серебра сделанный. Я ведь тоже от умных людей слышал, что серебро против нежити – это первое средство. Но серебряного оружия у нас нет, и я придумал вот что: хочу нарубить из гривен что у нас есть кусочков побольше, да расплющить их потоньше. А потом к стрелам, у наконечников, примотать.

– Вот, смотрите, надо сюда пластинку примотать. – Велислав показал на место чуть ниже наконечника. Древко-то всяка с примотанным серебром в тело нежити войдет, а то и насквозь прошьет. Но это неважно, главное – зацепит. А стрелять мы все горазды! Для надежности и на бронебойные стрелы прикрепим, и на срезни, а если останется, то и охотничьи снарядим. Пусть они тупые – это неважно. Главное, чтоб по кусочку серебра на концах было, чтобы нежить хоть краем царапнуть.

Венды с любопытством выслушали, что предложил Велислав. Среди друзей давно считалось, что выдумать лучше, чем он, вряд ли кто-нибудь сможет.

– Да-а, это ты верно придумал, Велислав! – одобрительно закачал седой головой Любомысл. – Что там в Гнилой Топи засело, никто не знает! Когда нас всех на отмели скрутило, мне показалось, что в меня что-то войти хочет, но не может. Что-то не пускает эту страсть в меня…

– И у тебя тоже? – воскликнул Прозор. – Мы с Велиславом уже говорили об этом, когда наверх выходили.

Милован тревожно переглянулся с Борко и добавил:

– Знаете, и мне показалось, будто меня кто-то нехорошо рассматривает, будто я жертва какая-то, и примеряется, как в меня получше влезть… или сожрать… Хотя точно не знаю, может и показалось. Вы сейчас об этом говорите, мне и вспомнилось.

– Не показалось, – мрачно вставил Борко, – я тоже самое чувствовал.

– И я почувствовал, – сказал Добромил.