Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя

Спустя месяц губернатор подписал соответствующее распоряжение о недопущении религиозных сборищ сектантов в Ямбургском уезде. Спустя еще месяц ямбургский уездный исправник направил в петербургское губернское правление «протоколы дознаний о религиозных сборищах сектантского характера в Ополицкой и Котельской волостях», а также подписки тех крестьян, которые были замечены в сочувствии к сектантам.

Провинившиеся указывали в подписках, что предписание губернатора им объявлено и они «обязуются требование сие исполнять». Правда, как оказалось, «главные» ямбургские сектанты были неграмотными. К примеру, крестьянская вдова Евдокия Ивановна из селения Малый Конец, в доме которой проходили религиозные собрания, за неграмотностью смогла собственноручно поставить на расписке лишь три корявых крестика. Точно так же подписался и еще один «опасный сектант» – Михаил Ильин.

С тех пор прошло еще три года, и снова дела в Ямбургском уезде стали объектом пристального внимания со стороны С.-Петербургской Духовной консистории. Теперь, в 1900 году, шла речь «о принятии мер к уничтожению в Ямбургском уезде устраиваемых безнравственных собраний молодых людей обоего пола».

Странники, бродившие с посохом по бескрайним просторам России, – характерный признак русской религиозной жизни. Открытки начала ХХ века

Столичный епархиальный противосектантский миссионер Николай Булгаков донес епархиальному начальству, что в интересующем уезде в самых широких размерах действует «ночный конкубинат между деревенскими людьми обоего пола». Таким мудреным понятием, возникшем еще в Древнем Риме, обозначалось не что иное как сожительство мужчины и женщины без заключения брака.

Сегодня это явление, как известно, стало реальностью и особых возражений не вызывает, а зовется – «гражданским браком». Но тогда, когда нравы были гораздо более строгими, а на страже нравственности зорко стояла церковь, подобное воспринималось как нарушение всех мыслимых норм и приличий. Впрочем, то, что происходило в Ямбургском уезде, выходило даже и за пределы «гражданского брака». Скорее, это походило порой на нравы времен падения Римской империи…

«С этим явлением, противным чувству стыдливого целомудрия, простой народ так сроднился, что рассказывает о нем совершенно откровенно, – возмущался и негодовал миссионер Николай Булгаков. – Насколько оно здесь обычно и не возбуждает ни в ком недоумения, можно судить из следующего. В Сойкинском, например, приходе холостые крестьяне и девицы открыто нанимают сообща избу, в которой и собираются в длинные зимние вечера и ночи. В Котельском приходе матери семейств с гордостью даже рассказывают о своих дочерях-девицах, если последние особенно отличаются на поприще конкубината».

Миссионер Булгаков лично беседовал с крестьянами, дабы объяснить им греховность подобных поступков и «всю гнусность подобных отношений, существующих в среде их молодежи», однако те, по его словам, без тени смущения отвечали ему: «Что же делать?! И наши родители, и мы так поступали!».

Ознакомившись с докладом Булгакова, Духовная консистория обратилась к петербургскому губернатору с просьбой «признать возможным оказать содействие к ужесточению в Ямбургском уезде устрояемых безнравственных ночных собраний молодых людей обоего пола и о последующем не оставить уведомлением». Губернатор граф Толь воспринял все очень серьезно, и уже вскоре сообщал в консисторию, что предписал «принять меры к выяснению и прекращению указанного».

А вот – рапорт ямбургского уездного исправника, направленный в губернское правление 7 июля 1900 года, спустя почти два месяца после указания губернатора. «Имею честь донести, что меры против ночных собраний молодых людей обоего пола в деревнях приняты становыми приставами, – сообщал исправник, – которыми через волостные правления обязаны все сельские старосты не допускать вышеозначенных собраний, лица же, замеченные в неисполнении сих распоряжений, будут преследоваться законом».

Меры, действительно, были приняты. Земский начальник также сообщал в губернское правление: «Должностным лицам волостного и сельского управления вменено в обязанность содействовать искоренению существующего в этих местностях безнравственного обычая ночных собраний молодых людей обоего пола». Удалось ли искоренить «конкубинат» в Ямбургском уезде? Сложно сказать. У каждой избы ведь исправника не поставишь…

Как спасали Рюрикову крепость

Сегодняшний облик башен и стен легендарной Староладожской крепости, – в значительной степени, творение рук отечественных реставраторов второй половины ХХ века. Действительно, столетие назад, когда о древней крепости, которую тогда чаще называли «Рюриковой», уже вовсю начали говорить, она представляла собой живописные развалины. Это великолепно иллюстрируют уникальные цветные фотографии С.М. Прокудина-Горского.

«На остроконечном полуострове, омываемом Волховом и рекой Ладожкой, выдвинулась вросшая в землю зубчатая развалина из дикого камня, а сзади раскинулись холмистые зеленые поля», – говорилось в 1902 году в книге Е. Нелидовой «Русь в ее столицах», в томе, посвященном Старой Ладоге.

Крепость, немало пострадавшая от времени и войн, лежала в руинах уже к концу XVII века. Недаром, когда Петр I в 1699 году затребовал указом выписку из описных новгородских книг о состоянии казенных зданий и имуществ, ему было сообщено о состоянии крепости в Ладоге следующее: почти все башни «сгнили, стоят без кровли и от мокроты сыплятся и валятся врознь», мосты все прогнили и провалились.

К сожалению, на протяжении двух веков ремонтно-восстановительными работами в Старой Ладоге практически никто не занимался. Дело дошло до того, что остатки старых стен стали грозить обрушением и представлять немалую опасность для окружающих – главным образом, для тех, кто шел на молитву в древнюю церковь Георгия Победоносца.

К тому времени храм также находился в печальном состоянии. По свидетельствам современников, вся штукатурка снаружи осыпалась и местами обвалилась, а крыша, рамы и пол почти совсем прогнили. Стекол во многих рамах не было, и оконные отверстия затыкались старинными холщовыми ризами. Фрески были покрыты слоем копоти и пыли. Медлить было больше нельзя, и в 1902 году, после поданного Николаю II прошения, удалось получить средства на ремонт храма Георгия. В июле 1904 года церковь освятили заново после ремонта – в самый разгар Русско-японской войны.

В фондах Строительного отделения столичного губернского правления, находящемся в ЦГИА Санкт-Петербурга, сохранилось любопытное дело под названием «О поддержании воротной башни и части стен крепости Рюрика в Старой Ладоге».

В нем, к примеру, можно найти рапорт гражданского инженера П. Пономарева, подготовленный им 23 марта 1906 года в упомянутое выше Строительное отделение. Он сообщал, что, согласно приказанию губернатора от 25 апреля 1903 года, буквально через два дня был произведен осмотр стены и башни Рюриковой крепости. Выяснилось, что еще в 1900 году Императорское Археологическое общество выделило деньги, в количестве четырехсот рублей, на укрепление прохода к церкви. Однако на стены башни и на саму стену, прилегающую к дороге, средств не отпустили – «за неимением» таковых.

«Денег для поддержания памятника старины в должном виде, по словам священника церкви Добровольского, не имеется, и на месте было условлено, что до исходатайствования им средств нужно нанять сторожа, следящего, чтобы в опасных местах не было скопления народу, – отмечал гражданский инженер Пономарев. – Башня и стена настолько в запущенном виде, что могут быть или разобраны для безопасности, или капитально ремонтированы для восстановления памятника. Сведений о поступлении каких-либо средств на должный ремонт до сих пор получено не было».

Так выглядела в 1909 году Рюрикова крепость в Старой Ладоге. Фото С.М. Прокудина-Горского

В июне того же 1906 года губернатор Санкт-Петербурга Зиновьев, обращаясь в Губернскую земскую управу, обращал внимание на то, что богомольцы, проходящие в Свято-Георгиевскую церковь внутри Рюриковой крепости, вынуждены рисковать своей жизнью, поскольку «висящие каменные глыбы на полуразвалившихся стенах крепости угрожают своим падением».

Губернатор напоминал, что в распоряжении Губернского земства есть средства на поддержание древних памятников истории, а потому настоятельно просил Губернскую земскую управу, по предварительному соглашению с Императорской Археологической комиссией, «распорядиться укреплением прохода к церкви внутри крепости Рюрика, а также стен и башни ее с последующим меня уведомлением».

Вид на село Старая Ладога, реку Ладожку и руины Рюриковой крепости. Фото С.М. Прокудина-Горского. 1909 год

По всей видимости, после запроса губернатора дело сдвинулось с мертвой точки, и уже в сентябре 1906 года Губернская земская управа рапортовала в Строительное отделение, что «работы по укреплению прохода в воротной башне и самой башне в Староладожской крепости производятся на средства губернского земства под наблюдением гражданского инженера Н.Ф. Романченко».

Управа аттестовала Николая Филипповича Романченко как прекрасного специалиста «по части памятников старины вообще и, в частности, хорошо знакомого с условиями Старой Ладоги».

Управа поручила Николаю Филипповичу «принять на себя ведение работ по временному укреплению прохода в воротную башню и самой башни и открыла на этот предмет кредит из губернских сумм в размере до 500 рублей». В свою очередь, Императорская Археологическая комиссия уведомила Губернскую управу, что с ее стороны нет никаких препятствий к производству ремонтно-восстановительных работ к Рюриковой крепости под наблюдением Романченко.

Часовня в руинах Воротной башни Рюриковой крепости. Фото С.М. Прокудина-Горского. 1909 год

Историк архитектуры, коллекционер, действительный член Археологического института Н.Ф. Романченко, действительно, был знатоком Старого Ладоги.

Кроме того, он был председателем Старо-Ладожского церковно-приходского попечительства. Восстановительные работы, проводившиеся в начале ХХ века в Рюриковой крепости и вокруг нее, были связаны в том числе и с его именем.

Руины Рюриковой крепости. Фото С.М. Прокудина-Горского. 1909 год

Так, именно он занимался ремонтом древней Георгиевской церкви. Как отмечает известный искусствовед Владимир Дмитриевич Сарабьянов, вопрос о необходимости научной реставрации церкви был остро поставлен еще одним из основоположников русской реставрационной школы академиком В.В. Сусловым в 1890-х годах, но отсутствие средств не позволило тогда же приступить к реализации этих планов. Только в 1902 году на выделенную государством субсидию в храме удалось провести ремонтно-реставрационные работы, контроль за которыми осуществляла Императорская Археологическая комиссия. Ее председатель граф А.А. Бобринский привлек для осуществления контроля инженера Н.Ф. Романченко.

С.М. Прокудин-Горский. Церковь Иоанна Предтечи на Малышевой горе. Старая Ладога, 1909 год

Ремонт Георгиевской церкви считали в ту пору как последним словом реставрационной науки и практики, однако в дальнейшем оказалось, что это утверждение было поспешным. Дело в том, что при ремонте использовался цемент, который к тому времени еще редко использовался при реставрации объектов старины. Между тем, как отмечает В.Д. Сарабьянов, в ходе работ 1903–1904 годов в Георгиевской церкви Старой Ладоги наружную обмазку полностью заменили на цементную штукатурку, а также установили новый цементный карниз под четырехскатную кровлю.

«Эти работы явились одним из первых и печальных опытов широкого применения цемента в архитектурной реставрации – его губительные последствия, проявившиеся уже в ближайшие годы, ликвидировались затем в течение нескольких десятилетий, – констатирует В.Д. Сарабьянов. – Одним из первых тревогу забил историк древнерусского искусства К.К. Романов, в мае 1916 года посетивший Старую Ладогу и Георгиевскую церковь. В его заключении говорится о разрушении цоколей стен и об отслоении цементной обмазки, которая «отпадает крупными кусками, обнажая осыпающуюся кладку». Внутри церкви им была отмечена повышенная сырость, а на фресках – налет плесени и выступавших кристаллов солей, которые были окончательно удалены лишь в ходе последней реставрации».

С.М. Прокудин-Горский. Монастырь Св. Николая Чудотворца. Старая Ладога, 1909 год

Впрочем, все это было потом, а тогда, в начале ХХ века, когда в короткий срок удалось возродить к жизни древний Георгиевский храм и возобновить пришедшую в полную ветхость деревянную церковь Дмитрия Солунского, Николай Филиппович Романченко торжествовал.

В ту пору он посвятил несколько своих книг Старой Ладоге, среди них – «Святыни и древности Старой Ладоги» (1902 г.), «Древности Старой Ладоги в памятниках зодчества» (1905–1906 гг.). Кроме того, Старой Ладоге посвящалась созданная им и отдельно опубликованная в 1905 году стихотворная поэма «по случаю закладки возобновленной, древней церкви св. Димитрия Солунского, в Старой Ладоге, 15 июля 1901 г.». В ней были и такие строки, навеянные древнерусскими балладами:

Была городом – была гордостью,
Стала поселком – стала бедностью.
Лишь одно у ней утешеньице
На конец дней ее, ей осталося:
Это древняя, всеми чтимая,
Церковь славная, в честь Георгия.
Рядом с ней стоит, что страдалица,
Церковь Димитрия, да Солунского.

А завершалась поэма жизнеутверждающими строками, повествовавшими о возрождении церкви Дмитрия Солунского:

Так совершилась работа сия,
Димитрия храм стародавний,
Снова засветится словно свеча,
В первой столице избранной!..

«Золотое дно археологии»

Хотя источником этого очерка и не стали материалы ЦГИА Санкт-Петербурга, он органично продолжает предыдущий сюжет о том, как спасали в начале ХХ века Староладожскую крепость.

Нам уже трудно представить, что еще относительно недавно крепость Старая Ладога выглядела совсем иначе, нежели сегодня. Ведь сегодня мы наблюдаем плоды деятельности ленинградских реставраторов 60-х, 70-х и 80-х годов прошлого века. До этого крепость представляла собой живописные руины, с давних пор привлекавшие археологов.

Научные раскопки в Старой Ладоге начались еще в XIX веке. В 1870–1880-х годах они велись под руководством известного археолога, военного историка, музейного работника генерал-лейтенанта Н.Е. Бранденбурга.