Тонкий холод. Книга баллад

листья жажду забывали.

В облаках купаясь чистых
эльфы лето провожали, —
и от взглядов их лучистых
листья слабо трепетали.

В дымке ж осени холодной
эльфы грустно лишь вздыхали, —
и от грусти той бесплодной
листья тихо опадали.

Демоны лунной полночи

1.

Как истлевшие мощи веков
к трубам ангелов судной весны,
проплывают гряды облаков
в безотрадном сияньи луны.

Стоит чутким забыться лишь сном —
в сновиденья скользят облака:
словно в зеркале бледно-ночном
надвигается тень двойника.

Точно демонский конный отряд,
обходя полуночный обрыв,
черной мессы свершая обряд,
роковой завершает прорыв.

2.

В фиолетовом сияньи
декораций мертвой ночи
лунных токов изваянье,
словно черепные очи,

усмехается над бездной
ироничней, но не чутче,
чем все то, что в песне звездной
обошел молчаньем Тютчев.

3.

Кровавым гноем, желтым и потусторонним,
пропитанный насквозь июньский лунный диск
катили бесы в полночь под истошный визг:
«Отец, отец, дозволь – мы вниз его уроним!»

Вдруг мерный бой часов и колокольный звон,
заставив смолкнуть в безобразных глотках крики,
в оцепеневший мир вошли и вышли вон,
и как же изменились бесовские лики!

Внебрачные потомки игрищ тьмы со светом,
они, с собой один оставшись на один,
впервые эту ночь покинули с ответом,
кто же над ними настоящий господин.

Противный человек

Вот, как и вечность назад, из глубокого жерла туннеля
новая горстка людей боязливо выходит на свет.
Что-то в них общее есть. Может, в мыслях субтильное сходство.
Может, всего только миг, что в иные миры их позвал.
Каждый покинул из них обстановку столь милую сердцу.
Каждый же, к счастью, забыл, чем недавно он счастливо жил.
Не удалось им забыть только смутную в сердце надежду,
что в незнакомых краях кто-то близкий и важный их ждет.
Кто же он – тот, кто их ждет? Друг, отбрось эти праздные мысли!
И о конкретных чертах тебя ждущего не помышляй!
Космосом правит закон: чем возвышенней в мире феномен,
тем он безвидней и лик в светоносность уходит его.
Это, пожалуй, и все, что мы знаем о подлинно высшем.
Также все доброе в нас лишено осязаемых форм.
Музыкой тихой сквозят побуждения лучшие наши.
И в основаньи у них только тонкий вибрирует свет.
Нет доказательств иных насчет ждущего нас на том свете,
но по-хорошему нам доказательств не надо других.
Если ж, постигнув тот свет – как предельное мира блаженство —
мы, как и следует, в нем пожелаем остаться навек,
ибо другой вариант нам теперь даже дико представить,
но, несмотря ни на что, нам придется покинуть его:
то ли он так пожелал, то ли сами мы так порешили,
в общем, когда это все повторится – и в тысячный – раз,
и когда в тысячный раз мы не сможем все это осмыслить,
то, возвратившись опять, в мир, что близок нам как никакой,
будем мы так вспоминать о свиданьи коротким со светом:
«Вроде бы все на мази уже было в слиянии с ним.
И собирались навек мы вступить в его светлое царство.
Да как назло в тот момент вдруг явился один человек.
Нос он орлиный имел и торчащий вперед подбородок.
Складки безгубого рта с двух сторон разошлись до ушей
как бы в улыбке кривой. Хотя взгляд его был и серьезен.
Очень внимательный взгляд тот мужчина противный имел.
Может быть, лишь потому мы невольно и принялись слушать
странные речи его. А хотелось нам только одно:
прочь от него убежать. Но как вкопанные мы стояли,
видя безглазой душой, как поодаль ключами гремел,