Заумник в Царьграде

Заумник в Царьграде
Сергей Владимирович Кудрявцев

Выехав в конце 1920 года из меньшевистской Грузии во Францию, русский писатель Илья Зданевич оказался в Константинополе, где прожил почти 12 месяцев. Книга рассказывает об обстановке в тогдашней столице Турции, о жизни там русских беженцев, о настроениях, времяпровождении, литературных и прочих трудах Зданевича, а также о влиянии «константинопольского» года на всё его последующее творчество. В приложениях – две неизвестные статьи Зданевича.

Около 70 иллюстраций.

«Если не считать происшествия, свидетелем какового я нечаянно оказался в Константинополе, странствия эти никакого не заслуживают внимания».

Из письма Ильи Зданевича Моргану Филипсу Прайсу

Анатолий Рясов. Заблудившийся неудачник

Кудрявцев Сергей

Заумник в Царьграде

От автора

Эта книга возникла из чрезвычайно разросшегося научного доклада, тема которого стала складываться довольно давно – ещё когда я начал составлять том избранных работ Ильи Зданевича, вышедший в издательстве «Гилея» в 2008 году. В обширном издании, подготовленном вместе с французским исследователем Режисом Гейро, я взял на себя и функцию комментатора основной, «константинопольской» части романа «Философия», пытаясь прояснить исторические обстоятельства и разные детали, определяя реальные основания сюжетных линий и прообразы главных персонажей, разбирая авторские записи и пометы на оборотах листов рукописи. Тогда, конечно, появились ошибки, неточности, «белые пятна», части из которых теперь удалось избежать, но многие наверняка живут и в данном тексте, противопоставляя моему стремлению быть в изложении фактов и в построении выводов предельно точным известную долю неопределённости.

Надо сказать, что тот толстый оранжевый том оказался, если не брать в расчёт не доведённый до конца проект пятитомного издания сочинений писателя и поэта, пока единственной попыткой представить его творчество в не столь раздробленном виде, как это чаще всего получается. Правда, в книгу не попали вещи ранние, футуристические и «всёческие», и поздние, сонеты и десятистишия, но всё это было издано потом, в той же «Гилее». Получается так, что в научных трудах и в восприятии многих читателей этот парадоксальный новатор, проживший довольно долгую жизнь, главная часть которой была отдана очень цельной творческой работе, чаще всего существует в виде дискретного автора, то есть нескольких разных Зданевичей, разделённых временами и странами (Россия, Грузия, Франция), делами (теоретик нового искусства, поэт и прозаик, книжный дизайнер и издатель) и даже именами (Зданевич и Ильязд). У нас наиболее привычными и чаще исследуемыми до недавнего времени оставались Зданевич «дореволюционный», опубликовавший первую монографию о Н. Гончаровой и М. Ларионове, а также познакомивший публику с работами Нико Пиросмани, и «тифлисский», напечатавший в столице Грузии в 1918–1920 годах почти весь свой заумный и типографический театр. После выставки французских издательских работ Ильязда, впервые прошедшей в Москве в минувшем году, книжная сторона деятельности мастера, затмевающая в остальном мире прочие его идеи и открытия, стала актуализироваться и в России, вызвав восторг у образованных зрителей. Но «за бортом» репрезентации неизбежно остались его проза и поэзия, которые так и продолжают находиться в ведении узкого круга литературоведов и филологов. И последних это, кажется, вполне устраивает. Хотя понятно, что встреча всех Зданевичей вместе и их разговор с читателями без посредников – вопрос времени.

Можно подумать, что тема «Зданевич в Константинополе», обозначенная в названии книги, демонстрирует то же намерение обособить какого-то одного, своего Зданевича – скажем, Илью-заде, как писатель называет героя и самого себя в некоторых местах «Философии». Но действительной задачей исследования, которая, признаюсь, стала окончательно проясняться лишь в процессе работы, является, наобо рот, попытка увидеть «непрерывного» Зданевича, взглянув на короткий период его жизни в этом городе как на своего рода границу, обнаруживающую, как и всякие границы, разломы и промежутки, часто именно то, что связывает или когда-то связывало между собой разделённые части.

Я от всей души благодарю хранителя рукописного фонда И.М. Зданевича в Марселе Франсуа Мере за помощь в получении из архива документов и нужных изобразительных материалов. Моя большая признательность – давнему коллеге и товарищу Режису Гейро, который не только давал все необходимые консультации биографического характера, а также прислал список докладов Зданевича по византинистике и некоторые использованные в работе тексты, но и посоветовал из текста выступления на конференции сделать книгу. Мои всегдашние благодарности – Марии Лепиловой, выполнившей несколько необходимых для книги переводов с разных языков. Эта работа вряд ли была бы написана и издана, если бы не постоянная поддержка моей жены, Нади Гутовой, которая и была её первым читателем.

    Белград, 11 февраля 2016

Центральный фрагмент карты Константинополя. 1903

Вступление

Покинув независимую Грузию в последние месяцы 1920 года, Илья Зданевич прибыл в оккупированную странами Антанты столицу Османской империи, где находился почти до конца 1921 года. Оттуда на пароходе, идущем в Марсель, он отправился во Францию и прожил там оставшиеся полвека.

Приводя биографические сведения о нём, весь период его жизни между Тифлисом и Парижем чаще всего вмещают в одну короткую фразу: «Провёл год в Константинополе в ожидании французской визы». Действительно, многие бежавшие из России в те времена, покидая страну через её южные границы, попадали в этот «перевалочный пункт», откуда потом происходило их рассеяние по Европе и даже начинался путь в Америку[1 - В архиве И. Зданевича сохранились документы, свидетельствующие о его возможных планах переехать в США, см. Declaration of Alien about to Depart for the United States, бланк, заполненный Зданевичем, очевидно, осенью 1920 г. Архив И.М. Зданевича, Марсель (далее – АЗ).]. Довольно чужой для русских беженцев древний город воспринимался ими как временное убежище, и весь смысл житья там для большинства из них заключался в выборе дальнейшего пути следования и в ожидании необходимых документов.

Но было ли это так для Зданевича? Есть яркий соблазн всё-таки увязать путешествие писателя в этот город на границе Европы и Азии с теми антизападническими настроениями в искусстве, которые были свойственны многим русским новаторам – с тем «путём на Восток», который ещё в 1913 году провозгласила близкая соратница Зданевича Наталья Гончарова[2 - См.: Гончарова Н.С. <Предисловие> // Выставка картин Наталии Сергеевны Гончаровой 1900–1913. М., 1913. С. 1.], или с «паломничеством на Восток», как он сам выразился в докладе о художнице, наконец, с его собственными футуристическими речами о Востоке как о единственной ценности в сегодняшнем искусстве[3 - См., напр.: Зданевич И. Футуризм и всёчество. 1912–1914: В 2-х т. / Сост., подг. текстов и коммент. Е.В. Баснер, А.В. Крусанова, Г.А. Ма рушиной, общ. ред. А.В. Крусанова. Т. 1. Выступления, статьи, манифесты. М.: Гилея, 2014. С. 85–86, 139, 199 и др.]. В этой связи надо, конечно, вспомнить совершившего путешествие в Константинополь и Тегеран футуриста Василия Каменского с его «железобетонной поэмой» «Константинополь», персидскими мотивами и стихами, включающими квазивосточную заумную лексику[4 - См., напр., стихотворение «Вавилон фонетики» или поэму «Цувамма» (1919, опубл. 1920), имеющую, по меньшей мере, две неизвестные вариации – «легенду» и «словопластическую феерию» (обе – РГАЛИ). В поэме есть такие строки: «Я в своих словотворческих играх / над Вселенной вспеваю Восток…», цит. по рукописи, находящейся в РГАЛИ (ф. 1497, ед. хр. 4, л. 46).]; Михаила Ларионова, очень стремившегося в Турцию и начавшего писать турецкую жизнь исключительно по своему представлению[5 - См.: Зданевич И. Футуризм и всёчество. Т. 2. Статьи и письма. М.: Гилея, 2014. С. 19.]; друга Зданевича Михаила Ле-Дантю с его чрезвычайным интересом к персидским миниатюрам и к грузинскому примитиву; журнал «Бескровное убийство» с «восточными» выпусками; в конце концов, Велимира Хлебникова с его гилянской эпопеей и персидским поэтическим циклом 1921 года[6 - Появление Хлебникова в красной Гилянской республике (преобразованной в Персидскую социалистическую советскую республику) относится как раз ко времени жизни Зданевича в Константинополе, и примерно в те же месяцы угроза советского вторжения нависает и над Турцией.]. В этом перечне окажется и Алексей Кручёных, служивший почти два года (1916–1918) на территории Восточной Турции и именно там сочинивший лучшие образцы своей «супрематической» зауми и визуальной поэзии[7 - См. также слова Кручёных о творчестве близкого к группе «41°» тифлисского поэта А.М. Чачикова (Чачикашвили), использовавшего восточную тематику и лексику: «И не суждено ли нашему поэту быть участником зарождающейся поэзии Востока на русском языке, передающей мёд пылающего края? Мёд зауми!», см.: Кручёных А. Предисловие / Чачиков А. Крепкий гром. М., 1919. С. 8. В этой связи вспомним и примыкавшего к группе учёного-ираниста и поэта Ю.Н. Марра, использовавшего в своей поэтической зауми арабскую письменность.].

Для Зданевича, который в известном докладе «О футуризме» заявил: «Россия – Азия, мы – передовая стража Востока»[8 - См.: Зданевич И. Футуризм и всёчество. Т. 1. С. 84.], этот путь никогда не означал поиска неожиданных, экзотических или омолаживающих решений. Для него, русского литератора и наполовину грузина, родившегося и долго жившего в Тифлисе (Тбилиси) – азиатском городе, находящемся в соседнем с Турцией, Азербайджаном, Ираном регионе Российской империи – это, по сути, всегда был путь к себе домой.

Афиша доклада Зданевича «О Наталии Гончаровой». 31 марта 1914

До отъезда в Константинополь он уже не раз побывал в Турции, где работал в качестве военного корреспондента на Кавказском фронте Первой мировой войны и исследовал местности, на которых сохранились древние христианские храмы. При всей любви к Востоку как к своему дому Зданевич, давний корреспондент Ф.Т. Маринетти и пропагандист италь янского футуризма, сторонник прогресса, сочинитель упорядоченной поэтической зауми и создатель новаторской шрифтовой типографики, стремится за новыми идеями и с новыми идеями на Запад, где вскоре, как известно, присоединится к дадаистам. Он оказался в главном городе Византии и Турции не с исследовательскими или художественными целями, а с изначальным намерением побыстрее добраться до Европы, – намерением, по всей вероятности, редко его весь этот год оставлявшим.

В конце своего затянувшегося пребывания в Константинополе он написал отцу в Тифлис, что провёл там «бесплодно потерянный год». И потом:

«Можно ли дальше жить здесь – в этом проходном дворе, а не городе…»[9 - Письмо к М.А. Зданевичу от 22 сентября 1921 г., АЗ.] Но обращает на себя внимание другое письмо, где говорится об обстоятельствах, позволяющих нам предположить, что это путешествие всё же было особенным. Вдова Ле-Дантю Ольга Лешкова летом 1924 года сообщила Зданевичу:

До меня дошли слухи <…> о Ваших константинопольских похождениях. Похождения были настолько зданевичьи, и по существу, и по стилю, что интерпретация передатчика вне подозрений. Из них и из Вашего письма ясно, что и Вы тоже кой-что пережили…[10 - Письмо от 8 июля 1924 г. см. в: Письма О.И. Лешковой к И.М. Зданевичу / Предисл., публ. и примеч. М. Марцадури // Русский литературный авангард: Материалы и исследования / Под ред. М. Мар цадури, Д. Рицци и М. Евзлина. Тренто: Университет Тренто, 1990. С. 66. Упоминаемое здесь письмо Зданевича, вероятно, не сохранилось.]

И вот что Зданевич написал ещё через пять лет, в начале своей автобиографической повести, подроб но рассказывающей о его турецких приключениях:

Если не считать происшествия, свидетелем какового я нечаянно оказался в Константинополе, странствия эти никакого не заслуживают внимания[11 - См.: Ильязд (Зданевич И.). Письма Моргану Филипсу Прайсу / Предисл. Р. Гейро. М.: Гилея, 2005. С. 49 (далее – Письма Прайсу).].

Незавершённая повесть 1929 года «Письма Моргану Филипсу Прайсу» состоит из пяти писем-глав, сохранившихся в разных вариантах. В её основе находится, по крайней мере, три действительных письма, отправленных Ильяздом в том же году его другу английскому журналисту и политическому деятелю, с которым он вместе собирал материалы для репортажей с Кавказского фронта Первой мировой войны[12 - Сообщено мне Р. Гейро.]. Потому можно полагать, что многие описанные в книге события имели место на самом деле.

Следом за ней писатель подготовил рукопись романа из 20 глав «Философия» (1930), сюжет которого тоже посвящён Константинополю и развивает замысел повести[13 - Роман впервые опубликован в кн.: Зданевич И.М. Философия футуриста: Романы и заумные драмы / Предисл. Р. Гейро; подг. текста и коммент. Р. Гейро и С. Кудрявцева; сост. и общ. ред. С. Кудрявцева. М.: Гилея, 2008. С. 185–473 (далее – Философия). В его начальных главах имеется много прямых текстуальных заимствований из повести.]. И хотя действие этого авантюрного романа постепенно всё больше отклоняется от линии автобиографии Ильязда и смещает, как нам кажется, истинные мотивы героя, именно этот не обычный текст лучше всего передаёт разные смыслы константинопольского «происшествия», какими они были для самого писателя.

Страница из авторской машинописи «Писем к Моргану Филипсу Прайсу». 1929

Попытаемся разобраться, что Зданевич делал в течение этого времени в Стамбуле-Константинополе – в какой обстановке находился, где жил, где работал и как отдыхал, чем ещё занимался и что там произошло. Отчасти восстановить события или понять намерения героя помогут как оба его художественных текста, информации и оценкам которых мы будем иногда и с осторожностью следовать, так и другие его записи и разные документы, дополняющие событийную канву и открывающие неизвестные прежде факты. Эти материалы также прольют некоторый свет на источники литературных сюжетов, на прототипы их героев и на мотивы поступков самого Зданевича.

Ахмет Хусейн оглы из Ошка, проводник Зданевича в Отха. Южный берег озера Тортум-гель. 1917

I. Лазы, гюрджи и переселенческий вопрос

Как вспоминал Зданевич, в 1915 году он побывал в северо-восточной части Турции, в расположенном в высоких горах Эрзуруме, а также в Трабзоне – древнем понтийском Трапезунде, сохранившем великолепные византийские постройки[14 - См.: Западный Гюрджистан. Итоги и дни путешествия И.М. Зданевича в 1917 году. Глава XII (Тетрадь I). Качкар // Georgica II. Materiali sulla Georgia Occidentale / A cura di L. Magarotto e G. Scarcia. Bologna: Il cavaliere azzurro, 1988. P. 45.]. Но более вероятно, что это случилось позднее, весной 1916 года, когда эти местности были оккупированы воюющей с турками русской армией, и он оказался там, будучи командирован как военный корреспондент петроградской кадетской газеты «Речь»[15 - См.: Письма Прайсу. С. 59–60, 175–176 (коммент.).]. В 1915–1916 годах он напечатал в «Речи», а также в её тифлисском филиале, буржуазно-националистической «Закавказской речи», письма в редакцию и статьи, написанные в защиту военнопленных мусульман и народностей, населяющих приграничные районы, занятые русскими войсками[16 - О журналистской деятельности Зданевича в эти годы см.: Никольская Т. Илья Зданевич о распаде Российской империи // История и повествование: Сб. статей / Под ред. Г.В. Обатнина и П. Песонена. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 222–223.]. В статье «Лазы и переселенческий вопрос», опубликованной в 1915 году, Зданевич писал:

Не будь переселенческой политики, которой мы на Кавказе придерживаемся с XVIII столетия, не было бы и того гордиева узла, который завязали здесь <…>. Если лазы уйдут из Лазистана[17 - Лазистан – черноморский регион между грузинским Батуми и турецким Трабзоном, бывшая часть Грузии, Колхидского царства, Византии и др.] и не вернутся на родину, мы потеряем культурн<ую>, стойкую силу, которой у нас так мало и которая нам так необходима[18 - См.: Закавказская речь. 1915. № 89. 8 мая.].

Наверное, известны не все его газетные статьи этого времени, часть из которых выходила под псевдонимами. Главный герой романа «Философия», Ильязд, зимой 1920/21 годов в Константинополе встречает лодочника-лаза, которому говорит:

Я рад видеть лазов, я люблю лазов, во время войны я в английских газетах и в русских писал в защиту лазов, и за это мне русские отказали в сотрудничестве. Я знаю, что нет народа поэтичнее вас. У вас, у тех, которые ещё говорят по-лазски, нет письменности, и, однако, вы сочиняете поэмы в десятки строк, которые держатся на одной рифме, и на одной ножке ваши столы. Я тебе уже говорил, что я друг лазов и гюрджи, я рад буду видеть всех лазов, каких ты знаешь. Я долгое время подписывался в газетах Мживане, ты не знаешь этого слова, но те, кто говорят, так называют птичку, которая сидит на шарманке и вытаскивает билетики с предсказаниями[19 - См.: Философия. С. 304–305.].

В «Письмах Моргану Филипсу Прайсу» писатель разражается признаниями в ненависти к Империи, «безобразнейшему чудовищу», которому он желал в те годы всяческого поражения в войне. Он сообщает другу, с которым подписал письмо-манифест о защите мирного турецкого населения от действий российских властей:

…я достаточно насмотрелся русского порядка на окраинах, насильственного обрусения, грабежей, захвата земель, науськивания <одной> народности на другую, нагаек, расстрелов и виселиц, убожества, близорукости и неисправимого хамства. Вы припоминаете, вероятно, наши разговоры о русском поведении в Лазистане и сообщное письмо в Manchester Guardian[20 - Речь идёт о совместном материале Зданевича и Прайса под названием “Moslem refugees in Asia Minor”, опубликованном в Manchester Guardian 8 июня 1916 г. Его полный текст в пер. с англ. см. в Приложениях к наст. изд.]? Чем и объясняется, что я работал с грузинскими националистами, чья газета в 16 году была одиноким пристанищем для врагов отечества. Простите за некоторое фанфаронство, но мне льстило, <что> мои статьи по международной политике неизменно искажались цензурой или газета выходила со страницами, наполовину белыми…[21 - См.: Письма Прайсу. С. 27.]

В революционном феврале 1917 года Зданевич, недавний студент юридического факультета Петроградского университета, стал сотрудником канцелярии Временного правительства, в это же время он выступал как активный противник государственной, партийной или академической опеки над искусством и автор идеи Учредительного собора по вопросу устроения художественной жизни страны. Он был организатором и автором устава ассоциации «Свобода искусству», предложенной взамен Министерства искусств, создававшегося властями без ориентации на художественное большинство. На митинге в Михайловском дворце в Петрограде 12 (25) марта он призывал:

Боритесь же с монополией государства в искусстве вместе с художественными империалистами, с попытками воскресить восемнадцатый век, учредить ведомство для давления на Россию, боритесь за самоуправление областей и художественный демократизм <…>. Объединяйтесь, опрокинем уготовленный нам порядок[22 - См.: Из архивных материалов / Публ. и примеч. М. Марцадури // Русский литературный авангард: Материалы и исследования. С. 113.].

Уже в мае 1917 года Зданевич вернулся в Тифлис, что Р. Гейро связывает с неудачей, постигшей его в конкурентной борьбе за утверждение своей линии в политике по вопросам искусства[23 - См.: Гейро Р. Предисловие // Зданевич И. Парижачьи: Опись. М.: Гилея; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1994. С. 14.]. Однако сам писатель пояснял, что «покинул революцию ради архитектуры», получив из Тифлиса приглашение от местного археологического общества, и надеялся лишь на кратковременное отсутствие в Петрограде, «считая Октябрь далёким более, чем он был на деле»[24 - См.: Письма Прайсу. С. 25–26.].

В июле Зданевич действительно отправился в путешествие по северо-восточным провинциям Турции («турецкой Грузии», именуемой Западным Гюрджистаном или просто Гюрджистаном), которые к тому моменту оказались в тылу российской армии. Это была экспедиция, организованная историком и археологом Эквтиме Такайшвили для поисков раннехристианских храмов, построенных грузинскими мастерами, и оставшихся в этих районах следов грузинской культуры и языка. Группа начала свой маршрут в древнем армянском городе Карс и отправилась к бассейну реки Чорох, передвигаясь сперва по конной железной дороге, потом на автомобиле, на ослах и пешком, вглубь горной страны. Зданевич сделал множество записей, фотографий, чертежей и зарисовок, обмеров церквей и останков строений, но и разговаривал с местными жителями, убеждая их в необходимости государственного самоопределения этих областей[25 - См.: там же. С. 29.]. Кроме инженера и иеромонаха в группу вошли люди искусства – художник Ладо Гудиашвили, актёр, сценарист и режиссёр, впоследствии один из создателей кино-сталинианы Михаил Чиаурели, а также театральный художник и грузинский культурный деятель Дмитрий Шеварднадзе.

Зданевич в экспедиции по Западному Гюрджистану. 1917

Исследование описано в книге Такайшвили «Археологическая экспедиция 1917-го года в южные провинции Грузии», которая вышла в советском Тбилиси спустя три с лишним десятилетия и уже после смерти грузинского академика[26 - См.: Такайшвили Е. Археологическая экспедиция 1917-го года в южные провинции Грузии. Тбилиси: АН ГССР, 1952 (книга фактически вышла в следующем году, она снабжена специальным предисловием редактора, написанным 26 февраля 1953 г., через 5 дней после смерти учёного). Путешествию также посвящены первое письмо повести и первая глава романа Зданевича, см.: Письма Прайсу. С. 25–47; Философия. С. 191–200; см. также: Zdanevic I. Una lettera a M. Philips Price / A cura di M. Marzaduri // Georgica II. P. 77–96.]. Значительная часть чертежей, рисунков и фотографий, помещённых в книге, выполнена Зданевичем, хотя его имя, как и имя репрессированного в 1930-е годы Д. Шеварднадзе, в книге не названо, он там указан просто как некий «архитектор-любитель».

В повести Зданевич будет так описывать эти месяцы:

Я посетил страну, воспоминание о которой мне будет светить весь век. Была ли где-то война или нет, нам не было до неё дела. Слонялись в горах, без конвоя, безоружные, не зная почти языка, не среди враждебного населения, а редчайших друзей, пользуясь баснословным гостеприимством. Нас не только кормили, отказываясь от денег, но изобретали особые блюда, по мнению наших хозяев, напоминавшие русские, чтобы мы скучали по Северу менее; не только нам позволяли работать в церквах, обращённых в мечети, и сотрудничали, но и просили не торопиться, так как пребывание наше среди этих горцев было якобы одним для них удовольствием; не только не жаловались на трудные времена, о коих мы спрашивали, но всячески старались их отрицать. И после четырёх месяцев мы впервые остались без обеда и крова, когда, перевалив через пограничные хребты, воротились в район матерной ругани, на родину[27 - См.: Письма Прайсу. С. 26.].

Отделившись от экспедиции, Зданевич поднялся с проводниками на гору Качкар (ок. 3937 м), господствующую вершину Понтийских гор. О своём восхождении он оставил подробный отчёт, сохранившийся как глава XII его дневника «Западный Гюрджистан. Итоги и дни путешествия И.М. Зданевича в 1917 году», прочий текст которого нам неизвестен. После множества разговоров с гюрджи, хемшинами и лазами в записях Зданевича среди деталей увиденного вновь появляются строки о губительной российской политике на окраинах:

…русские ничуть и не пытались использовать или культивировать наличные русофильские течения. Наоборот, в течение войны русская политика, согласно её врождённым порокам, делала промах за промахом и всё, чтобы эти течения заглушить или, по крайней мере, игнорировать. Поведение русских войск в Лазистане и Гюрджистане и особенно действия тыловой администрации в этом направлении <…> способны вызвать только удивление и не политиков одних, но, думаю, и населения. Разумеется, революция может привести к упразднению той системы, которая называется русской окраинной колониальной политикой – лозунги «самоопределения и отказа от аннексий, как следствия первого», может, первые ласточки. Но для этой перемены потребуется такая встряска, что ни о каком империалистическом движении на юг не может быть и речи…[28 - См.: Западный Гюрджистан. С. 43.]

Асур Ибрагим оглу, мулла из Хахула. Фотография из экспедиции по Западному Гюрджистану. 1917