Абсурд 3,14. Сборник рассказов

– Откуда вы знаете, что это он, а не она?

– Он потом стал человеком – вполне себе мужской особью, с жабрами, правда, и чешуёй на груди, но довольно симпатичный такой юноша. Ницше начал читать.

– А что было потом? – е утерпела Леннор.

– Потом Яков начал стрелять.

Где-то в отдалении заржала Пролетарская Сила. Товарищи исследователи ускорили шаг, чтобы скорее вернуться в лагерь, устроенный на одной из городских площадей.

***

Следующим утром экспедиция обнаружила отсутствие в лагере Павлика. Блюмкин предполагал подобный исход, так что немедленно отправился на поиски в нужном направлении.

Дронты смотрели на людей недоуменно, без всякого страха. Своим поведением птицы напоминали голубей: ходили вокруг высохшего фонтана, курлыкали. Маленькие крылья придавали им некий комический оттенок. Ростом каждая птица была почти с Пашку, и мальчику казалось, что вот-вот, и кто-то из гигантских голубей начнёт вести с ним беседу в духе известного всем додо.

– Англичане говорят: «Мёртвый как дронт». As dead as a dodo.

Мальчик подпрыгнул на месте от неожиданности. Субэдэй подошёл неслышно, как барс.

– Вы… Вы знаете русский?

– Господин барон великолепно знает русский. – Яков Григорьевич обходил фонтан с другой стороны, наган лежал в его левой руке непринуждённо, как часть организма. – Верно, а, Роман Фёдорович? Вам, Роман Фёдорович, ужасно не идут эти синие тряпки, вы, как человек православный, смотритесь в них, как: а – предатель своих корней и б – чучело огородное.

– Вам не стоит говорить со мной так. – Рука барона легла Пашке на плечо. Пальцы, словно когти ворона, сжались.

– Хотите прикрыться ребёнком?

– От вас? От красной заразы дети не защитники. Это прекрасно известно цесаревичу.

Всё произошло практически одновременно. Блюмкин выстрелил, потом ещё раз. Пашка же потерял всякое осознание нахождения в пространстве. Ещё секунда, и он понял, что летит, а за плечи его держит огромная чёрная птица. Что-то среднее между птеродактилем и вороном.

***

Барон и Павел стояли на вершине башни, наблюдая за работой механизма войны. Роман Фёдорович большей частью оставался птицей, только голова для удобства разговора снова стала человеческой. Внизу сухо кашляли винтовки, красноармейцы Пиюси вынуждены были бросить обоз экспедиции и отходить в храмовый комплекс. Нападающих было в десятки раз больше, хотя стреляли они редко – каждый выстрел делал много шуму и создавал впечатление разрушительности их оружия.

– Французы, – пренебрежительно обозначил барон.

– Откуда они здесь? – Пашка заворожённо смотрел, как по той самой дороге, что так беспокоила Пиюсю, приближается колонна всадников. Достигнув поля, кавалеристы умело развернулись для атаки и обнажили страшного вида палаши. Грудь каждого верхового защищала кираса, начищенная до блеска, а шлем украшал плюмаж из чёрного конского хвоста.

– Оттуда же, откуда и всё. Бонапарт после Ватерлоо бежал из Европы. Несколько кораблей – преданные люди. Мир уже тогда был узок и мал, и человеку такого масштаба было скрыться крайне тяжело, особенно если не заужать себя как личность. Корсиканец нашёл выход: он отыскал дорогу сюда. Шамбалу он покорил, создал империю здесь, но отношения с внешним миром порвал. Его наследники свято чтут заветы Императора.

– Наполеон? – Пашка смотрел, как кирасиры смяли цепь красноармейцев.

– Да, и не только он. Ваша экспедиция не первая и не последняя, которая сумела пройти через врата. Если у нас будет время, мальчик, я покажу тебе настоящую могилу Тэмуджина. Лабиринт, построенный вокруг его гробницы, действительно может отнять немало времени у пытливого ума.

– Вы можете помочь нашим?

– Мне они не наши. И, опережая твой новый вопрос, я отвечу заранее. Ты важен, в тебе течёт кровь йорхуратцев, а значит, врата работают только когда ты рядом.

– Вы хотите вернуться?

– Нет, но здесь немало тех, кто хочет.

– Французы?

Барон то ли закаркал, то ли засмеялся.

– Очень давно, Павлик, это место служило тюрьмой: сюда отправляли очень опасных существ. И некоторые из них живы до сих пор и хотели бы вернуться назад, только вот беда – создатели Шамбалы практически исчезли: сначала погибла их великая цивилизация. Потом они сами растворились среди новых хозяев земли.

– Наполеон – он тоже йорхуратец?

– Да.

– И почему он не помог этим вашим опасным сущностям?

– Император недвусмысленно отказался сотрудничать. Когда мой господин решил взять его тело под свою власть, корсиканец успел пустить себе пулю в лоб. Ты, я думаю, в большей степени настроен для сотрудничества.

Павлик сглотнул.

***

События возвращались стремительно, как шашка в руках казака. Сразу за исчезновением Павлика к городу подступил противник. Слышались команды на французском, двигались цепи, разгоняли коней кавалеристы.

Пиюся сшиб первых двух всадников из наганов. Он стрелял с колена, поочерёдно то с правой, то с левой руки. Третий кавалерист рубанул комиссара особой экспедиции палашом, оборвав всякое сопротивление. Кирасиры решили исход дела, поле осталось за Великой армией. Яков Григорьевич не знал, что ему делать. С одной стороны, стоило немедля пустится в погоню за проклятым бароном и Пашкой, а с другой стороны, необходимо было организовать спасение остатков экспедиции. Нельзя было бросать профессора, Леннор, отважного Копенкина, красноармейцев, отступивших из-под палашей под защиту храмовых стен. Он выбрал второе.

– Копенкин, отставить контратаку! – остудил пыл соратника Яков. – Товарищи, срочно строим баррикады, наши винтовки значительно скорострельней, мы сможем их сдержать на узком пространстве с большим уроном для атакующих.

– С каких это пор, Яков Григорьевич, вы стали специалистом в военном деле? – искренне удивился профессор оказавших в самой сердце суеты по укреплению позиции.

– Я прошёл тяжёлую школу Гражданской войны перед тем, как заняться исследовательской деятельностью.

В этот самый момент к Блюмкину шагнула Леннор. Она смотрела на него глазами сестры короля.

– Зачем вы здесь? – спросил Яков.

Леннор в ответ светло улыбнулась, от улыбки этой Яков Григорьевич опешил и засомневался в правильности многих своих слов и поступков.

– Я здесь для того, чтобы вы могли даже в самом страшном нигде наблюдать красивую девушку. Это раз.

– А два?

– А два вот в чём состоит. В восемнадцать пятьдесят, в тот день, когда Гражданская война завершилась, моя эгограмма соприкоснулась с его эгограммой – так я узнала, что мне суждено родить вам сына и прожить свои дни в Шамбале.

– Исчерпали вы меня в вопросном колодце окончательно, – ответил Блюмкин и немедленно повёл красноармейцев в контратаку, ещё недавно казавшуюся ему абсурдной, окрылённый таким признанием девушки с рекомендациями от самого. Только Копенкин остановил его. Небо говорило им, что нет никакой надежды для одного из них. Копенкин выхватил шашку, развернувшись лицом к врагам.

– Знаешь, Яков, ты, главное, не смотри, как я их кончать буду! Тебе не надо такое видеть. Ты при коммунизме жить будешь!

Сказав это, Копенкин повёл красноармейцев за собой. И это была славная битва.