Шмакодявка

– Не смей! – взвизгнул Родька. – Я тебе говорю, не смей!

– Но тебе ведь плохо, – уговаривала мать.

– Уйди! Ты…! Уйди от меня и не смей никуда звонить! Я тебе запрещаю! – вновь завопил он.

– Ну, что ж, – согласилась Арина. – Пусть будет по-твоему. Но, если ты и утром запретишь мне вызвать врача, то тебе придётся покинуть этот дом, – тихо сказала и ушла.

Родька, через силу собрав и выкинув осколки, пошёл к себе в комнату. Улёгся на кровать и, поджав к подбородку колени, стал раскачиваться. Ему казалось, что это немного успокаивает боль, но это было не так. «Деньги», – стучала в голове мысль. – «Деньги и к Воробью. Только бы достать деньги». Он вдруг вспомнил, что у матери что-то осталось от продажи сервиза. Совершенно забыл, что искал их и не нашёл. Сейчас эта мысль сверлила мозг: «У неё есть деньги, но она мне ничего не даст. Надо заставить её. Любой ценой», – уже не сверлила, а колотилась в голове навязчивая идея. Раскачиваясь на кровати и поскуливая, обратил внимание на что-то блестящее под кроватью. Наклонился, и хотел убрать этот предмет. Рука коснулась холодного метала, и Родька угадал, что это был острейший столярный топорик отца. Взял и вытащил его из-под кровати. Держа в руках топор, на мгновенье замер, но тут же всепобеждающая мысль: «Деньги! Любой ценой!» поглотила всё его существо. Он поднялся и пошёл в комнату матери. В комнате горела настольная лампа. Мать сидела в кресле спиной к Родиону и что-то читала. Родион подошёл к креслу и остановился. Его рука стала непроизвольно подниматься, а взгляд впился в морщинистую истончённую жизнью шею. Арина, почувствовав чьё-то присутствие, зашевелилась, и это шевеление привело в ужас. Он занёс до отказа топор и, что есть силы, ударил по тонкой материнской шее. Сила удара была такова, что топор прошёл сквозь шею, как сквозь масло. Инерция толкнула Родиона вперёд, и он лицом навалился на обрубок шеи, из которого фонтанировала кровь.

Родька закричал нечеловеческим голосом и, потеряв сознание, свалился на ковёр. Очнувшись, увидел напротив улыбающееся лицо матери. Улыбнулся в ответ и хотел погладить мать, но рука, не встретив тела, упала на ковёр во что-то липкое. Не поверив себе, опустил взгляд туда, где должно было быть тело матери, и только тут осознал, что там ничего не было. Только тут до него дошло, что смотрит на него с улыбкой отрубленная голова матери. Сознание вновь померкло, и он провалился в спасительное забытьё. Перед рассветом очнулся. На душе было так легко и радостно, что он запел. Увидев улыбку матери, улыбнулся в ответ, пожелал доброго утра и поцеловал ледяной лоб. Затем поднялся, приговаривая:

– Пара вставать, мамуля. Пора просыпаться, – говорил он голове. – Сейчас мы с тобой умоемся, и будем пить чай. Он отнёс улыбающуюся голову в ванную комнату и старательно вымыл лицо. Тщательно умылся, и поставил на огонь чайник. Налив чай, попытался поставить голову так, чтобы она стояла, но ничего не получалось, так как срез шеи был косой. Устав от безуспешных попыток, Родька сказал, что мама непослушная и что тогда они пойдут гулять на улицу. Надел зимнее пальто и ботинки и одел на голову матери её песцовую шапку. Взяв в руки голову, вышел на балкон. Краешек солнца показался из-за горизонта.

– Мы сейчас полетаем, мама. Ты ведь всегда хотела научиться летать. Вот мы и полетаем.

Родька забрался на балконные перила, бросил взгляд на восходящее солнце и сделал шаг в пустоту. Один только шаг между жизнью и смертью. Один только шаг в вечность.

Их так и нашли. Родька лежал на асфальте, прижимая к себе голову матери. Мать и сын улыбались друг другу.

А вокруг продолжалась жизнь.

* * *

«Но сребролюбец гораздо хуже и такого чудовища. Он нападает на всех, всё поглощает подобно аду, всюду ходит, как общий враг рода человеческого. Ему хочется, чтобы не было ни одного человека, чтобы ему одному обладать всем. Мало того, он и на этом не останавливается. Но когда истребит всех, по своему желанию, тогда желает истребить самое существо земли и увидеть на месте её золото; и не землю только, но и горы, и леса, и источники – словом всё, видимое. А чтобы вам знать, что мы ещё не вполне изобразили его неистовство, – представьте, что никто не будет обвинять и устрашать его, уничтожьте, по крайне мере, на словах, страх со стороны законов, – и вы увидите, как он, схватив меч, истребляет всех, не щадя никого, ни друга, ни родственника, ни брата, ни самого родителя. Вернее же, не нужно делать никакого и предположения, а спросим его самого: не строит ли он всегда таковые мечты в своём воображении и не нападает ли на всех, умерщвляя мысленно и друзей, и родственников, и самих родителей? Но даже нет нужды и спрашивать его; всем известно, что одержимые недугом корыстолюбия тяготятся старостью отца, а приятное и вожделенное для всех чадородие почитают тяжким и несносным. Многие из-за этого находят удовольствие в бесчадии, делают естество своё бесплодным, не только умерщвляя родившихся детей, но и не давая им зародиться.» (Иоанн Златоуст. Толкование на Евангелие от Матфея. Беседа XXVIII. Стр.487 Конец IV века н.э.) Я привёл эту цитату с той целью, чтобы читатель смог сопоставить слова, написанные более 17 веков назад с тем, что происходит сейчас. Повсеместная коррупция во всём мире дело совершенно естественное. Равнодушие и даже ненависть к людям вообще, пренебрежение к законам нравственным и государственным – естественное состояние таких людей. Воспевание свободы, которой не существует ни в физическом, ни в духовном мире, как главной ценности человека, на самом деле является воспеванием безнаказанности. Сейчас же все требуют свободы. И требуют именно те, которые цель своей жизни видят в личном обогащении, обогащении любым возможным способом, и безнаказанности. Я повторюсь, любым. И невдомёк этим ослепшим приверженцам свободы, демократии, (которая по сути своей может привести только к хаосу) и свободного рынка, главным принципом которого является конкуренция, что в конечном результате этой конкуренции, должен победить кто-то ОДИН. Не только в нашей стране, но и во всем мире. Им даже и в голову не приходит мысль о том, что деньги не приносят счастья. Погоня за ними бесконечна. Так же бесконечна, как и бессмысленна. Знают ли они ответ на простой вопрос: «А что же в итоге?» А я знаю. В итоге – страдания сотен, тысяч, миллионов и миллионов людей по всей планете. Следовательно, открытая или завуалированная цель жизни таких людей – зло, ибо отрицание того, что деньги – главное зло нашей жизни, бессмысленно. И если люди не поймут, что деньги являются Злом не сами по себе, а по нашему произволению, если они не поймут, что деньги должны быть просто средством обмена, но никоим образом не целью жизни, то нас ждёт та же участь, что и участь Арины Родионовны. Деньги руками и наших недругов, и наших внутренних апологетов западного образа жизни, демократии и свободы, и при нашем попустительстве уничтожат не только нашу Родину Мать, но и саму ЖИЗНЬ. И если мы не ответим на главные вопросы: Кто мы? Что для нас является главным в этой жизни и что мы должны сделать, чтобы этого достичь, то за нас это сделает кто-то другой. И не удивляйтесь, если вам это не очень понравится.

Всем вышесказанным я хочу обратить ваше внимание на то, что главными героями этой повести наряду с несчастными Родионом и Ариной Родионовной являются более несчастные Игорь Николаевич и его приверженцы.

За козла ответишь

Рассказ

После армии, помню, устроился я на судоремонтный фрезеровщиком. Год всего с небольшим отработал. Но отработал на совесть. И вот, как-то летом, в конце, по-моему, июля подходит ко мне мастер и говорит, что меня вызывают в профком. Прихожу, значит, туда. Как был в спецовке, так и пошёл, а там всё начальство, да рабочих человек двенадцать. Не возьму в толк, в чём дело, однако скоро всё понял. Награждали ценными подарками передовиков производства. Как уж я в их число попал, и сам не знаю. Ну, не отказываться же в самом деле? Вызывают меня и вручают,…чтоб ты думал? Никогда не поверишь! Да я и сам сначала не поверил. Вручают мне новенький японский телескопический спиннинг. Откуда узнали, что я рыбак был страстный? Я как взял его в руки, представляешь, и пока шёл до дома, так и не мог поверить, что он мой. К рыбалке меня, кстати, пристрастил сосед по лестничной площадке, дядя Дима. Он, сколько я его помню, первого секретаря обкома возил. Уедет тот куда-нибудь в командировку, так он сразу к нам:«Сенька! – зовёт, – На рыбалку поедешь?». Как тут отказать? На трофейном «Виллисе», со всеми удобствами… Лет с десяти начали ездить. Да не только меня брал. Ездили с нами братья-близнецы Мишка, да Сашка, погодки мои с соседнего подъезда. Здоровы были, чистые амбалы, как выражались раньше. Так вот вчетвером и ездили. Прихожу я домой. Спиннинг из чехла вытаскиваю, а он – телескопический. Так-то, в складном виде, не больше метра, а выдвинешь – четыре. Представляешь? Да, ничего ты не представляешь. Это сейчас в любой магазин зайди, а там их пруд пруди. О! Вишь, даже стихами заговорил. А тогда, считай после войны, о таком спиннинге только мечтать можно было. Раздвинул я его на всю длину и давай пробовать закинуть. Да разве в квартире попробуешь? Положил и бегом к дяде Диме, он только с работы приехал. Машину всегда на ночь у дома оставлял:

– Дядь Дима! – кричу с порога, – На рыбалку когда поедем?

– Что это тебе приспичило? – удивлённо спросил дядя Дима.

– Мне на заводе премию дали. Спиннинг японский телескопический. – радостно выпалил я.

– Врёшь. – недоверчиво говорит дядя Дима.

– А вот и не вру. Пошли ко мне.

– Пошли. – соглашается он, и прямо в носках, благо квартиры рядом, идёт за мной.

Увидел спиннинг, остановился и как какую тебе картину начал рассматривать. И с той стороны подойдёт, и с этой, а взять в руки не решается. Потом всё-таки находит в себе силы и с немым восторгом и благоговением берёт спиннинг в руки. И так его повернёт, и эдак. А я стою у стены и улыбаюсь.

– Ну, и как? – спрашиваю его.

– Ну, ты даёшь, паря! Силища! И где только взяли? Я почитай два года у хозяина такой же конючу, дак, вроде бы не отказывает, а в результате – хрен с редькой. Нет. Это ты прав. Завтра скажу хозяину, что движок забарахлил. Мол, на ремонт надо. Вечером и двинем. Братьёв-то будем брать?

– А как же! – недоумённо восклицаю я.

– Лады. Значит так. Часам к 19.00 полная боевая готовность. Я такое место знаю, пальчики оближешь. Там, правда, только начальству рыбачить разрешают, но кто же мне посмеет запретить? Так что Сенька, до завтра. Да смотри, блёсна хорошие подбери.

– А на что их подбирать? – усмехаюсь я. – Они же в комплекте идут. – и показываю ему блёсна. Тут он и вовсе обалдел. И то ли от зависти, то ли от нетерпения испробовать это чудо рыбного лова, заявляет:

– Знаешь, что? А может на часок пораньше? Успеешь?

– Я–то, да не успею? Ты что, дядя Дим?

– Ну, и лады. Братьев предупреди, – бросает он на последок и уходит.

На следующий день, с утречка, я по магазинам, значит, побегал и к 12.00 был уже готов. Мишку и Сашку я ещё с вечера предупредил, так что, беспокоиться мне больше было не о чем. И, веришь ли? Самые долгие в жизни были для меня эти шесть часов ожидания. Чуть не на стену лез от нетерпения. В общем, не знаю, как и дождался. Рюкзак со спиннингом у двери поставил. Сам на балконе стою, и только завидел машину, окурок в сторону, поклажу в руки и вниз. Даже и не помню, закрыл двери или нет. Мы с матерью вдвоём жили. Отца где-то под Прагой уже в конце войны убили. Полком, между прочим, командовал. – сказал старик и задумался. Затем очнулся от воспоминаний. – Так о чём это я? А..а..а…

Попрыгали мы в машину, братья уже на улице ждали, и поехали. Часа два, наверное, ехали. Приехали, короче, к озеру. Метров сто пятьдесят на двести. Неказистое с виду озеро. Почти все берега поросли камышом. Увидел я это, посмотрел на братьев, на дядю Диму и говорю:

– И что же ты в этом болоте собираешься блеснить? Лягушек?

– Э-э-э, дружок. Мал, как говорится, золотник, да дорог. Не знал бы, так и не привёз . Мы с хозяином щуку здесь брали килограмм на восемь. Так что не тужи друг Сенька, а вываливайтесь, да растелешайтесь.

Я, конечно, повеселел. Вытолкал братьев. Сам вылез. Достали пожитки, палатку поставили (не на один ведь день приехали), костерок развели. Братья картошку для ухи чистят, а я не утерпел и к озеру. Забрасываю блесну, а у самого мысли аж до дрожи в коленках:

– Ну, не подведи, милый! Ну, давай! Хоть щурёнка какого. –и не подвела.

Не успел я метра три на катушку намотать, как дёрнет. Чуть в озеро не свалился.

– Есть! – ору. – Взяла! Дядя Дима, да братья побросали всё и ко мне. Всем интересно, что за первый улов будет. Подвожу я её по малу к берегу, а Санька уже с сачком наготове стоит. Ну, ничего щучка. Килограмма на полтора потянула бы. Ей, ей! Увидел я её и как камень с сердца свалился. Радости было, гордости. Да не только у меня. У всех. Про меж нас зависти тогда не было почитай.

Начали мы по очереди блеснить. Через час, примерно, наловили килограммов пятнадцать. Решили закончить. Куда нам больше на четверых? Хорош! Ставь ведро! Чисть рыбу! Вари уху! А со свежатинки уха-то минут десять – пятнадцать и готова. Лишь бы вода вскипела. Сварили уху. Ведро в сторонку поставили, крышкой прикрыли, чтоб томилась. Небольших щук на прутья, да на уголья. Как вспомню, слюна течь начинает. Ну, вроде всё к пиру готово. Тут каждый в свои рюкзаки за припасами полез. Друг на друга в этом деле не надеялись. Оказалось, что восемь бутылок взяли. По литру на голову. Это, конечно, никого не огорчило. И начался пир. И выпито было немало, и съедено, и былей и небылиц рассказано разных. В общем, обычная история.

Проснулся я на заре. Голова гудит. Во рту – какашки. Поднялся кое-как. Бутылку непочатую нашёл. Хлебнул стопку, запил ушицей и опять за спиннинг. Азарт! Прошел метров с пятьдесят и с небольшого пригорка решил за камыш забросить. Камыш-то ближе к середине рос, а от берега просвет метров восемь–десять. Прямо в озеро не стал бросать. Мало ли что. А так, через лагунку маленькую решил прошерстить. Метров на двадцать пять бросил. Через стену камыша и почти до другого берега достал. Только начал я катушку наматывать, вдруг, как дёрнет. Чуть в воду не свалился. «Ну, – думаю, – кто рано встаёт, тому Бог даёт. Вот она, рыбацкая удача». А в голове уже щука метра два длиной. Да что там два, целых три. И все вокруг поздравляют. И в газете портрет на всю полосу. Выбираю, в общем, леску. С трудом идёт. Будто действительно великана какого-то заарканил. Вдруг опять, как дёрнет. Перепугался я не на шутку.

– Санька! – ору, – Давай быстро сюда.

Тот от крика моего проснулся, да спросонья и с похмелья понять ничего не может. Испугался я совсем. Ни сантиметра не могу лески накрутить. Уже и рыба мне не нужна, лишь бы блесну сохранить. Где ж я в наше время японскую блесну смогу найти? Такой поворот событий меня никак не устраивал.

– Да ты что, мать твою? – заворачиваю я для убедительности. – Давай быстрей!

Он видно сообразил, что к чему, и ко мне.

– Сачок взял? – спрашиваю.

– А зачем?

– От дурья башка. Спиннинг держи. Да из рук не выпусти. Дёргает так, что я чуть в воду не упал. Побегу за сачком, – пояснил плохо соображавшему Саньке. Тут дядя Дима проснулся, из палатки вылезает:

– Что за шум, а драки нет?