Новый 1937

***

Всё та же допросная. Матвей Фадеевич сидел за столом, а напротив него жалась на табуретке, некогда восхитительная, обворожительная звезда сцены Анна Григорьевна Романовская. Сейчас она более напоминала растрёпанную, безродную дворняжку, загнанную в угол, и смирившуюся с уготованной ей трагической участью. Анна Григорьевна, медленно, с невольными паузами и периодическим всхлипыванием изливала свою чёрную душу, осквернённую предательством Родины.

– Я ведь, когда познакомилась с Рудиком, ну с Рудольфом, то совсем потеряла голову. Такой мужчина, статный, сильный, обворожительный. Он всем своим видом излучал уверенность, какую-то высшую безгрешность. И, конечно, силу. От такого я не могла не потерять голову. Ах, как он ухаживал, как ухаживал. Это был рай на земле, я вся трепетала, ожидая очередное свидание. Ах, эти цветы, ах, эти подарки. Эти заграничные чулки, бельё, платья и шляпки. Рудольф буквально одел меня с ног до головы, окутал меня своим вниманием и любовью. Я сдалась быстро и стала полностью принадлежать ему. А тут он предложил стать его женой. Я была просто на седьмом небе. Мы расписались стали жить вместе, и вот тут пришло прозрение, но было уже поздно.

– Что за прозрение? – с трудом скрывая презрение и ненависть к этой гадине, гаркнул Синцов.

– Всё началось с того, что Рудик, простите Рудольф, сославшись на то, что ему чрезвычайно скучно, предложил создать у нас дома, что-то вроде клуба по интересам. У меня ведь масса поклонников, там и инженеры, и военные, даже с райкома ответственные товарищи есть. Ну, вот Рудольф и предложил приглашать их к нам домой, где петь, разговаривать, играть в фанты, и всё под музыку, под рюмочку. И даже денег на это всё давал и в немалых, заметьте, количествах. И полетела весёлая жизнь. Но всему приходит конец, закончилось беззаботная жизнь и для меня.

– Что же произошло? – уточнил Матвей Фадеич, еле сдерживая себя, чтобы не схватить эту подлую тварь за волосы и не начать вбивать её испуганное лицо в твёрдую поверхность стола. Он ненавидел эту женщину, которая раздвинув ноги перед шпионом, уже потянула за собой в могилу многих, в общем-то, неплохих советских граждан.

– Однажды Рудольф сказал, что необходимо, чтобы на очередном мероприятии, а он именно так называл наши посиделки, присутствовали инженеры Смирнов и Воронович, те, что с завода Куйбышева. А я как раз была в ссоре с Вороновичем и их не пригласила. Вечер и без них прошёл замечательно и я вся в таком игривом настроении, оставшись вдвоём с Рудольфом, стала шутить и смеяться, заигрывать с ним. И тут, мой обворожительный Рудольф превратился в злобное животное, ударил меня по щеке, а пока я приходила в себя от немыслимого унижения, сообщил, что он иностранный шпион. Да, он так и сказал, что прибыл к нам из-за рубежа с одной единственной целью навредить нашей любимой Родине. Дальше больше, он сказал, что я, как его жена, являюсь пособницей шпиона, и что меня ожидает неминуемый расстрел, если кто-либо про это прознает.

– И что же ты ему на это ответила? – с нескрываемой издёвкой спросил Синцов, что есть силы, сжимая в руке край стола, как бы вымещая на нём душившую его ненависть.

– А что я, что я, я испугалась, – захныкала Романовская, – Я была напугана, меня заставили, он вынудил меня, мне пришлось…

– Что пришлось? А ну говори, хватит тут комедию ломать!

– Мне… мне… мне пришлось смириться, мне пришлось выполнять его поручения, но я была против! Я не могла сказать в открытую, но в душе я была против…

– И что же ты, тварь, делала? – с нарастающей угрозой в голосе, прорычал Синцов.

– Не надо так со мной, пожалуйста, пожалейте меня, мне так тяжело, мне так больно, – хныкала Романовская.

– Это не тебе решать шлюха фашистская, говори падаль, пока не зашиб! – заорал взбешённый Матвей Фадеич.

– Я… я… я выполняла всё, что он скажет, я приглашала людей, на которых указывал Рудольф, я поила их и заводила разговоры о работе, я обманывала их, выведывала секреты. Я поступала очень плохо, прошу Вас, простите меня, пожалуйста, – рыдания Романовской переросли в протяжный вой.

– Заткнись шлюха, – заорал Синцов, врезав, что есть силы кулаком по столу.

– Что теперь со мной будет? Меня расстреляют, да? – причитала бывшая звезда.

– Заткнись, вот тебе лист бумаги, бери и пиши список всех наших советских граждан, которых ты заманила в свои фашистские сети. Пиши всю правду, тогда, может быть, я попробую сохранить твою паскудную жизнь, – Матвей Фадеич вызвал стажёра Кравченко, приказав тому остаться с Романовской…

***

Вновь был туман. Когда он рассеялся, я оказался в какой-то квартире.

***

Матвей Фадеич лично руководил обыском в квартире гражданки Романовской. Здесь же находился задержанный Рудольф Мюллер, немец по происхождению, и резидент фашистской шпионской сети по призванию. Хитрить Синцову особо было нечего, и, глядя в глаза Рудольфу, он изложил всю информацию о его шпионско-диверсионной деятельности, которой уже располагал к настоящему времени. Матвей Фадеич с нескрываемым удовольствием, наблюдал, как меняется лицо фашистского резидента, как слетает с него вся его буржуазная спесь, как в глазах мелькает испуг, как руки шпиона начинают мелко дрожать, а испарина покрывает бледный, как у покойника лоб.

Господин Мюллер подавленно молчал, стреляя в разные стороны настороженно-испуганным взглядом. Молчал он как раз до того момента, пока не был вскрыт подоконник и извлечён на свет божий завёрнутый в тряпку свёрток. Глазам Матвея Фадеича открылись все шпионские тайны господина Мюллера – пистолет иностранного производства, бутылёк с ядом, специальная шпионская фотоаппаратура, какие-то микроплёнки, блокноты с шифрами. Молчать дальше было бессмысленно, и Рудольф Мюллер произнёс:

– Я всё скажу, пишите. Я немецкий разведчик, направлен в вашу страну с заданием вербовки служащих военных заводов, командиров красной армии. В мои задачи так же входило установление связи с троцкистским подпольем, организация диверсий на промышленных объектах, в том числе и на военных заводах. С августа тридцать пятого по сегодняшний день, мною завербованы: два командира красной армии, их фамилии…

***

Опять пришёл туман, укрывший всё в непроницаемо жёлто-зелёный цвет, когда в очередной раз всё развеялось, я оказался в какой-то другой квартире.

***

Матвей Фадеевич Синцов сидел за столом в прокуренной комнате, числящейся как конспиративная квартира УНКВД, снятой специально для встреч оперсостава с агентурным аппаратом. Было пять часов утра первого января нового 1937 года.

Матвей Фадеич опрокинул в себя очередной стакан из опустевшей поллитровки, возвышавшейся на столе среди нехитрой закуси. Засмолив папироску, младший лейтенант Синцов погрузился в тяжёлые размышления:

«Да, – вздыхал он, – всё пошло как-то не так. Такую делюгу поднял, таких карасей прищучил. Да что карасей, настоящую щуку словил, это ж не просто так, это ж натуральный шпион из абвера попался, да как попался, ведь любо-дорого посмотреть и все доказательства налицо. А сколько врагов вместе с ним потянул, это ж два командира, четыре инженера, пятеро рабочих, даже один выпердыш с райкома, а сколько этих артистиков, это ж человек пятнадцать скрытых троцкистов – перечислял Матвей Фадеевич. А пособники, типа этой курвы Романовской, это ж, в общем-то, числе – человек двадцать пять под суд пошли. Это ж целая шпионская сеть, террористическая организация, это ж понимать надо».

Синцов слил остатки водки в стакан, и с нежностью поглядел на Нину, прикорнувшую на кровати, затем вновь завздыхал, жалуясь на свою судьбу:

«А что в итоге? Товарищ Синцов раскрыл шпионскую сеть и награждается денежной премией. Даже «почётного чекиста» суки не дали. Нет, ну ни гад ли этот Зирнис, сам в Москву перевелся, небось, ещё и орден за моё дело получил. А я тут прозябай, никакого почёта, никакого уважения, что работал, что не работал. Обидно, до чего же обидно. Ну, ничего я своё ещё возьму, не такой Матвей Фадеич породы, чтобы вот так всё стерпеть и отступиться. Я ещё всем докажу, ещё все увидят, что не лыком я шит, ещё попомнят меня, мой железный характер. Новый тридцать седьмой на дворе, чую, что будет он годом новых возможностей, новых свершений»…

***

Туман вернул меня в привычную реальность, где я сидел в кафе, потягивая горячий чай. Никаких сбоев, пустот или переходов, моя обычная память не зафиксировала.

***

Всё началось, как и в прошлый раз. Я опять сидел дома, смотрел телевизор. Шёл сериал «Ментовские войны». Главный герой Роман Шилов, как раз прощался со своим другом:

– Увидимся.

– Куда…

…Я оказался в сером пространстве, где повисев в вибрирующем потоке, был, втянут грязной жёлто-зелёной лужей…

Василий Одинцов

Повсюду были красные флаги, транспаранты и портреты членов Политбюро. Дружный трудовой коллектив авиационного завода № 125 имени И. Сталина возвращался домой с празднования девятнадцатой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. Настроение было праздничное, сначала участие в общегородской демонстрации, затем бурные ораторские речи об успехах в индустриализации, о соцсоревновании, о досрочном выполнении пятилетки. Грозные предупреждения врагам народа, империалистам и разным агрессорам. Дух рабоче-крестьянской революции витал в воздухе, поднимал боевой дух комсомольцев, сплачивал ряды коммунистов. Воодушевлённая рабочая молодёжь с песнями расходилась, разделяясь на мелкие и устойчивые компании близких по духу друзей.

Сегодня меня звали Василий Одинцов, именно в нём я «очнулся», когда жёлто-зелёный туман выплюнул меня в очередную реальность.

Василию Одинцову было девятнадцать лет. Активный общественник, член комитета комсомола завода. Василий днём работал учеником токаря, а вечерами постигал науки на рабфаке. Готовился поступать в Сибирский финансово-экономический институт.

Вообще у Одинцова была другая мечта. С детства, одухотворённый подвигами Шерлока Холмса, Василий мечтал стать таким же великим сыщиком, распутывать сложные клубки преступлений, выводить на чистую воду матёрых воров и убийц. В своих мечтах Вася Одинцов, выслеживал злоумышленников в засадах, стрелял по врагам в опасных погонях, находил невидимые другим улики, раскалывал кровожадных бандитов. Но мечта так и оставалась мечтой.

– Вася, не забудь, в понедельник заседание комитета, будем разбирать дело Поповой, – секретарь комитета комсомола завода Еремеев, пожал руку Одинцову и побежал по своим делам.

– Хорошо, буду, – еле успел ответить убегающему комсоргу Василий, и приобняв двух дружков, двинулся праздновать дальше.

***

Туман стёр картинку, а когда марево распалось, моему взору открылся новый вид.

***

Заседание комитета комсомола проходило 9-го ноября 1936 года в актовом зале авиационного завода, было расширенным, с участием комсомольцев, которых набилось в помещении порядком.