Новый 1937

За столом, покрытым кумачовым полотном, сидели члены комитета, здесь же был и Василий Одинцов. Слушалось персональное дело комсомолки Поповой Нины, работавшей секретарём товарища Горелица – директора авиационного завода. Секретарь комитета Еремеев вызвал Попову на сцену и, глядя прямо в глаза, предложил изложить суть собравшимся товарищам.

Нина, повернулась в зал, и, переминаясь с ноги на ногу молчала.

– Что же ты молчишь, Попова? – спросил Еремеев.

– А что сказать-то? – в ответ спросила Нина.

– Ты сама не понимаешь, что ли, расскажи о своей связи с врагом народа Гуревским, надеюсь, помнишь такого?

– Так, какая же здесь связь? – искренне удивилась Нина, – Ну, пытался он за мной ухаживать, разве это связь?

– А, что же это, по-твоему? – вклинился Василий Одинцов.

– Не знаю, но не связь, это точно, – парировала Нина.

– Нет, погоди, что значит, не знаю. Ты с ним встречалась?

– Ну, может, и было пару раз.

– В кино ходила?

– Ну, ходила.

– Гулять вместе, гуляли? Цветы дарил? Стихи читал? – не унимался Василий, – Отвечай, чего молчишь.

– Да, – Нина потупила взор, – Было.

– Домой провожал? Целоваться лез? Может до чего и большего дошло, а? – решительно наступал Одинцов.

– Да как же тебе не стыдно, такие вопросы девушке прилюдно задавать?! – Нина стала пунцовой, задыхаясь от возмущения.

– А чего мне-то стыдиться, я с врагами не слюнявился, – под общий хохот зала ответил Василий.

– Ты если уж попалась, то давай не юли, а говори, как есть, мы тут все комсомольцы, нам правда нужна, какой бы горькой она не была. Мы в своих рядах предателей не потерпим. Любого врага на чистую воду выведем. Правда, ребята? – обращаясь к залу, спросил Василий.

– Да, верно говоришь, товарищ Одинцов, в корень зришь, – одобрительно гудели комсомольцы.

– Вот видишь, Попова, народ требует от тебя правды. Ты должна здесь, сейчас же разоружиться, очиститься от налипшей на тебя грязи, – добивался признания Василий.

– Ну, что же вы товарищи, не скрываю я ничего от вас, что было, то и говорю, да ухаживал, да гуляли, да целовались пару раз и всё. Ничего больше не было! – Нина, еле сдерживалась, чтобы не разреветься.

– Вот тут тебе и вопрос, как же ты врага-то не разглядела? А может всё видела, но промолчала? Может ты врага покрывала? – с напором допрашивал Попову Одинцов.

– Да, что ж ты опять на меня напраслину-то возводишь? Да если, хочешь знать, это я сама в органы о нём сообщила! Это я можно сказать его, и разоблачила! – защищалась Нина.

– Что, значит, сама разоблачила? Не было на этот счёт никаких указаний. Не тронули тебя органы это, да. Но вот то, что ты кого-то разоблачала, это ты врёшь, – возмутился Еремеев.

– Да не вру, правда это, – уже не сдерживаясь, зарыдала Нина.

– Всё с тобой ясно, Попова, спелась с врагами, а когда пришло время ответ держать, так тут же в кусты, мол, знать ничего не знаю, мол, следствию помогала. Не выйдет! Ответ держать всё равно придётся, пусть не перед народным судом, но перед комсомольской организацией, это уж точно! – резюмировал допрос Василий.

– Товарищи, думаю, Попову мы послушали, позиция её нам ясна. Кто хочет что сказать, выходи к нам, – скомандовал Еремеев.

– Товарищи, я хочу высказаться, – Любовь Казанцева из конструкторского бюро подняла руку, – Я с места, можно?

– Я, что хочу сказать, я ведь предупреждала тебя Нина, насчёт Гуревского. Я же говорила тебе, что он связался с какой-то дурной компанией, встречается с разными там певичками и прочим несознательным элементом. Что же ты меня не послушала? Не приняла никаких мер, а?

– А что…Что я должна была предпринять? – рыдала Нина.

– Да, что там говорить, гнать её из комсомола надо, под суд её отдать, и делу конец, – кричали из зала горячие головы.

– Правильно, под суд её! Ишь, выискалась тут, прошмандовка, врагам ты свою честь продала!

– Давить таких надо, ещё в утробе!

– Да что с ней разговаривать, к стенке её!

– Что смотришь, вражина? Совсем совесть потеряла!

– Тихо товарищи, тихо! Ну что Попова, есть, что сказать собранию? – Еремеев пристально посмотрел на Нину.

Нина, уже еле державшаяся на ногах, только замотала головой и что-то промычала в ответ.

– Давайте я скажу, – встал Василий, – С судом мы конечно подождём, если бы наши доблестные органы хотели, давно бы её арестовали. Раз отпустили, значит так и надо, не нам решать. А вот насчёт комсомола, тут ты Нина допустила непростительную близорукость, проглядела врага, не заметила его звериную сущность.

– И нет тебе в этом прощения, – продолжал он, – предлагаю из комсомола Попову Нину исключить, с формулировкой: за связь с врагом народа.

– Принимается, кто «за» прошу голосовать, – Еремеев окинул взглядом зал.

– Кто «против»? Воздержался? Что ж принято единогласно.

– Так же, считаю необходимым поставить вопрос перед товарищем Горелицем о пребывании Поповой на военном заводе. Кто «за». Принято единогласно. На этом считаю собрание закрытым.

***

Туман скрыл от меня это жестокое судилище, а когда развеялся, то я с Василием Одинцовым пребывал в кабинете первого секретаря райкома комсомола.

***

Первый секретарь райкома комсомола Видякин Егор пригласил войти пришедшего на приём Одинцова Василия, молодого рабочего, общественника, комсомольца, члена комитета комсомола авиационного завода.

– Здравствуй, Василий, как дела на заводе? Как комсомольская жизнь? Кипит, бурлит?

– Здравствуй, товарищ Егор, всё путём! Работаем ударно, по-комсомольски, стыдиться за нас уж точно не придётся! Боремся с казёнщиной, с бюрократией и прочими пережитками!

– Ну, уж, на военном заводе и бюрократия? Как такое может быть?

– А как же, директор у нас краснознамённый, боевой, настоящий коммунист, а вот инженера подкачали. Всё по бумажке, никакой инициативы, рубят все наши начинания на корню. Мы уж этот вопрос, где только не поднимали, а всё одно толку нет.