Новый 1937

– Не понял, что значит из наших?

– Ну, из ваших, из органов значит, я же форму-то вашу знаю. Штаны, значит, такие синие, фуражка. Сапоги, ремни, красивая форма. Куртка кожаная, чёрная, что-то блестело, значки какие-то.… А раньше-то он, как обычный гражданин приходил.

– И как он выглядел?! – Василия бросило в жар.

– Ну, помоложе военного-то, а как выглядел, ну, чернявый вроде, да и не разглядела я его, шустрый он больно, шмыгнул в подъезд, и нет его.

– А опознать, опознать его сможете?

– Вряд ли, Васёк, врать не буду, но вряд ли.

На этом Одинцов распрощался с Клавдией Яковлевной и что есть духу, помчался в УГРО.

***

Туман проявился, и, развеявшись, обнажил следующую картинку.

***

Василий Одинцов сидел в кабинете начальника УГРО Елистратова.

– Андрей Андреевич, Вы поймите, не виноват он, – имея в виду полковника Миронова, горячился стажёр, – С утра и до полудня в квартире был другой человек, между прочим, в форме работника госбезопасности, понимаете?

– Ну и что, ну был кто-то и что, дальше? – Елистратов не знал, как охладить неуместный и даже опасный пыл новоявленного Пинкертона.

Всё происходило не так, как виделось на месте происшествия. Полковник Миронов был задержан на рабочем месте и доставлен в УГРО. Естественно от всего отказывался, зажигалку потерял, в предсмертное письмо не верит, плакал даже, как про эту девку узнал. Потом всё пошло вообще, наперекосяк. Приехали крепкие ребята из УГБ, от самого Лупекина, изъяли все документы по убийству, забрали полковника, и были таковы, строго пригрозив, кто рот на замке держать не будет, тоже вслед за Мироновым поедет.

А тут этот Шерлок Холмс, хренов, накопал правдолюб. Да ясное дело, что в убийстве замешаны орлы из госбезопасности, а Миронова козлом отпущения выставили. Ну и что? Что теперь-то, сунешься в это дело и всё, кранты. На хрена они сдались, плюнуть и забыть всё, так ведь нет, не в меру ретивый стажёр нарисовался.

– Послушай, Василий, дело у нас забрали, теперь его госбезопасность вести будет. Мы ничего уже сделать не можем, не в наших силах.

– Как же не можем? Ведь оговор вышел, честного человека подставили. А мне, между прочим, сам Ефим Степанович говорил, – в лепёшку разбейся, а честное имя гражданина защити.

– Да, пойми ты, там свои игры, опасно с госбезопасностью связываться, они ведь не посмотрят, что ты стажёр УГРО, упекут в подвал, и всё сгинешь там, или расстреляют, как врага народа. Нельзя с ними бодаться, нельзя. Забудь всё, тогда хоть проживёшь подольше. Не шучу я, посмотри время-то какое, кругом вредители, шпионы, диверсанты.

– Как же быть, Андрей Андреевич, может в Москву написать, самому товарищу Сталину?

– Да охланись ты, Василий, как тебя по отчеству-то? А, Карпович, так вот Василий Карпович, как старший по должности и званию, приказываю дело по убийству Нины Поповой забыть и держать язык за зубами. А чтобы не было у тебя никаких дурных мыслей, вот тебе бумага, садись, пиши расписку о неразглашении государственной тайны.

– Ну, вот, теперь кому вякнешь, не подумав, и всё тюрьма, – резюмировал, довольный собой Елистратов.

– Всё, свободен, иди, отдыхай. Завтра на работу.

Василий Одинцов, брёл домой в совершенно разбитом настроении. Невесёлые мысли одолевали юного сыщика:

«Как же так? Почему так происходит? Говорят одно, мол, граждан защищай, а на деле, подожми хвост и молчи. Да ещё расписку заставил написать. Кому же верить? А если я к Сергееву пойду, получается подписку, о неразглашении нарушу. Это что, если я невиновного буду защищать, то этим самым против закона пойду, преступление совершу? Несправедливо получается, а как же Советская власть, как же Партия, комсомол, ведь другому меня учили. Чести, совести учили, справедливости, а что получается, в УГРО враги засели?

Да нет, не может быть, чтобы Елистратов был врагом. Может я что-то не понял? Ладно, утро вечера мудренее, завтра соображу, что делать»…

Матвей Фадеевич Синцов

Яркое весеннее солнце согревало освобождённую от оков зимы землю. Пахло обновлением, началом новой жизни. Именно такие нотки звучали в душе врида начальника 4-го отдела УГБ Матвея Фадеевича Синцова, в котором я сегодня проснулся.

Сбросив груз смертельной опасности, убрав занесённый над ним меч, Матвей Фадеевич, спешил на работу в приподнятом настроении. Нет, безусловно, ему было жаль Нину, с которой он поступил так жестоко, но иного выбора не оставалось, или он или она, да, и сама виновата была, связалась с этими бухаринцами. Теперь, когда главная угроза была ликвидирована, страх прошёл. Синцов, конечно, не был желторотым юнцом и прекрасно понимал, что у руководства возникнут вопросы, но козырная карта, разыгранная предсмертным письмом, должна была бить возможные неприятности.

С такими мыслями Матвей Фадеевич зашёл в кабинет начальника УНКВД Лупекина.

Пригласив Синцова, присесть, Герман Антонович довольно долго молчал, изучая с ног до головы, не смеющего шелохнуться врида начальника отдела. Наконец, молчание было прервано.

– Ну, что скажешь, Матвей Фадеевич, как спалось, кровавые мальчики не снились? Или вернее будет сказать – девочки?

– Никак нет товарищ майор госбезопасности, не снились, разрешите узнать, а что должны были?

– Ну, ты и фрукт, Синцов. Не раскусил я тебя сразу, не раскусил.

Матвей Фадеевич молчал, непонимающе пожимая плечами, и никак не реагируя на, довольно прозрачные, намёки начальника УНКВД.

– Представляешь, какая незадача вышла, товарищ Синцов. Приехала вчера опергруппа на адрес врага народа Поповой, а задержать её не смогла…– Лупекин замолчал, пристально глядя в глаза врида. Не дождавшись никакой реакции, продолжил.

– А знаешь, почему? Нет, а я скажу. Потому, что эта бухаринская сука была мертва. Представляешь?!

– Никак нет, не представляю.

– Да-да, мертва и не просто так мертва, а убита! И главное подозреваемый есть! Он и зажигалку свою именную около трупа оставил, и отпечатки его кругом. А, что самое удивительное, покойница-то, перед смертью письмо написала, где фактически этого убийцу и назвала. Представляешь, Матвей Фадеевич, не расследование, а просто подарок судьбы какой-то. Единственное, что омрачает, так это нежелание убийцы сознаваться и это, несмотря, на просто массу улик. Что скажешь?

– А кто убийца-то?

– А сам не догадываешься? Нет? Ну, как же, убийца это главный троцкист, он же любовник покойной, полковник Миронов Сергей Платонович.

Неожиданно, Лупекин, что есть силы, врезал кулаком по столу и заорал так, что стёкла в окнах едва не разлетелись вдребезги:

– Смирно!!! Ты мне, что здесь цирк устроил. Говори правду – за что девку убил?!

Синцов, как ошпаренный, подскочил, вытянувшись во фрунт. Взбешённый начальник УНКВД, буквально, уничтожал взглядом подчинённого, подавляя волю к сопротивлению.

– Последний раз спрашиваю, зачем девку убил? Не ответишь, пеняй на себя, я с тобой цацкаться не буду, пойдёшь пособником к своей шайке.

И Синцов рассказал всё…

– С чего это ты решил, что я тебя козлом отпущения выставлю? – удивился Лупекин, – Мне такие работники самому нужны. Так что, не ссы, пока ты со мной, всё будет хорошо. Ну, а если, куда нос свой не туда повернёшь, то уж не обессудь, пощады не будет, всё вспомню. Усёк?

– Так точно, товарищ майор госбезопасности, усёк.

– Ну, тогда иди, работай. И чтобы завтра, край послезавтра этот Миронов вовсю давал показания, и не только по убийству, главное это заговор. Сарычеву я скажу, что ты в деле. Ты меня понял, делай с этим полковником, что хочешь, но показания добудь, иначе спрошу с тебя. Всё, свободен.

Выходивший из кабинета Синцов, только сейчас осознал, как его умудрённого опытом сыщика, только что завербовали, намертво привязав убийством девушки. Что теперь он в команде Лупекина, что теперь будет беспрекословно исполнять всё, что скажет Герман Антонович и, что выхода из этого тупика не существует.

***