Бетховен

прекрасно понимает все трудности, он и сам сорок лет назад был в таком положении, но делать нечего-у этого молодого немца определенно есть воля и воля железная. Перебирая выполненные задания. Гайдн старается щадить самолюбие и гордость ученика, иногда он просто пропускает мелкие»грешки» и дает новые задания. Иногда они отправляются вместе в какое-нибудь дешевое кафе. Гайдн с болью смотрит, как Людвиг взвешивает на ладони мелочь, расплачивается с кельнером. После очередного урока с учеником Гайдн достал из

ящика стола объемистую тетрадь уже изрядно потрепанную с рассыпающимися листками.

– Это мои выписки из Фукса. Вся книга вам ни к чему. А тут у меня самое главное.

Людвиг пролистал страницы. Сразу понял, что он не первый и не последний, кто держит в руках выписки из учебника. Еще от Неефе в Бонне он слышал о «Ступени к Парнасу» Йозефа Фукса-ценном и редком музыкальном учебнике, достать который почти невозможно. Строчки замараны, перечеркнуты, некоторые расцарапаны и в чернильных кляксах.

– Я снова собираюсь в Лондон. Не знаю пока на сколько. Ближайшие месяцы я еще тут и вы

займитесь этими страницами.

– Вы увидите Саломона? Передайте поклон от соседа.

– Безусловно. Я слышал, вы с ним соседи по дому… были…

– Мы родились в одном доме.

– Это знак судьбы. Вы верите в судьбу, Людвиг?

Об этом Людвиг еще не задумывался.

– А Вы?

– Я верю в Господа нашего и в его благое провидение.

Видя, что Людвиг никак не реагирует на его слова, переменил тему.

– Что с вашей субсидией от архиепископа? Может помочь?

– Да, он присылает немного по четвертям месяца, но…

Людвиг замолчал.. А Гайдн соображает. Действительно надо помочь юноше. Еще недели две и деньги его закончатся. Те работы, что Людвиг отсылает в Бонн к Зимроку ничто в денежном эквиваленте.

– У меня летом намечается поездка в Айзенштадт, поедем?

Людвиг сразу понимает-это жест спасения от полной нищеты, но надо согласиться.

– Места там не очень здоровые, но у вас организм молодой и сильный, малярия вам не грозит.

Конечно надо соглашаться. А пока новые работы из под его пера появляются одна за другой. К годовщине своего первого года в Вене он послал Элеоноре свои 12 вариаций на моцартовскую тему из оперы «Свадьба Фигаро» -«Если захочет барин попрыгать».

Посвящено, естественно, ей. Это первое произведение изданное здесь, в Вене.

Ей же теплое письмо. В работе октет для двух гобоев, двух кларнетов, двух валторн и двух фаготов. Можно послать в Бонн курфюрстру некоторые из произведений -пусть убедится, что

Людвиг не зря проедает княжеские деньги, а лучше если и ПАПА от себя черкнет строчку.

Совсем ясные очертания на бумаге принимают три трио. Ответственная работа. Пока о трио он не говорит с Гайдном, всему свое время. Но письмо от Макса -Франца подобно ледяной ванне. Если уж и на просьбу Папы пришло такое ледяное письмо, то что уж говорить о

Людвиге.

– Это приказ домой?

– Времена сейчас, -успокаивает Гайдн, но резко меняет тему.-Оставьте свои работы, я просмотрю на досуге. А об князе архиепископе не думайте-я напишу ему.

Скоро он опять собирается в Англию и за это время многое надо успеть. К февраль все же

пришли несколько сотен из Бонна. Верный друг Рис получил жалованье за прошедший год и выслал в Вену. С кратким письмом сообщил -умер отец Людвига. Вот и последняя нить

оборвана. Сейчас Людвиг никак не может ни на день приехать домой. Вся надежда на друзей.

Почти ничего не отозвалось в сердце Людвига на эту новость. Капля горечи-не более.

В Бонне есть Зимрок, есть Ромберги, в конце-концов, семья Брейнингов. Вегелер должен

приехать в ближайшие несколько месяцев. Надо будет написать и ему несколько слов.

А пока надо завоевывать Вену!

После вечернего концерта в доме Броунов Людвиг и Цмескаль возвращались по утренним улицам Вены,.в этот час улицы пустынны, последнее время венцы все чаще запираются в своих домах и выходят на свет божий только по необходимости. Император Франц не то, что маленькие либеральные князьки разных карликовых герцогств. Кто-то ругает его (очень шепотом) есть и те, кто оправдывает (методы конечно не очень, но вы понимаете… и в том же духе…) Есть реалисты, которые смотрят на события трезво и прямо. Таких единицы. Они запуганы, они боятся.

– Хороша дочь у этого русского, -зачем-то произносит Цмескаль и зевает.

– Что, зацепила?

– Я всего лишь мелкий чиновник казначейства, у таких как я, нет шансов.

– Ты думаешь, у меня есть. Все эти менуэты, вариации в четыре руки, полонезы принимаются

с восхищением, а когда речь заходит о чем-то серьезном, понимаешь, что они глупы, как

гусыни. Кроме мордашки и бриллиантов в ушах ничего. Строят из себя.

На университетской площади Цмескаль остановился. Подошел к огромным высоким воротам на которых большое объявление. Подошел и Людвиг.

– Что там? -спросил он.

Несколько минут оба друга читали молча.

– Ну и дела, -почему-то шепотом произнес Людвиг.

– Не то слово. Вот и до нас докатилась… эта… как ее назвать…

– Революция? -снова прошептал Людвиг и огляделся по сторонам.

– Тут какой-то бред о тайных обществах, студентах, общественном договоре. Это не серьезно.

Они или безумцы или святые… или сумасшедшие.