Бетховен

– То же, что и во Франции?

– Ничего хорошего. Рубить головы, как рубят капусту на рынке это не выход.

– Может, это наш Франц напугался, вот и чудятся санкюлоты на каждом углу.

В этот ранний час лишь заспанный дворник мел площадь в самом дальнем углу.

– Не знаю, кто писал, но он самоубийца, -снова тихо произнес Цмескаль и отвернулся.

Друзья поспешили прочь. Около дома Лихновского друзья расстались. Людвиг тихонько поднялся в свою комнату. Вот уже пол года как он живет во дворце Лихновского. Настояла

Кристина. Он зашел в комнату и разделся. Одно желание-уснуть. В дверь осторожно постучали.

– Да.

Согнувшись в поклоне, слуга подал записку. Это от Гелинека. Что ни говори, но он славный малый. Немного избалован славой, чуть тщеславен, что с того, все мы артисты немного

самолюбивы. Гелинек в двух строчках приглашал к своему другу композитору Шенку. Тоже неплохой мастер. Его оперы с успехом идут в Вене. Но сейчас спать. Спать.

10

Жизнь идет своим чередом, за полтора года в Вене Людвиг уже спокойно обжился в столице. Последнее письмо от курфюрстра было прощальной «ласточкой». Больше денег от

него не стоит и ожидать. Сейчас рядом с Вегелером сидит Каспар. Он успел уехать из Бонна

одним из последних. Курфюршество Кельнское приказало долго жить.

– Что Брейнинги? -спрашивает Людвиг.

– Ленц собирается к тебе. Он, кажется, идет по моим стопам, хочет изучать медицину. Будет,

думаю, через неделю-другую. Что ты?

– Я неплохо обжился здесь. Артариа покупает мои вещицы, у него нюх на все новое плюс концерты. Они не шибко стоят, но что делать-это Вена.

– Ты теперь настоящий венец, -говорит брат Каспар.

– Не совсем еще привык.

– Что так? -спросил Вегелер.

Людвиг поморщился. Так сразу и не расскажешь.

– Гайдн что-то темнит. Не пойму его. Спасибо Шенку, он помогает. Но это большой секрет.

– С чем помогает? -спросил Каспар брата.

– Я сам узнал случайно. Сначала Гелинек познакомил меня с Шенком, а потом он как-то просмотрел несколько моих работ и увидел, что наш славный любимый Папа попросту

пропустил мои ошибки.

– Может, не заметил, -предположил Вегелер.

– Гайдн?!

– Не горячись, Людвиг. Все объясняется проще. Я думаю, что папаша просто занят своими опусами, а проверять всякую мелочевку это выше его достоинства.

– Что-то не то, Франц, -сказал Людвиг.-Пол года мы с ним были в Айзенштадте. Все было хорошо, концерты, репетиции, погода-все хорошо. Он не словом, ни пол словом не намекнул на ошибки.

– Это Гайдн, Людвиг. Сорок лет «дрессировки» при Эстергази даром не проходят. А ссорится с

Гайдном это ссорится с Эстергази, а ссорится…

– Все, все, понимаю. Поначалу я и сам обижался, а сейчас мы с Шенком неплохо ладим. Я

приношу задание Гайдну уже переписанные и исправленные Шенком. Все идет хорошо. Раз он так, то и я так!

– Обратись к Альбрехтсбергеру, Он, я слышал, большой теоретик.

После этих слов Людвиг подошел к шкафу, достал огромную кипу нот. Бросил ее на стол перед Вегелером.

– Это все он?

– Да. И это лишь за последние три месяца.

Людвиг протянул брату учебник Альтбрехтсбергера «Основательные наставления в композиции».

– Это немного полегче чем гайдновские заметки, но тоже головоломки еще те… Он большой

теоретик.

– ПАПА знает? -спросил Каспар.

– Конечно. Он сам меня и направил к нему на время своей поездки в Англию.

– Ну и хорошо, -согласился Вегелер и улыбнулся. Засмеялся и брат Каспар.

– А что с Иоганном? -спросил Людвиг.-он писал мне, что просит аттестат от французов и

будет искать место аптекаря здесь, в Вене.

– Я не успел нормально поговорить с ним. Два-три слова. Сейчас в Бонне французы.

Разговор друзей прервал зычный голос Карла Лихновского:

– Обед!!

Людвиг вздохнул: