Бетховен

– Это на крестины в церковь, ужин он тоже оплатит.

Магдалена взвесила на ладони несколько монет.

– Да, это многое объясняет.

– Ты о чем?

– Он даже не взглянул на него. Просто дал несколько монет и все.

Глаза Магдалены влажнеют, уголки губ дрожат-сейчас она снова начнет плакать. Ладошками закрывает лицо. Молчит. Очень долго. Долго. Так она плачет. Беззвучно и беззлобно, не виня, не жалуясь, ни попрекая никого в своих бедах. Первый ребенок не прожил и года. С этого, вероятно, все и началось. Сначала ее Иоганн просто стал задерживаться с друзьями в кабачке. Шутки, разговоры, разные мужские дела-понятное дело. Но дальше-больше. Пару

раз пришел навеселе (когда под мухой, он веселый и смешной) потом чаще, несколько замечаний Магдалены не возымели действия. Старик Людвиг поначалу смотрел на проказы сына сквозь пальцы, догадываясь, что тяга к вину это от матери. Не зря несчастная уже несколько лет в монастыре. Пришлось принять меры. Но Иоганн другое дело, мужчины в их роду все как один крепкие, коренастые,.с суровой крестьянской закваской и потому нет повода для беспокойства. Но так было. Сейчас старик капельмейстер уж и не знает что говорить. Последние несколько лет его единственный сын катится подобно колесу с горы

и удержать его нет никакой возможности. С этим смирилась и Магдалена. Теперь она просто плачет. Молчит и плачет. Может с рождением этого малыша что-то изменится?

– Мы немного посидим, обсудим планы на лето. Будут все наши-немного наберется, человек десять.

– Я не об этом.

Магдалена убрала ладони от глаз, шмыгнула носом, успокоилась.

Иоганн наклонился к младенцу, щурился в полумраке.

– Зажги еще свечу, -сказала Магдалена.

– Сойдет и так. И не какой он не негритенок, просто смугленький… волосики кучерявятся… пос-

светлеют со временем.

– Это он так сказал?

В голосе жены снова напряжения и испуг.

– А ты бы поспала, -перевел разговор Иоганн.

– Нет, я поспала хорошо. Он поел и я уснула. Но я точно слышала голос отца. Я даже не пони маю, что со мной, кажется я временами проваливалась в какой-то глубокий колодец, а оттуда голос твоего отца, потом опять усыпаю, лечу куда-то, но уже не вниз, а вверх. Это бред.

– Не волнуйся. Если бы ты слышала наш разговор! отец целый вечер только и расспрашивал о тебе и малыше. Я его даже удерживал, чтобы он не вломился к тебе.

Магдалена улыбается. Ох и выдумщик ее Иоганн. На него невозможно долго сердиться.

– Кто-то поможет завтра?

– Я попрошу Цецилию.

– У нее и в пекарне дел много. Впрочем, посмотрим.

Малыш пошевелился, смешно крякнул, пискнул, но глазок не раскрыл.

– Дай мне его, -тихо попросил Иоганн.

– Тихонечко.

Иоганн осторожно взял сына на руки. Малыш спал. В такой комнатке особо не походишь. Мать с тревогой наблюдала за ними.

– Подальше от окна, дует.

Иоганн не ответил. Осторожно сделал несколько шагов по комнате, сел около камина,

посидел около камина, снова встал и передал малыша матери.

– Пусть спит. Он, кажется, молчун. Знаешь, мне завтра еще не встать, ты уж потерпи денька три..

– Не беспокойся. Я сам отнесу малыша в церковь, а там его принесут обратно. Соберемся без тебя, а там я быстренько домой.

– Фишеров обязательно надо пригласить.

– Само-собой. Тем более, придется от них съезжать.

– Это почему.

– Нас ведь больше теперь. А в этой конуре скоро не повернутся.

– Собственное жилье нам не по карману, а такую развалюху везде найти можно.

– Ничего, летом я снова подам прошение нашему архиепископу о прибавке. Я безупречно служу Их Светлости больше двадцати лет.

Магдалена тактично молчит. Хорошо, что сейчас его не слышит отец.

Вместо ответа она просто устало закрывает глаза и откидывает голову на подушку. Легкое движение рукой и это знак Иоганну-иди…

Иоганн еще раз склоняется над малышом. Осторожно целует его в теплый влажный лобик, затем целует руку жены. Спокойной ночи. Тяжелые сутки позади.

2

Все прошло быстро и с излишней скромностью. То ли холодная погода, то ли тощий кошелек, но священник управился за пять минут. Еще пять минут ушло на запись в церковной книге. Несколько аккордов на органе (из уважения к старому капельмейстеру) и обряд закончен. Госпожа Баум приняла от Людвига его новорожденного тезку, мило улыбнулась

обоим.

– Какой милашка, господин ван Бетховен! Губки ваши… и лобик… особенно лобик!.

Старик капельмейстер не был настроен так романтично. Он просто первым двинулся к выходу, давая понять остальным, что церемония закончена и пора за стол. К пяти вечера

погода немного успокоилась, падал пушистый крупный снег, редкие фонари на углах улиц

выхватывали из темноты облупленные стены, редкие огоньки окон, редких в этот час прохожих, спешащих побыстрее укрыться за этими стенами. Часы на городской башне проиграли мотив Монсиньи- действительно, пять вечера и темнеет с каждой минутой Все. Надо торопится.

Передав младенца отцу, Людвиг предупредил: