Кому на МФ жить хорошо

Чтобы он дошёл до места и не передумал, я пошёл с ним.

Подошли к аудитории, Коля постучался и зашёл.

– Можно, Степан Иванович!?

– А, Глинкин! Заходи. Что – то я тебя заждался. Зову тебя, зову, а ты всё не идёшь ко мне. Али не любишь? Ну, проходи, садись, готовься. Сейчас будешь показывать свою работу. А пока пойдёт отвечать Кирьянов. Давай. Юра, не стесняйся. А то сидел такой весёлый, всё смеялся один, сейчас вместе посмеёмся.

Юра наш хороший друг, но только жил в другой комнате, соседней с нами, да и учился в другой группе.

И вот что интересно. На самом деле так получается, что хорошо и дружно живут между собой люди, чем – то схожие: общими интересами, общими наклонностями или вот общей безалаберностью.

В одной комнате собрались очень умные, знающие ребята, но из числа тех, кого принято называть «пофигистами».

В комнате они, естественно, убирались, но порядка у них было меньше чем у нас. На столе могли одновременно находиться остатки позавчерашней еды, новые продукты, тетради, документы, чертежи и прочее.

Однажды я видел, что у них в комнате прямо на столе, без какой – либо упаковки, лежал большой кусок сливочного масла, сверху которого была приклеена чья – то зачетная книжка.

– Парни! Вы что, с ума соскочили! Как потом такой документ в руки экзаменатору давать?!

– Вот, ответил Юра. У меня такого с документами никогда не случится, и не потеряю я их никогда, потому что они все у меня лежат надёжно и в одном месте: под моей кроватью, за плинтусом и я всегда знаю, где их искать!

Итак, Юра пошел к столу преподавателя. Дверь была открыта, наверное, Шубовичу, страдающему давлени – ем и одышкой, было тяжело в набитом людьми помещении, не хватало воздуха, вот дверь и не закрывали.

В открытую дверь была отчетливо видна на полу гора уже принятых у студентов проектов. Это было не свойственно для преподавателя, который относился с большим уважением к выполненными другими людьми работам, даже студенческим проектам.

Он обычно всё забирал с собой на кафедру, там просматривал ещё и ещё, выбирал самую понравившуюся и вывешивал как показа – тельную на стенде у кафедры.

Рассказывали, что остальные работы у него хранятся годами, а тут – небывалый случай: принятые работы он обильно обливал канцелярским клеем и сваливал в угол.

Тем временем к сдаче приступил Юра.

Разложить чертежи он даже не успел, как ему последовал вопрос:

– Юра! А из чего ты будешь делать стопорные кольца для крепления подшипников?

Юра в некоторой растерянности, он не ожидал такого оборота событий и теперь понял, что в чём – то прокололся.

– Из железа буду делать.

– Пожалуй не из железа, а стальные или чугунные!?

– Ну, да!

– А что же ты мне в своём проекте резиновые подсовываешь?

– В смысле?

– В прямом!

– Расскажи мне, пожалуйста, как ты на сумеешь натянуть на эту шейку вала стопорные кольца, если они не резиновые? Ведь с обеих сторон вала шейки диаметром больше, чем вот эта, о которой у нас идёт разговор. Ну что ж ты. Рассказывай. А я теперь повеселюсь…

– Нет, Степан Иванович! Давайте лучше вместе посмеёмся. Как Вы и обещали.

– Вместе? А что, давай! Над твоими чертежами. Вот, Юра, ты

будущий инженер, может быть конструктор, возможно, что – ни будь изобретёшь. А вот чертежи у тебя в таком неприглядном виде: грязь, размазанная по листам, надписи неразборчивые, а на этом листе вообще, масляное пятно. Кто у тебя, интересно, вел техни -ческое черчение?

– Да! Бабка Заринкова!

– Да!? Так это моя жена!

– А я что? Я ни чего! Хорошая тётенька!

Бедный наш дед! Он так смеялся, что весь раскраснелся как раскалённый уголь, стал задыхаться от смеха. Мы даже испугались, как бы с ним плохо не стало.

Насмеявшись от души, он постепенно успокоился, Юру отпустил, конечно, с положительной оценкой и вызвал к себе Глинкина.

– Ну давай теперь ты, Коля, удиви меня чем – ни будь!

– Степан Иванович! Я пришел, как бы проконсультироваться. У меня ещё не всё готово.

– Вот то, что готово, то и показывай!

Коля извлёк из тубуса всё его содержимое в обратном порядке: вначале красиво оформленную обложку пояснительной записки с вложенными в неё черновиками расчётов.

Шубович очень внимательно посмотрел все расчёты и изрёк:

– Всё правильно – с, молодец! Покажи, как это выглядит на бумаге в виде чертежей.

Глинкин развернул чертёж на миллиметровой бумаге, преподаватель со столь же серьёзным видом всё изучил:

– Молодец, правильно! Только надо было бы уже на ватман перенести. Есть что на ватмане?

– Есть. В тонких линиях.

– Показывай!

Рассматривая развёрнутый лист в тонких линиях, только и приговаривал:

– Молодец! Всё правильно разобрался и начертил, взял второй лист ватмана, на котором было только начало будущего чертежа положено, и здесь всё правильно!

Взял и развернул третий лист, уже совершенно чистый.

– И здесь нет ни единой ошибки. Мне всё ясно, дальше можно не смотреть!

Шубович взял все листы, принесённые Глинкиным, включая чистые, вложил в них лист миллиметровки, «пояснительную записку», всё обильно облил канцелярским клеем, вылив треть тюбика, плотно смотал в тугую трубу и бросил в общую кучу. Затем взял зачётку Глинкина, поставил там оценку «хорошо», и, вручая её Николаю, спросил:

– Ты меня понял, Коля? Людочка – чудесная девушка и вы подходите друг другу, но любовь любовью, а учёба учёбой!