Три версты спустя возница свернул на узкую дорожку, петляющую меж дубовых и березовых стволов. С каждой минутой становилось все светлее, и вскоре дорожка вывела на огромную поляну с избой на отшибе. Прямо к дому был пристроен сарай с соломенной крышей, откуда доносилось ленивое мычание. Три пятнистые коровы паслись неподалеку под присмотром огромного серого волкодава. Больше никого Андрей поблизости не заметил.
Когда телега остановилась у крыльца, пес сорвался с места и оббежал ее по кругу, внимательно присматриваясь к чужакам. На аскета он метнул боязливый взгляд и поспешно отвернул морду, зато Вера заинтересовала его куда больше.
Пес забрался передними лапами в кузов и потянул к девочке мокрый черный нос размером с ее кулак.
– Рэпэй, кыш отсэдэ! – сердито бросил Эрик, и лохмач галопом умчал к буренкам.
Дверь сарая открылась, навстречу гостям вышел высокий худощавый усач с ведром парного молока. Он носил черные шаровары, жилетку, белую рубаху и того же цвета башмаки – так уроженцы Инрока обозначали траур. Навскидку ему можно дать лет сорок, но посеревшая кожа и круги под глазами сильно старили некогда веселого и жизнерадостного мужчину.
Он поставил ношу, положил руку на сердце и низко поклонился.
– Господин аскет, добро пожаловать. Я – Кречет, – сказал фермер на чистейшем ладинском.
– Андрей. А это Вера.
– О, вы взяли ученицу. – Хозяин поклонился и девочке тоже.
– Не совсем. Скорее взял опекунство. Что у вас приключилось?
– Пройдемте в дом, – с печалью произнес Кречет.
Ступив за порог, странник сразу отметил традиционное убранство Инрока, тесно перевязанное с обычаями Ладина, будто хозяин пытался перенести частичку родной культуры, но на самом крыльце уронил и все перемешалось. Как и на востоке, весь первый этаж представлял собой одну большую комнату, однако огромная печь посередине отсутствовала. Вместо нее в двух углах напротив входа теснились небольшие кирпичные камины – один летом, два для зимы.
Бревенчатые стены, которые ладинцы никогда не прятали, завесили широкими красно-черными коврами с разномастными узорами. А вот окна, наоборот, оставили неприкрытыми, зато вместо занавесок приколотили крепкие ставни.
Спали жители Инрока прямо на полу, вместо дощатых лавок вдоль стен лежали аккуратно сложенные одеяла и простыни поверх набитых соломой матрасов. Лесов на западе мало, древесина жутко дорогая, отчего стулья и табуреты там водились только у вельмож и князей. Обеденный стол простого человека был не выше ладинской скамейки, да и шириной не больно-то отличался. Несведущие в обычаях соседей гости то и дело норовили сесть на него, и в прошлом из-за подобных оказий случилось немало войн.
Еще одной необычной деталью можно назвать портрет в углу под самым потолком, накрытый черной вуалью. Сквозь ткань проглядывало изображение веселой молодой женщины с курчавыми волосами цвета спелой пшеницы. На полочке рядом с ним курилась ароматным травяным дымом глиняная вазочка.
– Ее звали Мила, – сказал Кречет, сев на колени перед портретом. – Дочка так на нее похожа.
Андрей не сразу заметил бледного, будто высушенного ребенка прямо под картиной. Девочка лежала под толстым одеялом, чуть дыша и неотрывно глядя в потолок налитыми кровью глазенками.
– Одну минуту, пан, – сказал аскет, отводя Веру в сторонку и шепча на ухо: – Выручай, без тебя не справлюсь. Сходи на поляну, отыщи три ветки крапивы, корень лопуха и горсть ромашек. Помой все хорошенько и неси сюда. Сделаешь?
Сирота кивнула.
– Вот и умница. Ступай.
Когда подопечная ушла, Андрей сел у изголовья постели и достал из сумки мешочек с остро пахнущими шариками буро-красного цвета, взял один и сунул под губу больной.
– Это поможет? – с надеждой спросил Кречет. – Соня поправится?
– Всего лишь обезболивающее. Скажите, она кричит по ночам? Проявляет ли беспокойство перед заходом солнца? Ухудшается ли ее самочувствие с наступлением темноты?
– Я не… нет, господин аскет, ничего такого не замечаю, – неуверенно ответил мужчина.
– Хорошо. Тогда вскипятите котелок воды, пожалуйста.
Вера нашла ромашки и лопух, а вот с крапивой замешкалась – почти всю выели коровы. Любят буренки ее страсть, а толстым языкам нипочем ожоги. Вдобавок Репей постоянно мельтешил под ногами и требовал бросать ему палку. Как девочка не старалась метнуть ветку подальше, шустрый пес тут же ее приносил и с громким лаем начинал прыгать вокруг, выпрашивая продолжение игры.
Один раз палка улетела в лес, волкодав замер у кромки и долго рычал на деревья, не решаясь переступить видимую лишь ему черту. Судя по нежеваным зарослям крапивы, коровы тоже побаивались ходить в ту сторону. Когда же Вера приблизилась, Репей заслонил дорогу мохнатой тушей, и все попытки обойти его не увенчались успехом. Пришлось искать растение в другом месте, а бродить по обильно удобренной поляне – то еще удовольствие.
Закончив, Вера вернулась в дом и отдала травы сидящему у огня аскету. Андрей бросил их в кипяток и добавил по щепотке сушеных шалфея, мяты и цветков липы. Комнату затянуло странным запахом – не противным, но и приятным его никак не назовешь.
– Не очень-то похоже на целебное снадобье, – сказал Кречет, поморщившись.
– А это и не снадобье, – спокойно ответил Андрей, помешивая половником светло-зеленую жижу. – Отвар даст мне сил для ночного бдения. Я буду молиться до первых петухов.
– Я не держу петухов, – раздраженно бросил фермер. – И Соне нужно лекарство, а не слова!
– От этого недуга лекарства нет. По крайней мере, в мире смертных. Возможно, оно имеется на Той Стороне, но добрым людям путь туда заказан.
– На что вы намекаете?
– Ни на что. Просто сообщаю свои домыслы. В первую очередь я аскет, и лишь потом врачеватель. Скажите, где могила вашей жены?
– У нее нет могилы.
Андрей приподнял бровь и кивнул:
– Сжигание, полагаю? По обычаям Инрока?
– Именно! А раз вы ничем не можете помочь – идите своей дорогой, не смею задерживать. Сражайтесь с призраками, вампирами или чем вы там промышляете. А нам лучше дождаться доктора.
– Этой ночью девочка умрет, – сказал странник таким тоном, что даже Вера вздрогнула. – Если меня не будет рядом. Нечто приходит к ней после заката… нечто злое и вытягивает силы. Еще одну встречу с Тьмой Соня не переживет.
– Ерунда! – Кречет скрестил руки на груди. – Бедняжка просто подхватила то, в чем вы не разбираетесь. Вот и все.
– Хорошо, – Андрей поднялся и направился к двери. – Вижу, вы уверенны в своей правоте, посему не смею более докучать вам. Провожать не надо.
Странник уже взялся за ручку, когда за спиной раздался встревоженный возглас:
– Подождите! Останьтесь, если хотите, мне-то не жалко, изба большая. Тем паче, хуже Сонечке не будет. Да и сейчас на стол накроем, отобедаете хоть.
– Разумное решение, – с улыбкой сказал аскет.
Мужчина кликнул Эрика, и тот принес из погреба копченую говядину, большущую головку сыра, студеное молоко, масло и свежий хлеб – продукты, типичные для коровьего хозяйства.
– Вы уж простите, – молвил Кречет, ловко нарезая мясо охотничьим ножом. – Горячего нет, а без Милочки все из рук валится. Эх, знали бы вы, какие супы она стряпала. Чудо, а не женщина.
– Упокой Свет ее душу, – сказал Андрей, подняв чашку с пахучим отваром.
Все повторили за ним, кроме Веры, но на молчание девочки в поминальную минуту никто не обратил внимания. Сделав глоток, странник положил на блюдо кусок хлеба – тем и ограничился. Сирота, то ли из напускной скромности, то ли из желания подражать аскету тоже взяла одну краюшку. И тут же нарвалась на незлобный, но все же выговор:
– Ешь давай хорошенько, а то братья примут тебя за нежить. И так сарафан как на вешалке болтается, скелет ходячий.
Девочка кивнула и больше не стеснялась, набрав полную тарелку домашней вкуснятины.