Властелин 2

– Пока нет, монсеньор.

– Плохо. Времени у нас мало. Боюсь, король отдаст свою власть до того, как армии баронов придут его защищать. Вот что я решил: я вернусь ко двору и попробую помочь королю, как можно дольше удерживать власть в своих руках. А вы мне в этом поможете.

– Что я должен сделать монсеньор.

– Сейчас я выйду в сад, а ваши люди пусть кричат: «виват герцог Орлеанский, хотим королем герцога Орлеанского». Что-то в этом роде, поняли?

– А вдруг король об этом узнает?

– Мне и нужно, чтобы он узнал. После этого я поеду и сдамся сам. Скажу, что не имею к этому никакого отношения. Поверьте, после этого король меня уже от себя не отпустит.

– Гениально, монсеньор! – поразился тонкому уму патрона д’Энгре. Он отправился в сад, чтобы дать распоряжения своим людям.

Выждав полчаса вслед за ним отправился и герцог. Не успел он показаться на ступеньках крыльца, как из толпы раздались выкрики: «Виват герцог Орлеанский, герцог Орлеанский наш король, хотим королем герцога Орлеанского…».

Луи Филипп заулыбался, помахал толпе рукой и скрылся во дворце. Он дал время шпионам короля донести до сведения его величества о данном непотребстве и спустя четыре часа, не спеша, поехал в Версаль.

Герцога никто не задержал по пути в покои короля. Значит, король еще не приказал его арестовать. Это было на руку Луи Филиппу. Он собирался оправдаться перед Людовиком еще до своего ареста. Поэтому, найдя короля в его кабинете за письменным столом, герцог Орлеанский сразу приступил к выполнению своего плана:

– Я здесь ни при чем, сир! – воскликнул он.

– В чем ни при чем, Филипп?

– В том, что люди кричали в моем саду.

– А что они кричали?

– Как? Разве вам еще не доложили?

– Перестаньте говорить загадками, Филипп. Что мне должны были доложить?

План рушился. Это просто бардак, а не государство, если, спустя пять часов, королю не доложили о таком значимом событии. Надо как-то спасать положение.

– Тогда я сам вам докладываю, сир. Только что в саду Пале Рояля народ кричал: «Виват герцог Орлеанский, герцог Орлеанский наш король, хотим королем герцога Орлеанского».

– Вот как? – удивленно произнес король, – и что вас побудило рассказать мне об этом?

– Да то, что это просто крики пьяной толпы. Я к ним не имею никакого отношения.

– Разве? А не ваше ли вино они пьют?

– Мое. Но это не повод провозглашать меня королем. И я не хотел бы, сир, чтобы вы видели в моих действиях злой умысел. Вспомните, как я предостерегал вас от созыва Генеральных Штатов. Разве я был не прав?

– Да, тогда вы были правы, Филипп. Сто раз правы.

– Вот видите, сир. Я и сейчас смогу быть вам полезным. Позвольте мне остаться при дворе.

– Ну, хорошо, оставайтесь.

Тем временем аббат Сийес не мог продавить через Учредительное собрание пакет законов, снимающих часть налогового бремени с третьего сословия и переносящего его на дворян и духовенство. Эти законы могли быть принятыми только квалифицированным большинством, а для этого голосов третьего сословия не хватало.

И, как по мановению волшебной палочки, во всех провинциях вспыхнули крестьянские бунты. Крестьяне убивали своих сеньоров, сжигали долговые податные списки, грабили усадьбы помещиков.

Две недели депутаты «высших сословий» стоически переносили чужое горе. Но когда стали поступать сведения из их вотчин о сгоревших усадьбах соседей, один за другим дворяне переходили в лагерь Сийеса. Наконец, 4 августа необходимое количество голосов было набрано, а 6 августа все волнения прекратились.

***

Лафайет теперь редко ездил в Версаль на заседания Учредительного собрания. Ему хватало забот с организацией Национальной гвардии. Размещение, обеспечение продовольствием, создание структуры управления, подбор командиров – все это ложилось на плечи тридцати-двух-летнего генерала. Когда ему передали, что его ждет маркиз де Монферрат, Лафайет обрадовался. Он попросит отставки с этой должности. Не подходит он для исполнения полицейских функций. Ладно еще, когда отдаешь приказ стрелять в преступников, но ведь может так случиться, что придется стрелять в народ. К этому он уж точно не готов.

Но Монферрат, будто угадав намерения Лафайета, не дал возможности генералу о них заявить.

– Я знаю, Лафайет, – сказал он, – вас тяготят полицейские обязанности, но придется потерпеть. К счастью для вас, это ненадолго. Вскоре нам предстоит бороться с внешними врагами, а не с внутренними.

– Почему вы так думаете, мессир?

– Все ведь считают, что сегодня, как никогда, Франция слаба и непременно захотят поживиться. Вот вы и будете доказывать, что они заблуждаются. Но сегодня я позвал вас не за этим.

Монферрат взял с края стола листок бумаги и положил перед Лафайетом.

– Я набросал черновик документа, который предварительно назвал «Декларация прав человека и гражданина». В нем десять пунктов. Возьмите его, обсудите с аббатом и другими депутатами. Можете дополнить преамбулой, можете добавить несколько пунктов. Но эти десять должны остаться неизменными.

– Но у меня совсем нет времени этим заниматься, мессир.

– Ничего. Передайте организационные дела своим помощникам. Декларация сейчас важнее. Ее необходимо принять в самое ближайшее время. И вот еще что: зачитать окончательный вариант перед собранием должны именно вы.

К обсуждению декларации присоединились многие депутаты. Каждый хотел внести в нее что-то свое и, если бы Лафайет не пресекал такие потуги, итоговый документ мог вырасти до нескольких томов.

И все же семь пунктов депутатам общими усилиями удалось внести. Преамбулу написал аббат Сийес. 26 августа Лафайет зачитал Декларацию перед Учредительным собранием:

Представители французского народа, образовав Национальное собрание и полагая, что невежество, забвение прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий и испорченности правительств, приняли решение изложить в торжественной Декларации естественные, неотчуждаемые и священные права человека…

Национальное собрание признает и провозглашает перед лицом и под покровительством Верховного существа следующие права человека и гражданина.

– Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе.

– Цель всякого политического союза – обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковые – свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению.

– Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации.

– Свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами. Пределы эти могут быть определены только законом.

– Закон имеет право запрещать лишь действия, вредные для общества. Все, что не запрещено законом, то дозволено и никто не может быть принужден делать то, что не предписано законом…

Лафайет в полной тишине зачитал все семнадцать пунктов, и зал взорвался бурными овациями. Декларацию приняли подавляющим большинством голосов. В этот же день ее вместе с остальными августовскими законами отнесли на утверждение королю.

Секретарь Учредительного собрания, принесший документы, видел, что король занят. В его кабинете находятся герцог Орлеанский и Жак Неккер, и они разговаривают. Но это его не смутило. Он прошел к столу, за которым сидел король и положил перед ним бумаги.

– Эти документы необходимо подписать, ваше величество.