Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

~ ~ ~

Для получения дальнейшего обязательного среднего образования, наш класс перевели в одноэтажное здание в нижней части территории школы, метров за сто от главного. Помимо нашей классной комнаты, в здании помещались мастерские для уроков Труда в старших классах, в одном помещении тиски на столах, а в другом громадина токарного станка. Поскольку школьная программа содержит массу более важных предметов, мастерские открывались на пару часов в неделю для классов являвшихся с визитом на нашу территорию.

Учёба на отшибе имеет ряд преимуществ. Во время перемен гоняй сколько и как хочешь без риска врезаться в дежурного учителя, что патрулируют коридоры только в главном здании, такая у них там привычка.

К тому же, учителя приходили к нам в класс не сразу, а после того как доброволец дозорный или два, вбегут с объявлением какой Предмет движется к нам сверху. Дозорный становился необходимостью, когда мы мордовали розетки в нашем классе и по ходу познавательных экспериментов совали в их дырки (с напряжением в 220 V) ножки различных радиодеталей. Вследствие короткого замыкания, сопротивления плавились возмущённо плюясь красивыми искрами.

(…до сих пор изумляюсь как никого из нас не шарахнуло током. Похоже розетки попались чересчур человечные…)

В нашем доме тоже случились перемены. Семья Зиминых уехали, потому что Степан попал под сокращение из-за Хрущёва, который, когда ещё на должности главы СССР, пообещал Западу уменьшить контингент Вооружённых сил и довести его до всего-навсего 20 миллионов военнослужащих. Вскоре после этого его свергли на хорошо охраняемую пенсию, однако новое руководство сдержало обещание и политика сокращений коснулась даже нашего Объекта.

Кроме Зиминых уехали соседи жившие на первом этаже под нами. Их взрослая дочь Юля подарила нам, троим детям этажом выше, альбом со своей коллекцией спичечных этикеток.

В те времена спичечные коробки делались не из картона с наляпанной поверху картинкой, а из очень тонкого шпона в оклейке тонкой синей бумагой, поверх которой наклеивалась картинка по размеру коробка с изображением знаменитой балерины Улановой или морского животного, или Героя-космонавта. Люди коллекционировали этикетки как филателисты собирают свои марки, просто сначала коробок замачивали, чтоб отлепить картинку, ну а потом, конечно, высушить… Юлина коллекция состояла из разных отделов: спорт, авиация, Города-Герои и так далее. Что и говорить, все трое пришли в восторг от такого щедрого дара и мы продолжили пополнять её…

Вместо Юры Зимина моим другом стал опять Юра, но под другой фамилией – Николаенко. Как и предыдущий Юра, он тоже был соседом, но не по площадке, а по Двору.

Когда выпал снег, мы вышли в поисках лисьих нор или хотя бы поймать зайца. У нас были хорошие шансы на успех, потому что с нами пошёл мальчик из «нижняков», который привёл собаку из двора их деревянного дома. Но он оказался жадина и не делился верёвкой привязанной к собаке за ошейник, а дёргал только сам. Но потом, когда мы вошли в лес, уже собака начала таскать его за собой на верёвке по сугробам со множеством заячьих следов. Мы с Юрой бегали следом, чтоб не упустить момент поимки зайца.

Вскоре мы заметили, что собака не обращает на следы никакого внимания, а всё время принюхивается к чему-то ещё. Затем она упорно стала рыться в большом сугробе. У нас появилась надежда, что она унюхала лисью нору, и мы вооружились палками на зверя. Однако из-под снега она вытащила большую старую кость и мы прекратили охоту…

~ ~ ~

На зимних каникулах многих детей моего возраста пригласили в соседнее угловое здание Двора, где вновь прибывшие незнакомые соседи праздновали день рождения своей дочери, моей будущей одноклассницы. За столом присутствовали только дети, без взрослых, и много ситра в бутылках. Именинница выглядела точь-в-точь как Мальвина из Золотого Ключика, но только волосы не синими локонами, а прямые и нормального цвета. Когда гости выпили всё ситро на столе, красивая девочка начала с удовольствием вспоминать, что где они жили раньше, она считалась Королевой Двора, а мальчики были её пажами как бы…

Наверное, я простудился на каникулах и пришёл в школу не в первый день занятий, потому что не мог сообразить что происходит, когда заходил в класс. Урок ещё не начался и новенькая похожая на Мальвину девочка появилась в двери вслед за мною. Как любая школьница любого класса тех времён, она носила обязательную форму в стиле Королевы Виктории—тёмно-коричневое платье с белым кружевным воротничком покрытое чёрным фартуком на лямках во всю ширину плеч.

Она переступила порог и замерла в ожидании. В следующий миг взорвался крик и вой всеобщей катавасии: —«Корова Двора!»

Она уронила свой портфель на пол, охватила руками свою голову и побежала по проходу между партами, а все остальные—и мальчики, и девочки—загораживали ей путь, орали и кричали ей в уши, а Юра Николаенко бежал сзади и тёрся об её спину, как делают собаки, пока она не села за свою парту, уронила на неё руки, а лицо в свои ладони.

Ор прекратился только лишь когда в дверях показалась учительница с вопросом: —«Что тут творится?»– Она была поражена не меньше моего.

Девочка вскочила и выбежала из класса, но даже не подобрала свой портфель с пола.

На следующий день она не пришла, а у нас состоялось собрание класса, куда вместо неё пришёл её отец с красным сердитым лицом и кричал, что мы негодяи и щипали его дочь за грудь. Он показал своими руками на себе куда именно мы её щипали.

Потом наша классная руководительница сказала собранию, что пионерам не к лицу так травить своих одноклассников, потому что похожая на Мальвину девочка такая же пионерка как и мы. И мне стало стыдно, хотя я никого не щипал и не травил… Красивая девочка больше никогда не приходила в наш класс, наверное, перевелась в параллельный.

(…” толпа – беспощадный зверь…”

написал армянский поэт Аветик Исаакян, но об этом мне стало известно ещё до прочтения его поэмы Абу-Лала Маари…)

Индивидуальная жестокость ничем не лучше коллективной. Весной меня глубоко царапнул пример материнской педагогики на эту тему… В послеобеденный пустой Двор зашла женщина направляясь мимо нашего дома к зданию на противоположной стороне периметра. Следом бежала девочка лет шести, протягивая руку к решительно шагающей женщине, и охрипшим от неумолчного рёва голосом повторяла один и тот же крик: —«Мамочка, дай ручку! Мамочка, дай ручку!». Её вопли почему-то напомнили мне визг Машки, которую пришли резать у Бабы Кати в Конотопе. Женщина не замедляла шаг, а только время оборачивалась на ходу, чтобы чёрным прутом ожечь протянутую руку девочки. Та отвечала взвизгом погромче, но руку не прятала и не переставала повторять: —«Мамочка, дай ручку!

Они пересекли Двор и зашли в подъезд, оставив меня мучиться неразрешимым вопросом – откуда могут браться в нашей стране такие Фашистские мамы?

~ ~ ~

Между левым крылом школьного здания и высоким забором из брусьев, чтоб отличать территорию школы от остального леса, тянулись две, а может три грядки пришкольного участка.

Очень сомнительно, чтоб на суглинке могло расти хоть что-то помимо слоя иссохших игл хвои нападавших с больших Сосен над грядками. Однако когда нашему классу объявили явиться всем на воскресник для вскопки грядок, я исполнительно явился к назначенному часу.

Утро пряталось за низкими тучами, поэтому Мама попробовала уговорить меня остаться дома в такую пасмурность. И действительно, всё совпало с её предсказанием – вокруг ни души. Но может, ещё подойдут? Я немного покрутился возле запертой школы, потом прошёл мимо жалких агрономических грядок к зданию нашего класса и мастерских в нижней части школьной территории.

Напротив здания стоял приземистый склад из кирпичных стен и железных ворот, которые никогда не открывались и неизвестно склад ли это вообще, раз окон нет. Вокруг всё было заперто и стояла такая тишина, что кажется её можно потрогать. Но никакой замок не мешал взобраться на крышу этого возможно даже склада с близкого откоса за его спиной. Плоская крыша с небольшим уклоном, покрыта чёрным руберойдом, хотя некоторые называют его толью. По этой толи я покружил от угла к угла, потом в обратную сторону. Оглянулся на школьное здание. Глушь и тишь. Ладно, ещё пять минут и – ухожу.

И тут солнце проглянуло сквозь тучи, ждать стало веселее, потому что я заметил лёгкий, прозрачный парок подымавшийся от толи тут и там. «Ага, солнце нагревает!»– догадался я.

Кроме того, на чёрной толи начали проступать тёмно-серые полосы высохших мест, которые ширились, длились, сливались друг с другом и заставляли меня следить за этим ростом солнечных владений. Я отлично понимал, что никто не придёт и уже давно можно уходить домой, но пусть тот кусок влажной толи досохнет до самого угла крыши и соединится с материком Серовато-Сухого Руберойда… Домой я вернулся к обеду и не сказал Маме, что солнце завербовало меня в свои сподвижники…

В конце весны Папа пошёл на рыбалку за Зону и согласился взять и меня с собой, если я накопаю червяков для наживки. Я знал отличные места для червекопства и принёс домой целый их клубок в ржавой банке от консервированной тушёнки. Вышли мы рано утром и возле КПП к нам присоединились ещё два человека с листком пропуска на троих на выход за Зону. Я был четвёртым, но часовые меня даже не заметили. За воротами КПП мы свернули направо и пошли через лес.

Мы всё шли и шли, и шли, а лес никак не кончался. Иногда тропа выводила к опушке, но потом снова углублялась в глушь. Я шагал терпеливо, потому что Папа меня предупредил ещё до того как послать за червями, что идти надо аж восемь километров, а я сразу же поспешил тогда ответить, что это ничего, я смогу. Поэтому я шёл и шёл, хотя удочка и наживка в тушёнке заметно потяжелели.

Наконец, мы вышли к лесному озеру и рыбаки сказали, что это Соминское, которое я даже не узнал, хотя в нём когда-то научился плавать. Мы прошли по длинному травянистому мысу, в конце которого увидели настоящий плот. Один из рыбаков остался на берегу, а мы втроём взошли на борт плота из лиственных пород с гладкой корой, что сквозь тёмную воду казалась зелёной, вероятно Осина.

Папа и второй рыбак оттолкнули плот шестами от берега и продолжали толкать в воде, пока мы не отошли метров за тридцать туда, где глубже. Там мы остановились и начали ловлю. Брёвна плота увязаны были не вплотную и под ними виднелся редкий слой поперечных брёвен утопленных в непроглядно чёрную глубь, так что приходилось проявлять осторожность. Мы забросили снасть на три разные стороны и начали удить.

Рыба клевала довольно часто, хотя оказывалась не такой крупной, как ожидалось по сопротивлению натянутой лески, и к тому же резко выкручивалась, когда снимаешь с крючка, а у неё при этом острые шипы на морде и на спине. Папа сказал, что это ёрш, а рыбак добавил, что ершовая уха самая вкусная. Позднее, уже на берегу, когда уха была сварена в котелке над костром, я конечно её ел, но не разобрал насколько она вкусная, до того оказалась горячей.

После обеда, рыбаки сказали, что клёва уже не будет, потому что в такое время дня рыба уходит спать. Они тоже растянулись на траве и уснули под деревом и Папа с ними, а потом и я от одиночества и нечего делать…

Возвращались мы уже не по короткой тропе через лес, а по плавным холмам и взгоркам, потому что бумага разрешала быть за Зоной до шести часов. С вершины одного пригорка мы увидели озерцо вдалеке, которое было совершенно круглое и обросшее камышом. Когда мы подошли, Папа захотел непременно искупаться в нём, хотя остальные рыбаки его отговаривали. Один из них сказал, что это озеро называется Ведьмин Глаз и тут слишком часто кто-нибудь тонет запутавшись в густой ряске.

Но Папа всё равно разделся до трусов, ухватился за корму маленькой лодки возле берега и поплыл, взбивая ногами большие пенистые всплески, к камышам на том берегу. На полпути он вспомнил про свои наручные часы, снял их и повесил на гвоздик в корме. Вернулся он таким же образом, и с его плечей свисали длинные космы перепутанной озёрной ряски.

Он был уже на берегу и одевался, когда мы увидели женщину в длинной деревенской одежде, которая с неясными криками бежала по наклонному полю. Когда добежала, она не сказала ничего нового, а только повторила, что мы уже знали от рыбака-попутчика.

Возле КПП нас застигло сильное ненастье и мы здорово промокли, пока дошли домой, но впоследствии никто не заболел

~ ~ ~

С велосипедами у меня дружба сызмальства. Я и близко не помню свой первый велосипед, но некоторые фотографии свидетельствуют – вот он трёхколесник с педалями на переднем, а на нём, упёршись в педали, двух-трёхлетний бутуз в тюбетеечке – я.

Однако следующий помню очень хорошо – трёхколесник с цепным приводом, потому что часто приходилось спорить с сестрой-братом чья очередь кататься. Позже Папа пересобрал его в двухколёсный, но после пятого класса он стал мал на меня и перешёл к младшим насовсем. А потом Папа привёл мне настоящий велосипед. Да, это был подержанный ветеран, но зато не «дамский» и не какой-нибудь там «Орлёнок» для подростково-юношеского возраста.

Однажды вечером после работы Папа попробовал даже обучить меня во Дворе езде на велосипеде, но без его крепкой поддержи за седло велосипед так и норовил завалиться не на один, так на другой бок. Папе надоела моя неловкость, он махнул рукой, сказал: —«Учись сам», – и ушёл домой.

А через пару дней я уже мог ездить. Правда не в седле, у меня не хватало смелости перебросить через него ногу и сесть как надо, вместо этого я просовывал ногу под раму и ездил стоя на педалях, поэтому езда получалась с косым креном, у велосипеда вправо, а у меня наоборот.

Но потом мне стало стыдно, что один мальчик, даже младше меня, не боится разбежаться и, стоя одной ногой на педали, перебросить вторую поверх седла к педали на другой стороне. Ему не хватало длины ног, чтобы из седла доставать до педалей, поэтому он ездил сидя верхом на раме, то левой, то правой ляжкой, поочерёдно, а седло оставалось у него за спиной чуть пониже лопаток. Рядом с таким храбрым коротышкой ездить «под рамой» было совсем стыдно.

И вот наконец после стольких проб и падений с царапинами, ушибами или без, у меня получилось! Ух-ты! Как быстро несёт меня велосипед над землёю! Никто и бегом не догонит. А самое главное – до чего легко, оказывается, ездить на велосипеде! И я гонял и гонял по орбите вокруг беседок в окружении дорожек Двора, пока—с опаской, но желанием—не свернул между знаний на окружную дорогу, на орбиту вокруг двух кварталов Горки…

Позднее, уже как поднаторелый велосипедист, я даже освоил некоторые элементы велоакробатики – езду «без ручек», когда управляешь велосипедом не касаясь руля, а перемещая свой центр тяжести в сторону предстоящего поворота, а велосипед понимал меня и слушался!.

Другим достижением того лета стало умение открывать глаза под водой. Плотину, где я когда соскользнул с плиты, починили и получился широкий водоём, куда сходилось много пляжников. Среди нас, мальчиков, любимой игрой стала Пятнашки-в-Воде, по тем же правилам как и в сухопутных. Но бегать в воде не получается, пловец движется быстрее, не догнать, да ещё и ныряет, меняя направление движения под водой, неизвестно где вынырнет отдышаться. Прежде, при нырянии мои глаза зажмуривались сами собой, но лишь открытыми можно различить в какую сторону умелькивают белые пятки уплывающего.