Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Мама не согласилась держать дома такого великана, хотя в квартире соседей Савкиных жила здоровенная ворона. Мама возразила, что бабушка Савкиных день-деньской подтирает вороний помёт по всей квартире, а кто у нас будет, если все на работе и в школе?

Скрепя сердце, я пообещал наутро отнести филина в школьный Уголок Живой Природы, потому что там уже жили белка и ёж в отдельных клетках. Только пусть до тех пор посидит пока в ванной. Чтобы филин подкрепился, я отнёс туда краюху хлеба и блюдце молока. Он грустно сидел в углу и даже не взглянул на пищу опущенную на плитки пола. Выйдя, я выключил свет надеясь, что, как ночной хищник, он и в темноте найдёт.

Утром я первым делом включил в ванной свет и увидел, что филин к еде и не притронулся даже. И ничего не съел, пока я завтракал на кухне, хотя я специально оставил свет в ванной гореть, но это не добавило ему аппетита. Потом я схватил его за голые ноги и понёс в школу.

Наверное, филинам неудобно висеть головой вниз, потому что этот постоянно подворачивал свою кверху, насколько пускала шея. Иногда я отдавал свой портфель брату и нёс птицу обеими руками в нормальном положении. Когда со взгорка открылся дальний вид на школу, голова филина уронилась и я понял, что он мёртв. Я даже несколько обрадовался, что ему не придётся жить в неволе плохо пахнущего Живого Уголка. Я свернул с тропы и спрятал его в кустах, потому что однажды видел ястреба повешенного на суку старого дерева на Бугорке. Я не хотел, чтобы из моего филина выдирали перья и всячески увечили, пусть даже и после его смерти…

Потом Мама говорила, что птица умерла, скорее всего, от старости и пряталась в подвале, чтобы сдохнуть.

(…но я думаю, всё так случилось затем, чтоб мы с ним встретились. Он был посланником ко мне, просто я ещё не разгадал послание… Птицы они ведь не только птицы, об этом ещё и авгуры знали…

Мой дом в Степанакерте стоит на склоне глубокого оврага позади Роддома. Самый крайний дом в тупике, воистину тихое место.

Однажды на подходе к дому я увидел птицу, не больше воробья, в сухой траве поздней осени сбоку от тропинки. Неверными путающимися шагами, она брела через ломкую траву, будто тяжко раненная, волоча за собой свои крылья. Я взглянул на ходу и пошёл дальше, слишком отягчённый собственными проблемами… На следующий день мне стало известно, что именно в тот момент глубже в овраге зарезали молодого человека – наркушные разборки.

Та птичка была душой убитого, и никто меня не переубедит…)

~ ~ ~

Осенью после лета в раздельных отпусках, старшая часть нашей семьи ударилась в грибничество. Конечно, грибов на Объекте хватало, два шага в сторону от торной тропы дом-школа и вот тебе опята, моховики, подосиновики, не говоря уж о сыроежках и волчьем табаке, но просто у занятых прохожих нет времени на грибы… Но когда получаешь бумажку с разрешением покинуть Зону на весь воскресный день, да ещё и грузовик выделен для вывоза группы грибников за Зону, «тихая охота» начинает выглядеть привлекательней. Наверное, все эти удобства всегда предоставлялись жителям Объекта, только родители ими не пользовались, пока не решили покрепче помириться после раскольного лета.

(…хотя в то время я ничего такого и не думал даже, а просто радовался, что еду с родителями в лес собирать грибы, нет, не искать, а собирать те, которые соизволят найтись. Сколько бы ни искал, толку не будет—даже если они под самым носом—пока они тебя не окликнут. Без зова – проходишь мимо, они другого дожидаются кого-то. Понадобилась жизнь, чтобы понять – это касается не только грибов, но и любой другой неживой (Ха!.), неодушевлённой вещи…)

Специально для тех воскресений Папа сделал три ведра из крепкого картона, лёгкие и вместительные. В лесу Зонные грибники расходились почти в одиночку изредка обмениваясь далёкими «Ау!», по которым не угадать кто это кричал и откуда.

Мне нравилось настороженно бродить по тихому осеннему лесу влажному от тумана и измороси. Конечно, мы не собирали слишком хрупкие сыроежки, но подосиновики, или моховики были хорошим сбором. Папа сделал маленький нож каждому, чтобы не портить грибниц и грибы снова бы росли в том же месте, к тому же на срезе сразу видно червив гриб или нет. Самым лучшим грибом считался «белый», только он меня ни разу не окликнул. Незнакомцев я относил Папе и он объяснял – этот рыжик, это волнушка, а этого выбросить – поганка.

Дома грибы высыпали в большой эмалированный таз и замачивали на ночь, потом Мама их готовила или мариновала. Всё было очень вкусно, но ходить за ними по лесу намного вкуснее.

Однажды в воскресенье, когда родители ушли куда-то в гости, мы втроём затеяли беготню по квартире, Пятнашки на троих. Веселье оборвал резкий стук в дверь. На площадке стоял новый сосед с первого этажа, который сказал, что если родители не дома, это ещё не значит будто можно на головах ходить, а когда они вернуться им будет сказано, что мы не можем себя вести.

Совсем вечером Наташа прибежала с площадки объявить тревогу – родители уже шли домой, но на первом этаже их задержал своими жалобами сосед из квартиры под нами. Ой, что будет!

Как ей удалось оказаться в нужном месте в нужное время? Очень просто. Площадка была как бы продолжением квартиры, там хватало места играть втроём в волейбол воздушным шариком, а Мама стала даже превращать её в спортзал и, когда не на работе, прыгала там со скакалкой. Мы наперебой последовали её примеру, но у меня не получалось так же хорошо, как у Наташи, которая чуть что и – на площадку, вот и услышала соседский перехват.

Когда они вошли, лицо у Папы было очень злое. Не снимая пальто, он прошёл на кухню и принёс табурет в комнату родителей. Там он сдвинул дорожку в сторону и хлобыстнул табуретом об пол.

– Потише, да? – прокричал он доскам пола и ещё раз шарахнул по ним сиденьем табурета. – Так хорошо, а?

Я понял, что нас не станут наказывать, но всё равно как-то это было не совсем правильно…

С собою в школу мы носили бутерброды, которые Мама заворачивала нам в газету, чтобы на большой перемене мы их доставали из портфелей и кушали. Для Саши с Наташей она заворачивала два бутерброда в один свёрток, потому что они учились в одном классе. Ну и перед выходом в школу мы, конечно же, ещё и завтракали на кухне… Однако в ту субботу я вышел из дому один и без портфеля, потому что в тот день проводилась военная игра для старшеклассников, а остальным отменили занятия.

Участники игры были разбиты на два отряда «Зелёные» и «Синие», которым для начала следовало уйти в лес в разных направлениях. Задача заключалась в том, чтобы выследить противника и захватить их знамя. Бумажные погоны на плечах своим цветом показывали отрядную принадлежность игроков. Кому отрывали один погон становился военнопленным, сорваны оба – убит.

В то утро я пришёл на кухню позже обычного, потому что обычно меня будило одевание младших, но им-то в школу не идти. К тому же, весь вечер накануне я кропотливо пришивал на плечи моей курточки бумажные погоны частыми старательными стежками, чтоб их не просто было бы срывать, и из-за этих военных приготовлений лёг спать около полуночи.

Мама уже уходила на свою работу и сказала, что есть вчерашние макароны или, если захочу, могу сварить яйцо себе на завтрак. Пришлось напомнить ей, что я не умею варить яйца, но она ответила, что это проще простого – за полторы минуты получается яйцо всмятку, а если хочу вкрутую, то варить три минуты. Она даже принесла будильник из своей комнаты и поставила на подоконник кухонного окна рядом с грибной банкой…

Такие трёхлитровые банки стояли почти на каждом кухонном подоконнике Объекта, но этот не из тех грибов, что собирают в лесу, он доморощенный. С виду похожий на зелёную тину затянувшую поверхность баночной воды, он, несмотря на гадкий вид, превращал воду в приятный напиток наподобие кваса, хотя сам гриб назывался «чайным». Когда содержимое исчерпывалось и прядки гриба начинали цепляться за дно банки, её заново наполняли водой, оставляли настояться и через пару дней можно опять пить. Хозяйки охотно делились кусками гриба одна с другой, а то разрастётся так, что воде и места в банке не останется.

Поэтому я засёк время по будильнику, налил воды в маленькую кастрюлю, как сказала Мама перед выходом, загрузил туда яйцо, зажёг упруго-голубое пламя газовой плиты и поставил кастрюльку на огонь.

Прошла ровно минута с половиной, вода вокруг яйца никак не выглядела горячей и я решил, ладно, пусть будет вкрутую. После дополнительного ожидания в полторы минуты, от воды начал подыматься редкий парок, а на стенках кастрюльки под водой собралось множество мелких пузырёчков и я выключил газ, потому что у меня была чёткая инструкция по варке яиц.

(…поговорку насчёт «первый блин комом» можно смело дополнить, что первое варёное яйцо лучше просто выпить…)

Участники военной игры в большинстве своём пришли в спортивной форме и никому не хотелось заходить в здание школы. Так что мы бездельно толпились во дворе небольшими возрастными группами. В моей, все удивились до чего плотно сидят на мне погоны. Я гордо похлопал себя по левому плечу – ни капли не оттопыривается, а? Не то, что у некоторых – всего по паре стежков и выгнуты как спина перепуганной кошки, хоть мизинцем срывай. И тут незнакомый мальчик, наверное, из параллельного класса—ни с того, ни с сего—напал на меня, завалил на землю и подрал мои погоны в клочья.

(…драться я никогда не умел, да и теперь не умею. Скорее всего, обозвал его «дураком» и убежал в лес – домой…)

В лесу я снял свою курточку… Вместо погонов осталась только узенькая полоска бумаги обвитая частыми стежками чёрной нитки сложенной вдвое. Я выщипал бумажные обрывки и рассеял их по опавшей осенней листве. Возможно, всплакнул даже, что меня так преждевременно убили, и совсем не по правилам, ещё до начала военных действий… А ведь я так мечтал захватить в плен штаб противника…

Какое-то время моим излюбленным способом коротать уроки в школе стало составление чертежей моего тайного убежища – пещеры в неприступной скале, как у героев Таинственного Острова Жюля Верна. Только в отличие от ихней, в мою можно попасть лишь по подземному ходу, который начинался далеко от скалы, в чаще окружающего леса, ну а в самой пещере имелся ещё дополнительный ход наверх, в пещеру поменьше, с узкими расселинами бойниц, чтобы следить что там вокруг творится.

Конец карандаша, которым я рисовал чертежи украшала угрюмая резная маска, наподобие тех идолов с острова Пасхи… Искусство резчика карандашных концов я тоже освоил в школе. Проще простого, если есть лезвие для бритья.

Делаешь поперечный надрез и от краёв его проскрёбываешь два продольных углубления до окончания карандаша, каждое 1 см в длину и 3 мм в ширину, оставляя между ними 2 мм – это переносица.

Теперь, на 1 см ниже носа делаешь широкий продольный срез к нему. Нос начинает торчать, а срез становится нижней частью лица. Засечка поперёк него становится узкогубым ртом, а короткие прорези в продольных углублениях вдоль носа—по одной на каждое—глазами идола.

Только поосторожней с лезвием, оно страшно острое и можно пальцы порезать при невнимательности… Этих инструментов резчика полным-полно в ванной, в синей бумажной коробочке лезвий, которую Папа там держит. На синем верхе – рисунок чёрного парусника и надпись «Нева», а внутри конвертики, тоже синие, с таким же парусником и надпись та же…

С началом зимы у меня на руках начала меняться кожа. В каком-нибудь месте взбугриться сухой клочок, потрёшь его, потянешь и – снимается целая полоска кожи. Я никому не говорил и за неделю снял всю кожу, как изношенные перчатки, до запястий. Но на ладонях так и не облезла, а под снятыми полосками обнажалась новая.

(…понятия не имею есть ли какое-то научное объяснения такому явлению, однако по моему скромному мнению, причиной послужила книга встреченная мною на полках Библиотеки Части. Её название, Человек Меняет Кожу, чем-то оттолкнуло, но, вместе с тем, и запомнилось, чтоб впечатлительный ребёнок на собственной шкуре проверил возможность такой смены…)

Меня всегда отличали две врождённые Ахиллесовы пятки: наивность и впечатлительность… Впечатлившись песней на пластинке в 33 об/мин, я наивно возжелал переписать слова, хоть пелась она на иностранном языке.

Моя попытка списывания не продвинулась дальше первой строки, но и такой результат вызывал серьёзные сомнения. Один раз явно слышится «аза лацмадери», а ставишь пластинку по второму кругу тут уже звучит «эсо дазмадери». Сколько я не бился, эти два варианта сменяли друг друга. Но невозможно же, чтоб пластинка сама собой менялась, без фабрики грамзаписи! Проект остался незавершённым…

(…много лет спустя я вновь услышал и сразу же узнал, когда Луи Армстронг запел с лазерного диска:

“ Yes, sir, that’s my lady…)

Каток за дорогой с самого начала предназначался для хоккея. Со временем его окружили плотным дощатым бортиком, а в противоположных концах поля поставили хоккейные ворота. После снегопадов мальчики чистили поле парой широких металлических щитов наподобие ножа бульдозера. По верху каждого такого щита протянута длинная горизонтальная ручка для хватания и толкали него не меньше двух-трёх мальчиков.

Снег переталкивали к бортику напротив раздевалки и выбрасывали с поля широкими фанерными лопатами. Поэтому позади дальнего бортика образовалась снежная гряда вдвое выше него самого. В искусственных холмах слежавшегося снега мальчики прокапывали туннели с развилками и закоулками, как на моих схемах секретного убежища.

Тёмными вечерами мы играли в прятки в тех туннелях полных чернильно-чёрного мрака, потому что столбы с фонарями стояли только на раздевалкиной стороне катка. Но стоило включить в туннеле фонарик и – у тесноты появлялись ледниково-белые стены с бессчётными искорками в мутной глубине.

~ ~ ~

Год заканчивался. Под чёрным блестящим корешком отрывного календаря на стене возле холодного окна на кухне остались считанные листочки размером с ладонь. Изначально, в таком календаре бывает столько же страниц, сколько дней в его году и плотная масса из сотен листиков охваченных блестяще-чёрной жестью спинки-корешка смотрится важной и солидной. Каждый листок жирной шрифтом представлял свою неповторимую дату, а нормальной печатью сообщал точное время восхода и захода солнца в этот день и в отдельном столбце символов и цифр отчитывался о текущей фазе луны. И всю эту компактно напечатанную уйму информации ты должен был оторвать и выбросить, чтобы идти в ногу со временем.

Усугубляя горечь потери, вместе с информацией безвозвратно выбрасывался и дизайн художественного оформления, который данным о движении небесных тел отводил нижний край листка, а в центре размещал того или иного Члена Политбюро Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, который родился в этот день, а если Членом день был обойдён, на выручку приходил портрет того или иного героя Гражданской или Великой Отечественной войн. На оборотной стороне представлялась их биография, но вкратце, из-за маломерности листка.

Раз в два месяца попадался кроссворд (да, подсказки на обороте), а пять дат печатались жирно красным, потому что они праздники – Новый год, Первомай, День Победы, День Великой Октябрьской Революции, и День Конституции.