Моя жена оттуда…

Моя жена оттуда…
Сергей Орст

Её природная интуиция, её удивительная прозорливость, её невероятная догадливость и поразительная доброта оказывается неспроста. Не говоря уже о внешности, особенно о глазах.

Моя жена оттуда…

Сергей Орст

© Сергей Орст, 2022

ISBN 978-5-0056-8303-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МОЯ ЖЕНА ОТТУДА…

фантастическая повесть

Часть первая

АЛЯ

«…Я дышу – и значит, я люблю!

Я люблю – и, значит, я живу!»

Владимир Высоцкий

Баллада о любви, 1975 г.

Глава 1

Мы знакомы с самого сопливого детства. Это с моего сопливого. Она всегда, сколько себя помню, была девочкой рассудительной и прозорливой, серьёзной и, в то же время, весёлой, могла сама похулиганить и дать подзатыльник за шалости. Её внешность производила на всех удивительное воздействие, и вроде бы обычная очень симпатичная девчонка, но она всю жизнь обладала будто магическим действием, ведь не обратить на неё внимания было просто невозможно. Именно такие контрастные сочетания её характера привлекали сначала меня исподволь, а позже и осознанно.

Она пришла в подготовительную группу в мой детский садик под Новый Год. Как сейчас помню, входит в группу за руку с воспитательницей белокурая девчушка в пёстром платьице и с голубым бантом на затылке. Район новостроек, в котором мы жили, активно заселялся, поэтому в садик постоянно приводили новеньких. Кто как себя вёл при первой встрече с группой. Бывали и слёзы на глазах новеньких, бывали и громкие рёвы, но никто, из вновь прибывающих, не улыбался так широко, как она. Стоит себе на полшага впереди воспитательницы и сияет как медный тазик, показывая свои две ямочки на обеих щеках, а озорные большие голубые глазки сверкают, рассматривая нас всех тут стареньких. Будто не её привели к нам, а нас всех к ней.

– Ох, и шалунью ты, Наташа, привела, – отвлёкшись от Петьки, который успел уже перепачкаться землёй из цветочного горшка, покачав головой, сказала наша пожилая нянечка тётя Шура, – чувствую, что намучаюсь я с ней. Ох, намучаюсь! Как звать-то её, Наташа?

– Алька я! – громко сказала новенькая, упредив ответ воспитательницы и высвобождая свою руку от её опеки.

– Ишь ты, Алька! А полное имя твоё как? – тётя Шура окончательно стряхнула с Петькиных штанов цветочную землю и молча указала ему рукой в сторону умывальника.

– Алевтина Владимировна! – сказала девчушка вполне серьёзно, погасив лучезарную улыбку, но не сияние голубых глаз.

– Боже мой, как официально! Ну, тогда иди сюда, Алевтина Владимировна, поможешь убрать землю с пола.

– Хорошо, а где веник и совок?

– Наташа, ты посмотри, даже не упрямится, – нянечка была приятно удивлена, – вон там, деточка, они стоят.

Алька послушно сходила за совком и веником, сама принявшись убирать последствия шалости Петьки.

– Куда? – она старательно собрала весь мусор с пола и стояла с совком в одной руке и с веником в другой, вопросительно глядя на тётю Шуру, вовсе не гордая выполненным заданием. Мол, так и надо делать.

– Молодец, Аля! Я ошиблась, ты хорошая девочка, – похвалила её нянечка, показав мусорное ведро в углу, а потом обратилась к группе, – вот, дети, берите пример, как надо за собой убирать. Без нытья и с радостью.

Вся группа, включая меня, сидели молча, вытаращив глаза и наблюдая эту сцену.

Несмотря на такую первую правильность в поведении Альки, она не оказалась занудной ябедой, вроде вредины Светки, по любому пустяку бегавшей к взрослым с доносами на наши шалости. Напротив, эта голубоглазка с удовольствием шалила со всеми наравне. Однако никогда её шалости не были злыми или слишком буйными, более того, всякий раз она ухитрялась непостижимым образом заставить всех нас убрать за собой все последствия наших проделок. Причём никто толком не понимал, что именно она нас сподвигла навести порядок.

Удивительно, но сразу получив даже чрезмерное внимание мальчишек, Алька спокойно ладила с остальными девочками. Играла с ними в дочки-матери, а с пацанами носилась в пятнашки и ловко лазила по лесенкам во дворе садика. Уже в том возрасте она была фигуристой девочкой на зависть сверстницам. Гибкая, подвижная с удивительно тонкой талией, но не занималась ни танцами, ни гимнастикой, ни спортом вообще, хотя все данные для этого были и ещё какие.

Ближе к лету произошел забавный эпизод, в котором участвовали тот самый Петька, здоровяк Мишка и балбес я. Именно мы трое отчаянно боролись между собой за внимание Альки. И вот очередные споры между нами мальчишками дошли до откровенной глупости. Мы на глазах у Альки, абсолютно её не стесняясь, решили проверить свою меткость на попадание в консервную баночку своими струйками по-маленькому. Три дурака стоят за беседкой со своими малышами наружу и писают. Алька не смеётся, как сделала бы, наверное, любая девчонка на её месте, а внимательно наблюдает за этим соревнованием. Тогда победил Мишка. Ещё бы, выпил на полдник три стакана компота, вот и смог прицелиться лучше всех. А я и Петька иссякли очень быстро. Знал бы заранее, что Мишка будет жульничать, то выпил бы сразу и четыре стакана компота. Мишка же нас и подбил на этот глупый спор. Алька подарила Мишке сорванный на лужайке цветочек, окинула нас всех лучезарными взглядом и улыбкой, удалившись играть с девочками. Никто кроме нас четверых об этом эпизоде так и не узнал. Алька умела хранить тайны.

Потом первый класс. Нашу группу просто перевели целиком в школу. Всех сорок ребятишек. Альку посадили с ябедой Светкой через парту впереди меня на колонку справа. Четыре года нас разделял только проход между колонками. Я смотрел на Алю слева и сзади. Наблюдал, за её внимательным взглядом на учителя, видел, как она изящно склоняет голову для письма, будто лебёдушка на своей пропорционально чуть более длинной шее, но не сутулится, рассматривал её аккуратную светло-русую косу и появившиеся во втором классе серёжки. Замечал ямочку на её левой щеке, когда она улыбалась. Научился определять её настроение по малейшим движениям головы, плеч, рук. Она иногда поворачивалась ко мне, ловила мой взгляд и, иной раз, загадочно улыбалась. Я дурел от одного только её внимания ко мне, пропускал вопросы учителя и получал двойки, а Алька всегда была круглая отличница. На физре она была самой гибкой и, никогда не занимаясь гимнастикой, вызывала зависть у девчонок, занимающихся этим видом спорта. Те пыхтели до седьмого пота, сохраняя способность к шпагату и сгибаться словно верёвочка, а Алька без труда могла сложиться пополам, показывая небывалую гибкость спины, или сесть на шпагат без разминки.

В третьем классе мне даже удалось несколько раз проводить Альку до дома, неся её сумку. Она всегда со всеми была внимательна, но ни с кем тесно не дружила. Всегда была миротворцем, а к воздыхающим по ней мальчишкам относилась спокойно, совсем без презрения, что значительно отличало её от остальных девчонок. Поразительно, но будучи по сути белой вороной, она никак не настраивала против себя других завистниц, наоборот, чуть приближая таких к себе, сводила на нет их начинающуюся вражду к ней.

К середине четвёртого класса я понял своим сердцем, что она особенная, хоть это и так было понятно, понял, что влюбился в свою одноклассницу безнадёжно и по уши. Однажды ближе к весне мне ночью приснилась Алька, её сумасшедшая улыбка и красивейшие глаза, она что-то нежное говорила мне. Я проснулся с очень приятным, совершенно новым для меня ощущением внизу живота и на чуть мокрой простыне. Моё тело рано созрело. Именно в тот день я и осмелился передать Альке записку, в которой написал своим корявым почерком всего три самых важных, самых нужных для меня тогда слов: «я тебя люблю!!!» Сложив записку в четыре раза, чтобы случайно не раскрылась, я улучил момент, когда учительница отвернулась, и, быстро нагнувшись, сделал три шага до её парты. Положил перед ней записку и заговорщицки шепнул ей почти в ухо:

– Это тебе от меня.

Однако на обратном пути меня застукали.

– Ты что там по классу ходишь? – строго спросила учительница. – К доске захотел?

– Я? Просто ручка упала.

– Какая у тебя умная ручка сама тебя к доске вызывает. Ну, так давай, вперёд.

– Что вперёд?

– К доске выходи! Спрашивает ещё.

Я поплёлся к доске на ватных ногах, краем глаза приметил мою записку уже в руках у Альки.

– Итак, – сказала учительница, – что ты можешь нам рассказать о…

О, ужас! Алька тихонько, незаметно для остальных разворачивала мою записку. Что спрашивала меня учительница, я, разумеется, уже не слышал. Я следил за действиями Альки. Она открыла записку, прочитала, закрыла её, плотно сжав рукой, и очень серьёзно посмотрела на меня своими большими глазами. Я уже пунцовый стоял у доски ни жив, ни мёртв.

– Правильно краснеешь, учить надо. Садись! Два!

Я поплёлся на место, совершенно безразличный к очередной двойке, уперев глаза в пол, чтобы не встречаться ими с Алькой. Сгорая со стыда, я не слышал смеха одноклассников, но чувствовал на себе неотрывный взгляд той, которой впервые признался.

На перемене Алька сама подошла ко мне, а я чуть не умер со страха. Её глаза смотрели на меня в упор, и я не смел даже взглянуть на неё. Рядом никого не было. Она вдруг резко взяла мою руку и сунула туда мою же записку.

– Никогда так больше не делай! Понял? Никогда не шути с этим!

Она говорила тихо, но строго, будто я сделал что-то нехорошее. В то же время, её тон был спокойным и вкрадчивым. Этот её бархатистый и одновременно звонкий голосок не пригвоздил меня к позорному столбу, не вынес мне пожизненный приговор. Было иное, а что именно, я тогда и не понял, но внутренне почувствовал, сумев выдавить из себя: