Все сначала

Я почувствовал, что окончательно потерял нить так и не начавшегося разговора. В принципе, мне было понятно, что беседа, видимо, теперь уж и не начнется, а выбор, перед которым я оказался, максимально прост: или немедленно врезать этому Уитакеру между глаз, или сейчас же уносить ноги.

Тем временем на улице у витрины остановилась машина. Внутри сидел человек и, не вылезая, наблюдал через ветровое стекло и витрину забегаловки нашу немую сцену.

– Э! – сказал я опять с той же неопределенностью, повернулся опять к Уитакеру и обнаружил в сложившейся обстановке нечто новое. В поднятой на уровень груди руке этот парень держал вилку.

Вообще-то в заведении никаких вилок не было, даже пластмассовых: здешних чикенов полагалось, видно, есть исключительно руками. Но тут вилка, самая что ни на есть настоящая, стальная, была, несомненно, налицо. Причем она отличалась некоторыми крайне неприятными особенностями: два средних ее зуба были напрочь отломаны, но зато два крайних остро отточены и тщательно выпрямлены. Короче говоря, эта вилка явно предназначалась не для еды. Прежде, чем я успел в третий раз сказать свое “Э!”, Уитакер, по-прежнему не произнося ни звука, ловко, легко, практически без нажима воткнул эту вилку мне в левое бедро.

Боли я никакой не почувствовал. Дело в том, что как раз там, на этом бедре, располагался карман джинсов, а в кармане лежал кожаный бумажник со всеми моими наличными деньгами, визитными карточками и кое-какими полезными в пути клочками бумаги. Именно в этот бумажник Уитакер и воткнул свой кошмарный инструмент.

Он слегка пошевелил вилкой вверх-вниз, и бумажник в моем кармане, проколотый насквозь, тоже подвинулся. Нам обоим стало совершенно ясно, что этот бумажник теперь уже принадлежит не мне, а чернокожему молодому человеку, и то, что он до сих пор находится в моем кармане, совершенно ничего не меняет в данном очевидном обстоятельстве.

В эту минуту дверь с улицы открылась, и в заведение вошел тот самый человек, что разглядывал нас с улицы, из машины. Я моментально его узнал: это был мулат-аспирант, который три дня подряд приходил на мои лекции.

– Убери, брат, – сказал он просто и убедительно, показывая глазами на вилку, воткнутую в мое бедро. Уитакер нерешительно подвигал еще своим бумажником в моем кармане и, кажется, воткнул вилку поглубже: на сей раз я почувствовал несильный, но отчетливый укол.

– Брат, убери, – повторил аспирант еще более веско и продолжил: – Человек приехал в эту страну впервые, он здесь гость, не знает наших порядков, и мы не должны с тобой, брат, испортить ему впечатление от нашего города и от Америки.

Он говорил не спеша, веско выговаривая каждое слово, и я без затруднений понимал его речь.

– Мы только хотели вместе поесть этой курочки, – соврал Уитакер.

– Мне кажется, наш гость с удовольствием и сам поделился бы с тобой своей курицей, но ты поступил невежливо. Так с гостями не знакомятся, брат, как ты это делаешь.

Уитакер тем же легким и точным движением вытащил зубья своей вилки из моей ляжки и спрятал инструмент в рукав. Бумажник в моем кармане тихо скрипнул, сообщая, что опять принадлежит мне.

– Какие-то еще гребаные правила! – громко возмутился Уитакер, картинно воздев к небу исцарапанные и сбитые кулаки. – Мы что, должны для каждого из них придумывать какие-то особенные слова? Что еще за дерьмовые манеры? Кому это надо?! Кто это может?!

– Мы можем, – ответил аспирант. – Да, мы можем, – повторил он с нажимом и со значением в голосе. – Мы все можем, если захотим. Мы тут, в Америке, в нашем городе, умеем принимать гостей.

Потом он повернулся ко мне и сказал очень неодобрительно:

– Заберите с собой вашу курицу, сэр, и поужинайте ею дома. Это не лучшее место для вечерних прогулок. Вам ведь, наверное, говорили про Сорок Седьмую улицу? А вы пришли уже на Сорок Третью. Надо смотреть, где вы гуляете, сэр.

Я хрипло сказал ему: “Тэнкью” – и вышел, прижимая коробку к груди. И придя домой – вы не поверите – съел этого проклятого “Чикаго-Чикена”. И он мне, честное слово, понравился.

Профессор Холмс, как я только что установил после недолгих изысканий в интернете, жив-здоров и продолжает свои штудии в области конституционного права восточноевропейских стран. Разве что теперь не в Чикагском, а в Нью-Йоркском университете.

Наверное, так же просто было бы раздобыть его телефон и выяснить наконец: это только теперь мне кажется – или все правда? Да или нет? Действительно ли тот худощавый чернокожий аспирант с замечательной открытой улыбкой и даром мгновенного убеждения – это был Обама? С официальной его биографией все сходится: 1993 год – Чикаго, Юридическая школа.

Но спрашивать я не стану. Смешно это будет звучать столько лет спустя. Мало ли у них там, в Чикаго, было обаятельных аспирантов. В самом деле: мало ли?

ЧИКЕН-ЧИКАГО ИЗ ПРИГРАНИЧНОЙ ЗАКУСОЧНОЙ

(на шестерых)

В общей сложности 1,5 кг голеней, крыльев и грудок молодых нежирных цыплят (бедра не годятся, они слишком крупные)

3 яйца

? стакана молока или сливок

1 стакан чищеного (и освобожденного от шелухи) арахиса

1 стакан овсяных хлопьев

Полстакана кукурузной муки

Соль, черный перец, молотый чили, чеснок

Растительное масло без запаха для фритюра

1994. Заброска на океан

Скоунсы с сушеной смородиной

Кофейня на Пайк Плейс Маркет, Сиэтл, США

Хмурый, небритый, как будто заспанный человек никакого возраста в плаще неопределенного бежеватого цвета, наглухо застегнутом на все пуговицы, и со странным горбом – не на спине, а на груди – указал мне свободное место на деревянной лавке у стены. Я покосился на огромные фанерные ящики по всему полу просторного самолетного трюма.

Человек ухмыльнулся:

– Про “ядерный чемоданчик” слыхали когда-нибудь? Ну, вот это он и есть. И техника, и мы сами, и весь спецборт. Щас все верхом на этом чемоданчике полетим.

Самолет был военный, пузатый, тяжелый, те ящики тоже, видать, весили немало, так что лететь пришлось долго. Не шесть часов – как летит нормальный пассажирский рейс из Нью-Йорка в Сиэтл, через все Штаты ровно поперек, от океана до океана, – а целых восемь, пожалуй. Внутри сильно гудело и временами мелко трясло. Лавки оказались узкими и жесткими, а нормальных кресел не было ни одного. Из поцарапанного китайского термоса с хризантемами можно было налить себе горького чаю в пластиковый стаканчик.

Когда я добрался, перелезая через чьи-то ноги и какие-то тюки, до пилотской кабины и спросил, где здесь туалет, один из летчиков неопределенно махнул через плечо:

– Там сзади ведро…

Действительно, в самом хвосте, у грузовой рампы, я нашел ведро: оно было полное до краев. Так что пришлось терпеть до посадки.

Это была передовая группа обеспечения систем специальной космической связи президента Российской Федерации, перемещавшаяся на новую точку развертывания по ходу официального визита главы государства в США. Дело давнее, так что теперь, наверное, я уже не нанесу ущерба обороноспособности Родины, если раскрою секрет, что групп этих у президента было как минимум две и они по ходу его перемещений обслуживали связь попеременно, заранее залетая в следующий пункт пребывания первого лица и там устанавливая свое страшно стратегическое оборудование.

Ну так вот: Ельцин со свитой полетел из Нью-Йорка в Вашингтон, там его ждала заранее развернутая группа связи номер два. А первая группа, отработав в Нью-Йорке, перелетала теперь в Сиэтл, к следующему пункту президентского турне. Нескольким газетным репортерам, сопровождавшим делегацию, предложили тоже заброситься на Западное побережье заранее. О том, до какой степени специальным рейсом придется лететь, как-то не предупредили.

Едва самолет оторвался от взлетной полосы, персонал “ядерного чемоданчика” по команде типа в плаще деловито раскатал прямо на ящиках со своим таинственным грузом спальные мешки и мгновенно заснул. Чувствовалась многолетняя привычка к таким перелетам. Прочие пассажиры тосковали на лавках или бесцельно бродили в узких проходах, время от времени натыкаясь на самые странные грузы, размещенные тут и там.

Между прочим обнаружилась высоченная, в человеческий рост, стопка новеньких автомобильных покрышек, поставленная на попа трехспальная кровать с белым кожаным изголовьем, гигантский, как старый шифоньер, двустворчатый холодильник из полированного алюминия, а также восьмицилиндровый двигатель в заводской упаковке с эмблемой “Мерседеса”.

– Посольские вечно суют свою контрабанду, – бурчал один из летчиков. – И тащут, и тащут, и пихают, и пихают, и все в Москву, и все в Москву…

В Сиэтле нас посадили на какой-то военной авиабазе. Туалета не было и там. Тренированных служащих летающего “чемоданчика” это совершенно не смутило: едва выбравшись на бетон, они, зевая и перешучиваясь, привычно выстроились в кружок вокруг носового шасси своего самолета.

Человек в плаще – по всем повадкам, старший тут – так же привычно распоряжался выгрузкой ящиков. Потом расстегнул плащ и вытащил наружу свой грудной горб: это был обыкновенный квадратный телефонный аппарат с круглым диском номеронабирателя, только ко дну его была прикручена синей изолентой какая-то плоская коробка. Никаких проводов от телефона никуда не тянулось.

Прижимая аппарат к животу, человек снял трубку, набрал номер из двух цифр и сказал кому-то, не поздоровавшись:

– На точке. Работаем. В графике.