Времена года следователя Семенова. Тайное станет явным

– Семенов Дмитрий. Следователь. Расскажите, пожалуйста, как вы пришли на пост.

– Ну, поел, вышел за десять минут, метель ведь. Дорогу еще и не расчистили, прямо по снегу шел на огонек. Чуток не заблудился. Пришел, хорошо не заперто было. Открыл, а там, в предбаннике тепло, а в комнате уже холод. Я открыл, а там он на кровати лежит. Я к нему, а он там лежит холодный и пистолет на полу.

– Ничего не трогали?

– Нет.

– Кого-нибудь видели по дороге? – дежурный вопрос.

– Нет, кто в такую ночь гуляет? – и в самом деле.

– А сами что вообще про погибшего можете сказать?

Артеменко пожал плечами.

– Что сказать? Трепло он был порядочное. Ну, поработал он в полиции, ну и что? Так он постоянно про это рассказывал, еще про память свою великую. А с директором вон как облажался. Год с лишним работает и не узнал. И жил ближе всех и постоянно на развод опаздывал.

– Как вы думаете, он мог из-за этого застрелиться?

– Он? Да никогда! С похмелюги разве, когда голову ломит.

– А вот его премии лишили.

– А что, в первый раз что ли? Так у него и пенсия есть. Ипотеку он, вроде, не брал, кредиты тоже. Пережил бы. —Петренко махнул рукой, -Ой, чего я про него так, он же умер.

– Ничего, Сергей Иванович, нам сейчас важно все знать. —подбодрил его Семенов, -А вот на семейном фронте у него что было?

– Да что было, то и было, он как-то не распространялся.

– Но вот он не показался вам каким-то подавленным, грустным?

– Нет, -Артеменко призадумался, – он, как всегда, опоздал, все уже привыкли, а ему как с гуся вода. Так он и дежурил. Сначала со мной три часа на проходной, потом я на первый обед ушел. Он людей проверял, я на мониторе. Ничего особенного.

Семенов подумал, что надо посмотреть телефон погибшего, может, ему позвонил кто, и сообщил нечто такое, отчего и жить не захотелось?

– Ясно, спасибо. Ну, потом вас опять могут вызвать.

– Да зачем? Ясно же, что он сам застрелился.

– Ну, вот и вы не знаете, из-за чего он мог бы застрелиться.

– Да, -Артеменко хмыкнул, потер подбородок, -действительно, неясно.

– Ну, спасибо вам.

Тем временем наступало утро, и подошел еще один охранник.

– Бархатов, Константин Евсеевич, -представился Семенову рыхловатый полысевший человек лет около шестидесяти. Голос его был густой и даже приятный, -Теперь Бархатов.

Семенов не преминул спросить:

– А раньше кем были?

– Вам расскажу, потому что вы еще не знаете. Лучше от меня узнаете, чем потом. Пархатов я раньше был. Артист. Отец говорил мне: «Гордись своей фамилией, сынок! У других евреев фамилия такая, что в приличном обществе сказать нельзя, а все равно гордятся!». В артисты пошел. У каждого артиста в сумке череп Йорика, но не каждый достать может. Петь стал, романсы, песни красивые. Фамилию не менял, пока мой друг в кавычках, тоже еврей, кстати, меня перед моим выходом Пейсатовым не назвал. Пошутил. —Бархатов вздохнул, а Семенов едва сдержал улыбку, -Наутро я уже был Пейзадовым, а вскоре и Задопоевым. Шутка удалась, и пришлось завязать. Никто меня уже всерьез не воспринимал. А здесь, в охране, хоть деньги и маленькие, но люди терпимые. Иногда даже пою кое-где. Так-то здесь как на Сент-Женевьев-де-Буа.

– Это как?

– Как в песне, «Здесь похоронены бывшие, бывшие…». Бывшие менты, простите.

– Ничего.

– Летчики, спортсмены, тюремщики, железнодорожники, воспитатели. Вот и артисту бывшему приют нашелся. Сюда же не сразу понимаешь, зачем ходят. А потом уже видишь – от одиночества. Семьи людям не хватает, работы. Занять себя нечем.

– Понятно. А что вы можете про погибшего рассказать?

– Он неинтересный человек был. Истории у него про то, как он кого-то охранял в полиции, принял, куда-то поехал. Все как здесь, только там.

– А так вы с ним близко знакомы были?

– С этим звонарем? Да ни за что! Чай он у меня часто стрелял. -Бархатов поморщился, -Как и у всех.

– А вам не показалось, что он чем-то подавлен?

– Нет. Погодка, конечно… Но он не тот человек, чтобы с погоды стреляться. Нет в нем такой ранимости.

– А что вам вообще запомнилось?

Бархатов пожал плечами:

– Да вот моментик, когда Соломка к пришлому пристал, что где-то его видел. Это похоже было на театр. Знаете, когда оба партнера забыли текст и несут какую-то отсебятину, лишь бы протянуть время и не сгореть, надеются, что кто-то подскажет или что-то вспомнится. Забавно. Я сам как-то попал в такую неприятность.

– А это как было?

– Ну, Соломка к нему пристал с этим сразу после развода и начал про свою великолепную память опять. А, вам, может, время нужно. Где-то без пятнадцати девять.

Что ж, что-то все же стало ясно. Теперь оставалось проверить видео; сначала просто посмотреть, а потом взять записи.

На видео был снег, снег и еще раз снег. Начался он около трех часов дня, да так и валил, не переставая. Ветер плотной завесой гонял его и после шести часов вечера, когда совсем стемнело, видны были разве что фонари.

Фактически только для отчета, он договорился с начкоманды, чтобы взять записи с видеокамеры, смотрящей на будку поста, где нашли убитого Соломенко, и дождался остальных охранников. За два часа разговоров с теми ничего нового он не узнал. Погибший был не самым приятным и немного надоедливым человеком, любившим рассказывать о своей работе в полиции. Временами он выпивал, отчего у него были проблемы на работе, но никто его не собирался увольнять, потому что он хотя бы ходил, а при такой зарплате надеяться на замену было сложно.

Судя по его личному делу, женат он не был и родственников не имел, но в телефоне был номер на женское имя. Семенов решил, что одиннадцать утра нормальное время для звонка и визита, но в этот момент телефон сам зазвонил у него в руках. Семенов нажал кнопку ответа и в трубке зазвучал взволнованный женский голос:

– Андрюша! Ты где? Уже одиннадцать, тебя опять на другую станцию послали? Почему ты не позвонил?

Семенов переждал, пока словесный поток поутихнет.

– Простите, это капитан полиции Семенов. К сожалению, Андрей Соломенко не сможет вам ответить.