Путь. Часть 3. Последняя мысль

Над лагерем уже занимался рассвет. Первые лучи жёлтой звезды принялись согревать твердь мира после прохладной ночи, и в душе сотника почему-то затеплилась надежда. То ли оттого, что он всё еще находится в уютном мире, то ли оттого, что уже вступил одной ногой в безжалостную Тьму, но в сотнике появилась уверенность: за ним наблюдают, и, не смотря ни на какие муки сегодняшнего дня, через которые придётся пройти, он выживет.

Послышался лязг оружия. Постепенно голоса воинов империи заполнили весь лагерь. Издали донеслось ржание лошадей. Легион просыпался, принимаясь за свои повседневные дела.

Тит потянулся, отметив, что кистей рук уже не чувствует. Его так и не развязали, видимо, предположив: покойнику руки всё равно ни к чему. Во рту пересохло, хотелось пить. Но никого поблизости не было, и сотнику ничего не оставалось, как терпеть жажду и ждать, когда за ним придут. Вскоре к клетке Тита подошли охранники и, открыв её, вывели осужденного легионера.

– Вода есть? – тихо спросил сотник, и один из охранников протянул ему флягу с водой.

Сотник кое-как сумел взять посиневшими руками флягу и жадно принялся пить.

– Перед смертью не напьёшься, – скорее сочувствующим, чем насмехающимся голосом произнёс охранник и, дождавшись, когда Тит напился, лёгким кивком головы приказал сотнику идти за ним.

Легионер послушно пошёл к месту казни, но в отличие от вчерашнего дня, когда его вели в клетку от трибуна, сейчас смотрел вперёд, а не в твердь, являя: дух сотника не сломлен и он ещё поборется за свою жизнь.

Прозвучала труба, вещающая построение. Легион засуетился, быстро выстраиваясь перед главной палаткой. Сотника тем временем подвели к двум столбам, вкопанным ночью в твердь, и один из охранников, наконец, развязал Титу руки. Их сразу же пронзило сильное покалывание, будто тысячи игл поочерёдно принялись за свою собственную пытку без согласования на то с трибуном. Тит еле заметно улыбнулся, подумав об этом обстоятельстве, и попытался размять отёкшие кисти. Охранники не торопились привязывать сотника к столбам, видимо, осознав свою оплошность, когда забыли освободить Титу руки перед тем, как запереть в клетке. Покалывание постепенно исчезло, и осужденный, глубоко вздохнув, сделал шаг вперёд, встав на место своей вероятной гибели. Он сам поднял руки, приглашая охранников его привязать.

– Готов потерять шкуру? – услышал Тит за спиной тихий, чтобы его никто не услышал, голос Клавдия, когда охранники отошли в сторону.

– Ты решил проверить, крепко ли меня привязали к столбам, благороднейший Клавдий? – с нескрываемым сарказмом вместо ответа спросил сотник.

Но и Тит ответа не услышал, так как прозвучала команда, и воины построенного легиона вытянулись, как струны, готовые приветствовать своего трибуна.

Сотник попытался увидеть своих бывших подчинённых, но их в строю не оказалось. «Наверное, всё ещё сидят в клетках, ожидая своей участи», – подумал Тит и приготовился к казни.

Легион громко сотряс воздух дружным приветствием появление трибуна. Облачённый в доспехи командир имперского войска пристальным взглядом окинул строй своих воинов, а затем, мельком посмотрев на привязанного к столбам Тита, жестом приказал начинать казнь. Один из помощников трибуна вышел в центр претория, практически встав рядом с Титом, и громким голосом объявил, кого и за что сейчас будут казнить. Сотник, как и весь легион, внимательно выслушал приговор и, убедившись в обещанной трибуном возможности спасти жизни своих бывших подчинённых, посмотрел в небо, словно пытался увидеть там свою смерть и договориться с ней об отсрочке. Только смерть не соизволила явиться своей жертве, и Тит, устремив взгляд вперёд, сосредоточился на восприятии своего тела, чтобы в нужный момент отключиться от боли и постараться выдержать все двадцать пять ударов.

Палач неспешно подошёл к сотнику и ловко заткнул ему рот кляпом. Но, увидев отрицательный жест трибуна, который тот подал рукой, кляп вынул, предоставив тем самым Титу возможность кричать.

Именно крик помогал выдержать жуткую боль и, зная это, осужденным специально затыкали рты. Снова командир легиона делал сотнику милость, только в этот раз милость действительно оказалась таковой.

Палач вынул из-за пояса плеть, состоящую из трёх плетеных кожаных хвостов с железными крючками на концах, и, заняв позицию сзади и чуть сбоку от Тита, нанёс первый удар по голой спине осужденного.

Резкое жжение обрушилось на спину легионера, а затем острая режущая боль от вспарывающих кожу крючков вонзилась через спину прямо в мозг. Тело сотряслось, застонало, как разрывающаяся от натуги жила, и из Тита вырвалось непроизвольное рычание. Он сразу же понял: палач подкуплен Клавдием, и выжить всё-таки не удастся. Исполнитель казни с первого удара обозначил своё намерение убить осужденного легионера.

«При всём старании, я протяну максимум десять плетей», – подумал Тит, и его пронзила ещё большая боль от второго удара. Спина стала разрываться от безжалостных металлических крючков, выплёскивая драгоценные ярко алые капли жизни из тела сотника на твердь. Разум мгновенно сковало, будто палач бил не по спине, а по голове, раскалывая её медленно и настолько болезненно, что сразу появилось желание поскорее умереть. Тит ещё стоял на ногах, но уже после третьего удара, ноги подкосились, перенося вес тела на руки, и так измученные за ночь верёвками. Сотник захлебнулся от боли в собственном крике, и вместо рычания издал сиплый стон, означающий близкую смерть.

Только сейчас костлявая старуха соизволила явиться своей жертве. Титу почудилось: смерть усмехнулась, обнажив свои гнилые зубы, и поманила к себе костлявым пальцем. Но от сокрушительной боли эта старуха неожиданно стала желанней любой красавицы, и сотник мысленно потянулся к ней. Видение было настолько реальным, что легионер словно почувствовал смердящее, спасительное дыхание той, что обрывает жизнь. Но четвёртый удар разрушил появившийся образ смерти, и Тит утонул в океане боли, захлестнувшем человеческую сущность пенящей волной невероятных мучений. Из легионера вырвался глухой, хриплый звук, и ноги совсем перестали слушаться. Воин империи повис на руках, более не в силах опираться на твердь мира. Железные крючки достали до костей и, оцарапав их, подарили впечатление, что человеческое тело принялось выворачиваться наизнанку.

«Пять!» – донёсся до Тита голос начальника охраны трибуна, отсчитывающего удары, вместе с оглушительной резью от удара плети. Голова сотника наполнилась монотонным гудением, лишающим слуха. Перед глазами всё поплыло.

Шестой удар заставил легионера расстаться с силами и надеждой выжить, от чего веки воина слегка опустились. Он издал жалкое подобие стона и мысленно вручил себя смерти. Боль не отпускала. Она вцепилась острыми зубами, которыми были железные крючки плети палача, стараясь с каждым укусом вонзиться глубже, будто стремилась добраться до сердца, упрямо продолжающего биться, не смотря на адские муки. Жуткое потрясение пережёвывало плоть сотника, смакуя каждую выдавливаемую каплю крови, и никак не хотело отпускать свою жертву в освобождающие от него объятия смерти. Тит уже начал мысленно молить о смерти то ли палача, то ли его плеть, то ли боль. И тут седьмой удар что-то сломал внутри легионера, представляя его вниманию настоящие телесные муки, словно предыдущие были только разминкой.

Тянущая, вырывающая душу невиданная ранее боль, будто начала петь непрерывную, раздражающую песню садиста, не способного остановиться и дать даже малейшей возможности передохнуть хоть на мгновение.

Стонов сотника уже никто не слышал, и легион понял: до десятого удара Тит не доживёт. Многие воины опустили взгляды, чтобы не видеть жутких мук своего собрата, которого они уважали и старались быть на него похожими. Трибун также не в силах более смотреть на казнь своего лучшего воина, поднял взгляд выше столбов и постарался отвлечься небом. И только Клавдий, забыв скрыть злорадную ухмылку, пристально наблюдал за медленно теряющим жизнь обидчиком, боясь даже моргнуть и пропустить долгожданный момент смерти.

«Восемь! – уже более тихим голосом отсчитал начальник охраны трибуна. – Девять!» А Тит ещё оставался живым, давая это понять конвульсивными подёргиваниями тела после ударов. «Десять!» – оповестил голос, который уже никто не слушал, и сотник, вскинув в последний раз побледневшее лицо к небу, уронил голову, уперев полузакрытые глаза в твердь мира.

Он выдержал только десять ударов, а его почти мёртвому телу предстояло получить ещё пятнадцать плетей. Разум Тита, продолжающий агонизировать в пучине боли, находился в невероятном шоке не в состоянии мыслить. Душа рвалась на волю и, чтобы покинуть тело сотника, на мгновение замерла в ожидании желанной смерти.

И вдруг твердь под ногами Тита разверзлась. Он стремительно начал проваливаться вниз, сквозь плоть мира. Падение сотника ускорялось. Миг, другой… и пред взором легионера предстали два океана огня, бушующих друг перед другом, неся потоки огненных масс крови Сущего. Невероятный жар обдал Тита. Он отвернулся, пытаясь защититься от огненного дыхания океанов, и увидел позади себя в закручивающемся огненном портале застывшую фигуру палача, занёсшего над собой плеть для очередного удара. Время для легионера остановилось. Он всё ещё был жив, но вступил уже одной ногой в Пекло, которое ждало человеческую душу для предстоящих вечных мук за совершённые убийства во имя империи.

– Добро пожаловать в Пекло! – услышал чью-то мысль Тит.

Он повернулся вновь к огненным океанам и смог заметить еле видимую, прозрачную фигуру неизвестного ему существа.

– Кто ты? – спросил сотник.

– Тот, кто услышал твою мольбу к Тьме и договорился с её повелителем, чтобы ты стал великим воином, коим мечтал стать с детства.

Глава 6

В этот раз я не летел во Тьме, а стремительно пронзал её, перемещаясь настолько быстро, что разум поначалу не мог ориентироваться в пространстве, испытывая серьёзные потрясения. Но впечатления от такого невероятного движения, которые испытывала душа, захлёстывали настолько бурно и поразительно, что остановиться не было сил. Причём не только я пронзал столп Сущего, но и он протекал сквозь меня, оставляя в моей сущности следы колоссальных по объёму чувств и потоков информации. И когда они создавали впечатление невыносимой ноши, всё же приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть хоть ненадолго. Передохнув, вновь устремлялся вперёд, и не важно куда, лишь бы вкусить долгожданное ощущение жизни… Пусть такой непривычной от постоянного столкновения двух сущностей, моей и Тьмы, но не менее притягательной и желанной в восприятии.

Мимо пролетали многочисленные тёмные миры, казавшиеся от сумасшедшей скорости размытыми пятнами. Временами мой беспорядочный путь пересекали потоки огненной лавы, что безудержным течением прорывали плоть тёмного столпа Сущего, который немедленно затягивал то и дело возникающие раны. А я всё не мог насладиться ощущением обретённой жизни – новой, неизвестной и оттого вызывающей жгучее любопытство. Во мне стала расти ненасытность новых впечатлений. Её с каждым мигом становилось всё труднее контролировать. И потому вновь приходилось прерывать движение, чтобы держать на коротком поводке уже так скоро заявивший о себе порок, стремящийся подчинить новую душу.

Я не знал, сколько времени провёл в хаотичных перемещениях сквозь Тьму. Да и не имело это теперь никакого значения. Во-первых, моя новая плоть, подаренная чёрной рекой, позволяла о времени забыть, предоставляя возможность мгновенно перемещаться во временных пространствах, а во-вторых, и это было самое главное, я снова чувствовал, как сквозь меня течёт это самое время, дарующее ни с чем несравнимое ощущение жизни. И именно такое еле заметное, но невероятно важное чувство заставляло относиться к столь сакральному течению бытия настолько бережно и с трепетом, насколько осознавал мой разум бесценность этого творения. Я мог немедленно отправиться в прошлое, но этот безрассудный поступок вызвал бы губительную цепную реакцию; и предполагаю, сделай я такую попытку – Сущее немедленно вытолкнуло бы меня обратно в Пустоту в целях самосохранения. Потому, обладая столь невероятной мощью, чувствовал: на мне лежит огромная ответственность за неприкосновенность упорядоченного течения бытия. Оставалась только возможность заглядывать в будущее и перемещаться в пространствах моментально, не теряя времени на путь. Но разве имеет смысл путь, когда, проходя его, не чувствуешь течение, пожалуй, самой великой реки? Конечно же, нет! Путь превратиться в ту же самую Пустоту, лишённую смысла. Поэтому я продолжал пронзать Тьму, тратя время с удовольствием, не пользуясь преимуществом, подаренным чёрной рекой.

В какой-то момент я ощутил до боли знакомый то ли голос, то ли чью-то мысль, и сразу же потянулся в ту часть Тьмы, откуда веяло прошлым. По мере моего стремительного приближения позыв усиливался и, наконец, достигнув того места, где непонятное чувство стало наиболее сильным, я остановился.

Яркой вспышкой, словно кто-то резко открыл занавес, вновь пред моим взором предстала невероятная и захватывающая картина слияния двух столпов, Тьмы и Света. А невидимой, но весьма ощутимой границей между ними всё так же оставался Хаос. Именно здесь мне вручили клинки, которые теперь погребены вместе с демоническим телом в озере Творца.

Медленно приблизился к точке слияния и аккуратно прикоснулся к столпам. Невероятно, но они одновременно стали поглощать меня в свои сердца, создавая противоречивые чувства. Меня охватили: и жар, и холод, и покалывания, и резь, и безумная нега. Не было только боли, словно оба столпа боялись передать её мне, заботливо оберегая. Душа мгновенно захлебнулась в такой немыслимой феерии чувств, а разум наполнился непередаваемым счастьем, граничащим с безумством.

Разум стал неумолимо проваливаться в бездонную пропасть по имени «Сущее». Сквозь меня устремились потоки сил всех столпов, устраивая умопомрачительную по скорости гонку сквозь мириады миров. Мысли скакали, путались, исчезали, затем появлялись вновь, создав в моём сознании полную неразбериху. Я сходил с ума и заходился смехом от восторга, понимая, что теряю рассудок! А потом внезапно остановился прямо перед Миром Богов, словно врезался в невидимую преграду. Чехарда мыслей прекратилась, в душе мгновенно воцарился покой.

Мимо меня медленно проплывало невзрачное небесное тело, постепенно загораживающее вид на прекрасный мир, и я услышал знакомый голос Люцифера:

– Здравствуй, Демон!

– Как ты, первый ангел Света? – спросил я его вместо приветствия.

– Я давно уже не ангел и жутко устал вращаться вокруг этого мира, наблюдая за людьми, – в мыслях Люцифера улавливались ноты печали и некоего разочарования.

Хоть я и не обладал больше прежней душой самоубийцы, но память чётко хранила мою вину перед ангелом. Как прежде, и в новом вместилище разума мне стало невыносимо скверно. Захотелось непременно помочь Люциферу, чтобы хоть как-то искупить свою вину. Я потянулся разумом к сущности небесного тела и, прикоснувшись к ней, постарался утешить ангела, но никак не мог выразить ни единой мысли. Они путались, не давая возможности сосредоточиться. Но после недолгой паузы я всё-таки сумел вернуть самообладание, и мысли потекли упорядоченно сами собой.

– Для меня ты будешь всегда первым ангелом Света, как и для Сущего. Я освобожу тебя, – пристально взглянул я в душу ангела, стараясь его приободрить.

– Это не возможно.

– Нет ничего невозможного. Потерпи ещё немного! Я обязательно тебе помогу!

Люцифер молчал, и его безмолвие жутко терзало меня. Я старался произнести мысленно ещё что-нибудь, но меня, как отрезало, потому ничего более не оставалось, как молча взирать на безжизненный спутник Мира Богов.

– Конечно, потерплю, – нарушил, наконец, гнетущее меня молчание ангел, и показалось: он улыбнулся. Я даже почувствовал в его мыслях надежду, неожиданно подарившую моей душе облегчение.

Словно тяжкий груз свалился с плеч, и я не зная, как благодарить за это Люцифера, смог произнести лишь неуместное «спасибо». Он ничего не ответил, видимо понимая, что сумел облегчить мою ношу, давая возможность успокоиться.

Небесное тело продолжило своё вечное движение вокруг мира, скользя по невидимой сфере. Я следовал разумом за спутником и молча смотрел на Мир Богов, который заметно изменился.