Нижегородские ангелы и демоны. Известные и неизвестные люди Понизовья

Стресс, который пережила актриса, раскрыл ещё одну грань её таланта: она стала писать стихи. Я рискну процитировать только четыре строки, явно подражательные Михаилу Лермонтову:

Как всё вокруг меня живёт и веселится,

Лишь я чужда;

С тоской души моей здесь может лишь сравниться

Одна вражда.

Душа Любы томилась, но кандидатуры, достойной внимания, среди её воздыхателей не находилось. Пока не приехал из Москвы молодой актер Петр Степанович С-в. Мне так и не удалось определить, кто это был, так как Косицкая его тщательно зашифровала. И Петр стал официальным женихом Любаши с условием, что зарегистрирует с ней брак, когда ей исполнится 16 лет.

Но этому не суждено было сбыться. Труппа отправилась в Рыбинск, где, как и в Нижнем Новгороде, ежегодно проводились ярмарки. И там один богатый купец стал просто-напросто преследовать Любу. Жених, естественно, ревновал. Когда же отвергнутый поклонник выстрелил в Косицкую, а этим покушением на актрису занялась полиция, С-в уже начал жалеть о своём обязательстве жениться. Окончательно это выяснилось в Москве, куда Любовь Павловна приехала к отцу. Он к тому времени служил в почтовом отделении дилижансов и занимал со своим семейством казённую квартиру.

Они расстались. Люба не больно-то сожалела об этом – любви межу ними не было. Цель она имела другую – поступить в Большой театр. Но не вышло. Бантышев привёл её к композитору Алексею Николаевичу Верстовскому, который был управляющим Московской театральной конторой, тот послушал её пение и сказал:

– В Большой театр тебе пока еще рано. Нужно учиться.

И определил её в театральную школу, которой руководил Александр Михайлович Гедеонов. Впрочем, Косицкая была и этому довольна.

Александр Михайлович Гедеонов был в то время директором императорских театров обеих столиц, действительным тайным советником. Именно он открывал новые таланты. И, конечно же, не мог не оценить дарование юной актрисы. Но об этом человеке в автобиографических записках Косицкой ничего не говорится. Они обрываются как раз тогда, когда её приняли в школу Гедеонова. Впрочем, дальнейшие события в жизни Любови Павловны восстановить можно. Она была на виду.

Сразу же после окончания школы Косицкая вышла замуж за артиста Ивана Никулина. О нём я не нашёл никаких сведений, кроме того, что Иван Михайлович был родственником князя Георгия Александровича Грузинского, владельца нижегородского села Лысково. Но так вышло, что князь вскоре после свадьбы Никулиных умер, и его крестник остался без материальной поддержки. На зарплату мужа, который был занят лишь в эпизодических ролях, в Москве прожить было трудно. А у Любови Павловны родилась дочь Вера.

Признание

Пришлось всё опять начинать с нуля. По рекомендации Гедеонова Любовь Павловна выходит на сцену Малого театра. И сразу же добивается успеха. Режиссер Сергей Павлович Соловьев (по другой версии, Петрович) писал: «Познакомясь ближе с её способностями, я пришёл к убеждению, что для неё были нужны роли, которые не требовали бы благородства поз, изящества движений, но в которых преобладали бы чувства и простота формы, – почему я и выбрал для неё роль Параши-Сибирячки» (Фолиянц К. А. Закулисные страсти: как любили театральные примадонны. Москва, издательство «Глобус» НЦ ЭНАС, 2007).

И он угадал. В роли Параши Косицкая создала образ, словно выхваченный из самой жизни. Так было и потом. Даже романтика Шиллера в исполнении Любови Павловны приобретала конкретные черты русской действительности. В образе шиллеровской Луизы угадывалась трагедия женщины, попавшей в капкан обычаев и традиций тех лет. Что касается образа Офелии, то многие критики сходились во мнении, что игра Косицкой выше всех похвал. Апофеозом же её театрального творчества была роль Катерины в пьесе Островского «Гроза».

Роман с Островским

Триумфальное восхождение к пику своей славы Косицкой связано с именем драматурга Александра Островского. Строго говоря, он обязан был своему успеху именно ей, поскольку никто его совершенно не знал. Любовь Павловна после знакомства с ним сразу же увидела его дарование. Это закономерно: талант всегда распознаёт другой талант.

Одно из первых произведений Островского – «Не в свои сани не садись» – получило добро на сценическое воплощение именно благодаря Любови Павловне (в спектакле она играла роль Дуни Русаковой). Премьера его стала ярким событием того времени.

Уже на исходе своей жизни Александр Николаевич Островский писал, что «все лучшие произведения мои писаны мною для какого-нибудь сильного таланта и под влиянием этого таланта» (Островский А. Н. Записка об авторских правах драматических писателей. Речи 1859—1886. Москва, Государственное издательство художественной литературы, 1952). Таким талантом для него явилась Косицкая. В 1854 году Любовь Павловна сыграла Анну Ивановну в новой пьесе Островского «Бедность не порок».

Тогда же начался и роман между ними.. Драматург предлагал руку и сердце, но Косицкая отказалась. Она была замужем. Не был свободен и Островский – он жил в гражданском браке с некоей Агафьей Ивановной, имел от неё детей. Даже после того, как умер Иван Никулин, Любовь Павловна так и не стала женой драматурга. «Я горжусь любовью вашей, – писала она Островскому, – но должна потерять её, потому что не могу платить вам тем же, но потерять дружбу вашу, вот что было бы тяжело для меня, не лишайте меня этого приятного и дорогого для меня чувства, если можете» (Куликова В. Ф. Л.П. Никулина-Косицкая. Москва, издательство « Искусство», 1970).

На этом в их отношениях была поставлена точка. Островский не понимал причины разрыва. Косицкая объяснила: она влюбилась в одного своего поклонника по фамилии Соколов, который был много моложе её. Но купеческий сын, промотавший состояние отца, требовал денег. В итоге Соколов исчез. Любовь Павловна уже не могла оправиться от этого удара.

Последней крупной ролью Косицкой стала роль Лизаветты в трагедии Алексея Писемского «Горькая судьбина». Её героиня восстала против сословных предрассудков во имя своей любви. То есть сделала то, чего актрисе не удалось.

ВАСИЛИЙ ПЕРОВ (1855—1882)

В церкви села Никольского Арзамасского района Нижегородской области можно увидеть не икону, а картину «Распятие». Её написал один из самых талантливых российских живописцев Василий Перов, когда ему еще не исполнилось и 16 лет. Он родился 21 или 23 декабря 1833 года в Тобольске.

Криденер, Васильев, он же Перов

Тогдашние законы навсегда определили статус ребенка: незаконнорожденный. Настоящий его отец, тобольский прокурор, барон Григорий Карлович Криденер, дать мальчику свою фамилию не имел права. Василия нарекли Васильевым. Так звали крёстного.

Барон был добрым и образованным человеком. Он прекрасно музицировал, владел несколькими иностранными языками, писал стихи, но его благородство – Криденер не переносил лжи, подлости и воровства — не позволяло ему сделать карьеры. Как только он возбуждал уголовное дело против какого-нибудь большого чиновника, его тотчас переводили в другой город. И вскоре после рождения Василия семье пришлось сменить место жительства.

Однако и в Архангельске она не задержалась. Более того, барону пришлось вообще оставить казённую службу — вышел в отставку и уехал в свое родовое имение Суслан, что в окрестностях города Юрьева, а через год — в Самарскую губернию. И здесь Василий Васильев неожиданно для себя стал Перовым.

Семья Криденера жила у дьяка Петра Степанова в деревне Кольцовка. Дьяк доводился барону зятем — он был женат на его дочери от первого брака. И Григорий Карлович доверил ему обучение сына Закону Божьему, арифметике, старославянскому языку и чистописанию.

Первых своих успехов мальчик достиг в каллиграфии. Учитель постоянно ставил его в пример другим своим ученикам. И стал называть его Перовым.

Этой фамилией художник будет подписывать все свои картины.

Летающая тарелка

В 1842 году Криденер получил место управляющего имением богатого нижегородского помещика Языкова. Оно располагалось в селе Саблуково Арзамасского уезда. Но здесь Василий тяжело заболел оспой и едва не ослеп. Тогда-то он впервые и взялся рисовать с натуры.

В уездном училище Василий Перов был лучшим учеником. За один год окончил три класса. Много читал. И в 1846 году упросил родителей отдать его в художественную школу Александра Васильевича Ступина. И его приняли. Правда, на особых условиях. Подросток должен был ездить на занятия всего два раза в неделю.

Дело было в том, что Ступин не мог принять на постоянное проживание всех желающих. Школа его была широко известна. Конкурсантов – не счесть. Ступин выпестовал немало первоклассных живописцев. Российская Академия художеств приняла его школу под своё покровительство, оказывала ей материальную поддержку, присвоила Александру Васильевичу звание академика.

Но проучился Василий у Ступина всего три месяца. Однажды явился домой нетрезвым. И это — в 13 лет! Как выяснилось потом, юноши постарше сманили начинающего художника на именины к одной портнихе. И там, что называется, оторвались.

Барон был вне себя. Правда, вскоре сменил гнев на милость. Сам Ступин пришел просить прощения за то, что недоглядел. Он и уговорил Кридинера, чтобы тот не чинил препятствий в обучении Василия рисованию.

— У него талант, из него выйдет прекрасный художник, — то и дело повторял Александр Васильевич.

Мать взяла с сына слово, что тот будет вести себя добропорядочно. И он действительно игнорировал студенческие пирушки и другие запретные развлечения. А братцы-художники всячески подтрунивали над Василием, называли его сосунком, маменькиным сынком. И однажды Перов не выдержал и запустил в главного своего обидчика тарелкой с горячей кашей.

Тут уже и Ступин не мог защитить лучшего своего ученика — потерпевший грозился обнародовать этот эпизод. И Василию не оставалось ничего, как собрать нехитрые пожитки и на своих двоих отправиться домой. А до дома было 35 верст…

«Распятый» Иван

С того дня Василий Перов стал работать самостоятельно и понял, что созрел для большой картины.

В качестве натурщика он использовал своего сверстника по имени Иван. Вместе с ним сколотили большой деревянный крест. В дни Великого поста установили его в углу гостиной, ввернули кольца для рук и ног. Кроме того, Перов привязывал своего товарища широким ремнем. И он шесть недель мужественно переносил мучения. Не такие, конечно же, какие испытывал Иисус Христос, но после каждого сеанса Иван долго отлёживался — все тело ломило.

Картину Василий назвал «Распятие» и подарил её церкви села Никольского. А после этого уехал в Москву — продолжать свое художественное образование. В 1853 году он поступает в Училище живописи и ваяния.

Первый большой успех принёс ему этюд «Голова мальчика». За него он получил серебряную медаль. А картина «Приезд станового на следствие» была выставлена в Академии художеств и тоже удостоена награды. «Молодой художник поднимает выпавшую из рук Федотова кисть», — писал критик Стасов (Стасов В. В. Перов и Мусоргский. Журнал «Русская старина», 1883, №5). «Перов – это Гоголь, Достоевский и Тургенев в живописи», — вторил ему первый биограф художника (Собко Н. П. Василий Григорьевич Перов (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B5%D1%80%D0%BE%D0%B2,_%D0%92%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D0%B8%D0%B9_%D0%93%D1%80%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87): его жизнь и произведения». Санкт-Петербург, издательство Д. А. Ровинского, 1892).

Едва на Соловки не угодил

Но шумный успех едва не закончился печально. Эскиз картины «Сельский крестный ход на Пасхе» и картина «Чаепитие в Мытищах» вызвали крупный скандал. Изображать подвыпивших священнослужителей до Перова никто не осмеливался.

Владельца художественной галереи Павла Третьякова начали бомбардировать письмами. Примерно такого содержания: «Разве Вам от Святого Синода не сделан запрос, на каком основании Вы покупаете такие безнравственные картины и выставляете их публично? Перову вместо Италии как бы не попасть на Соловки».

Заинтересовалась художником и полиция. Картины с выставки быстренько убрали, с коллекционера Третьякова взяли подписку о том, что он больше не станет публично их демонстрировать.

А Перов между тем находился вне досягаемости полиции. Он путешествовал по Западной Европе — эту поездку оплачивала Академия художеств. Путешествовал не один, а с молодой женой — Еленой Шейс.