Великая империя зла

Сами ножны представляли собой настоящий бивень слона с нанесенными гравировками из сцен древности.

Ноги султана украшали невысокие сапоги ярко коричневого цвета с золотыми застежками на боках. К ним приторачивались и шпоры.

Но это был только тот нарядный костюм, в котором султан выходил к людям.

В походе же он снимал с себя все это и одевался, как все. И вовсе не из-за боязни, что его кто-то распознает, а просто потому, что знал цену вещам и тем же драгоценностям.

«Это чудесный людской труд и его надо беречь», – так он говорил всегда своим слугам при переодевании.

Толпа не умолкала. Взрывы голосов слышались то тут, то там. Султана любили и, в особенности, те, кому он обеспечил беспрепятственную ссуду на какое-либо товарное дело.

Он издавал указы и законы, всячески помогал ремесленникам и мастерам, не обделяя своим вниманием и ту небольшую часть крестьян и животноводов, которые содержали всех вместе.

Жизнь была тяжелой, дорогой и порой прокормиться было очень тяжело.

И султан издал указ о запрещении сбора налогов с безземельных жителей и малообеспеченных семей. Это дало возможность последним хоть как-то существовать и приносить ту небольшую пользу, которая требовалась всему государству.

Наконец, ряды начали редеть, и вскоре колонна выехала из города. Перед ними расстилалась равнина, покрытая в основной массе песком и камнями.

«Да, – вздохнул Осман, – тяжела ноша хлебороба», – и пришпорил коня, чтобы ехать быстрее.

Сейчас он спешил навстречу каравану. Но успеет ли, если заговорщики уже направили какую-либо из везде сновавших банд.

Он не стал их арестовывать, чтобы не поднимать лишнего шума. А по приезду решил разобраться со всей строгостью.

«Но, что будет с моим сыном? – вновь обеспокоился султан, – не иначе, опять отравят или просто бросят среди песков».

И султану вдруг стало жалко его и ту женщину, которую велел привезти из Бахчисарая.

«Лучше бы она оставалась там, – думал Осман, покачиваясь в седле на лошади – хотя, кто его знает, что лучше. Подкупить можно ведь любого, даже в окружении того же Юсуф-паши».

Юсуф был его давним другом. Они выросли вместе, гуляли в одном дворцовом саду. Их родители сильно дружили и создавали эту самую империю. Были, конечно, и у них некоторые размолвки по отдельным вопросам, но все же они старались понимать друг друга и делать все сообща.

Осман и просил Юсуфа о временном прибежище для новой жены только потому, что мог положиться на него.

В отличие от самого султана тот не был большим политиком и властелином. Он занимал ту позицию, которую ему вручили его предки, а соответственно, и предки самого Османа.

Юсуф никогда не выпячивал гордо грудь и всегда тихо уходил с совета, если его присутствие не было необходимо.

Но это была не слабость и не боязнь. Это была воля, разумное хладнокровие и соблюдение приора власти. Он подчинялся только султану, но это не мешало ему вести переговоры с другими, ему подобными и принимать какие-то решения.

Юсуф был силен, и не столько физической силой, сколько умом. Именно от него сам Осман еще в юношестве многому научился.

И когда халифат запретил им встречаться перед назначением на должности, они все же тайно встречались и делились своими мыслями.

Осман понимал, как важно сейчас, да и раньше, было удержать земли, возглавляемые Юсуфом.

Он также понимал, что лавировать между двумя различными вероисповеданиями очень тяжело.

Но, тем не менее, Юсуф делал это. Он успешно находил и завязывал знакомства среди знати европейских государств. Имел хорошие связи в их парламентах, а также поддерживал хорошие отношения в торговом порядке.

Часть прилегающих территорий к его калифату платила ему дань. Лишь изредка ему приходилось посылать отряды за поборами, когда кто-то отказывался платить.

Другое дело, когда дело казалось невольников. Этим занимались вооруженные банды наездников, которые наскакивали на незащищенные территории и подвергали их грабежу и разрухе.

Осману это не нравилось. Он уже давно говорил Юсуфу о том, что пора это прекратить.

«Но как? – отвечал тот же Юсуф, – я ведь не могу поставить охрану на их территории».

Осман соглашался с ним, но с явной неохотой. Проще было бы завоевать эти территории и посадить своих преданных Империи людей.

Но, в то же время, он понимал, что сейчас не время этим заниматься. Нельзя спустить с цепи вероисповедального «пса», который может собрать целую свору таких же, а тогда – прощай Империя и прощай более-менее мирное благополучие.

Там тоже шла борьба уже между представителями их веры и, в большей части, Осман посредством Юсуфа помогал одним из них, если было необходимо не допустить полного разрушения, или краха целого края.

Конечно, те смотрели на это со своей точки зрения, но оно, в конце концов, не было главным.

Основное – это надо было держать в сравнительной свободе народы, чтобы они могли развиваться и приносить общую пользу для всех. А то, что это была польза, Осман не сомневался.

Он знал, на что способны те или иные народы и знал, кому из них надо помочь в тот или иной момент.

Сами дары всегда говорили об этом, но не только это радовало его сердце. Осман видел, как растут другие, несмотря ни на что, и ему хотелось, чтобы его народ так же преуспевал и наслаждался жизнью, а не тонул в жалких развалинах песка и глины без крохотки мучного хлеба.

И только поэтому строилась Великая империя, которая на сегодня сочетала в себе около пятидесяти маленьких государств.

Везде стояли его наместники, или цхетины, которые подчинялись ему и Диванному Совету.

Правил и халифат со своей стороны, но ему было немного попроще. Все подчинялись единому Аллаху и все безропотно исполняли намаз.

Конечно, были и не верующие в их бога, но таких очень мало, и они всеми силами пытались обернуть тех к себе.

Так проще жилось бы всем. Но тот же Осман понимал, что насаждением веры тут не поможешь. Здесь надо что-то больше, чем она сама. А, что может быть больше и дороже, нежели человеческая жизнь.

Поэтому, он играл именно на этих струнах народов и пытался овладеть их территориями с помощью воинских походов.

Каждый такой поход давал баснословную прибыль государству. Взять хотя бы последний – в Месопотамию. И хотя он обошелся султану в восемнадцать тысяч жизней его воинов, все же покрылся с лихвой.

Они захватили больное количество драгоценностей, камней, золота, серебра, торговых и других судов, не говоря уже о том, что народы полностью подчинились их воле, а это уже постоянная прибыль.

Но Осман не был жаден до конца. Он понимал, что, лишая народ всего – тому не выжить.

Поэтому, практически всегда он оставлял большую часть

всего добра на местах и указывал на то такими словами:

«Я забираю лишь часть, как дань моим погибшим воинам и прибыль моему народу, но оставляю вам больше. Трудитесь покорно и вы будете жить так, как живет мой народ».

И в большинстве своем это оправдывалось. Лишь изредка вспыхивали восстания, да и то с помощью тех же соседей, желающих себе оторвать тот же лакомый кусок.