И легче, чем листа паденье
Твое ко мне прикосновенье.
Но дверь уже открыта в ночь.
«Нас обоих бросало в жар…»
Нас обоих бросало в жар
Среди холода и мороза.
Тело к телу.
Закрыты глаза.
В них от счастья и холода слезы.
Вдруг нам стало совсем тепло,
Только двое нас в целом мире.
Мы вспотели морозу назло,
В сквозняках не согретой квартиры.
Пресной, нет!
– Капитан! Зачем опять Вы против?
Не до шуток.
Бросьте арбалет!
В вашей крови, как и в нашем поте
Пресной нет!
– Капитан, зачем корабль будет
Без команды.
Слушайте совет —
Все мы люди…
Мы пока, что люди
Пресной…
Нет!
– Капитан, скажите, неужели
Вам так тяжело ответить: «Да»?
И вперед меж рифов, прямо к цели,
Там за ними, капитан… …!
– Капитан мы в шторме…
– Вот он остров…
– Двадцать дней…
– И вот реки просвет…
Он стоял один среди матросов.
Пересохло в горле.
Пресной нет!!!
«Измятый, блеклый лист…»
Измятый, блеклый лист
В осиротелой луже.
Над темной синевой
Коричневой воды.
Шаги отозвались,
И тротуар стал уже,
В расстёгнутом пальто
Идёшь на встречу ты.
Я знал. Я ждал.
Боялся, что не встречу.
Ты улыбнулась
Улыбнулся я.
Ты, что-то скажешь мне,
А я тебе отвечу.
Кружится лист между ветвей руля.
Кружись, витай,
Куда тебя закружит?
Судьба твоя и лужа, и трава.
Услышал я
– Привет! Прости Серёжа,
Сейчас спешу я. Нужно на трамвай.
1970 год.
«На широких заплёванных улицах…»
На широких заплёванных улицах
Отражением в стеклах витрин
Чтоб от ветра и солнца не жмурится
Я судьбу, не спеша, смастерил.
До зеркального блеска ботиночки,
И рубашка, как утренний снег.
Непонятный язык на пластиночке,
На одной для меня и для всех.
И спешу я куда-то наверное.
И боюсь опоздать в никуда.
И погода, какая-то скверная.
И чернила, совсем как вода.
Но зато на заплеванных улицах
Экий франт из шикарных витрин.
Он от солнца и ветра не жмурится.
Он судьбу себе сам смастерил.
Стих выше, это 1976 г. Невский пр.
Не знаю как насчет качества стиха, но именно за этот стих, за его прочтение на слёте творческой молодёжи Украины, в 1977 году на меня было заведено дело в Днепропетровском КГБ, как на поэта.